Как организовали «внезапное» нападение 22 июня 1941. Заговор Сталина. Причины и следствия - Борис Шапталов

Итак, вместо провозглашаемого свободного от эксплуатации социалистического общества появилось государство, похожее на те, что были в древности с поправкой на современную технику. Там тоже не было частной собственности на средства производства, земля принадлежала государству, общины походили на сталинские колхозы. Излишки урожая сдавались земледельцами в государственные амбары и затем распределялись среди населения. Размеры излишков и нормы распределения определялись управленческой кастой. Это позволяло иметь сильное государство, сильную армию и сохранять относительное социальное равенство, под которым подразумевалась бедность 98 процентов населения при достатке «номенклатуры», пекущейся о народе и государстве. Любопытствующие могут прочитать монографию Е. Старикова «Общество-казарма от фараонов до наших дней», где подробно разобрана тема подобия древнего «коллективного рабства» и сталинского социализма. Об этом же ранее написал книгу М. Шафаревич «Социализм как явление мировой истории». А вообще-то перекличка эпох была столь очевидна, что на эту тему откликнулось много ученых и публицистов. Самыми первыми, пожалуй, были Маркс и Энгельс, предсказавшие в «Манифесте коммунистической партии» возможность появления «казарменного коммунизма».

При Сталине обозначилась проблема «власть-собственность», когда производительная собственность номинально является общенародной, а фактически ею бесконтрольно распоряжается управленческая каста. Так называемая «приватизация» 1990-х годов явилась доведением этого факта до логического конца: номинальная собственность народа стала реальной собственностью узкого круга лиц – так называемых олигархов. Поэтому можно обоснованно утверждать, что сталинская система управления явилась предтечей олигархического капитализма. Дуб вырастает из желудя, и не важно, что желудь не похож на дуб.

Возрождение, казалось бы, отживших политико-экономических отношений в науке называется «инволюция» (возврат назад), что заставляет задуматься о возможных вариантах смутного грядущего. Сталин (равно как и Гитлер) доказал, что при определенных условиях возможно все, в том числе такая инволюция, о которой догадывались лишь самые проницательные умы, да и то в самом общем виде. Причем реинкарнация «азиатского способа производства» произошла во имя прогресса – индустриализации и развития наисовременнейшей науки! Форменный парадокс – сочетание несочетаемого, – однако, осуществился. Поэтому только поначалу мысль о возможном появление на просторах России православно-исламской империи – новой Золотой Орды, а с ней очередного варианта редистрибуции покажется диковатой. Но дело Сталина живет и может еще победить, в том числе в таком экзотическом «имперском» варианте. Это делает сталинизм из саги об ушедших днях актуальным феноменом.

Причина такого варианта кроется в нынешней инволюции – превращении России в сырьевой придаток мировой экономики и постепенной деиндустриализации, а также в замене коренного населения иммигрантами, что означает на деле исламизацию страны. Это та сила, которая лучше всего приспособлена к конфронтации с Западом. Так что мечта евразийцев (Л. Гумилева и др.) о симбиозе Азии и России в будущем во имя создания «самобытной» евразийской цивилизации вполне осуществима. И тогда наилучшей политико-экономической системой может стать обновленный сталинизм – редистрибуция в экономике, спаянное одной властью и одной идеей общество во главе с сакральным вождем. Такая империя может задать жару и Западу, но ценой станет откат в политическое средневековье.

Политическая система

При Сталине обвиняли в бонапартизме Троцкого и Тухачевского, но «императорскую» власть сосредоточил в своих руках почему-то обвинитель. Не было ли это тактикой Сталина: обвинять других в целях, которых он хотел достичь сам?

Вместо культа Троцкого и других вождей партии он воздвиг партийную церковь имени самого себя. Отныне и до его смерти все успехи связывались с именем Сталина, а провалы – с «врагами». Оно и понятно: папа римский не может быть грешен, равно как и глава партии – оба наделены сакральной властью. Расшифровку «культа личности» дал правитель «социалистической» Кореи Ким Чен Ир: «Бессмертная общественно-политическая жизнь дается каждому человеку в том случае, когда он через парторганизацию вступает в идейно-организационное единение с вождем – центром общественно-политического организма»[111]. Ничего не скажешь, честно и четко сформулировано. В таком обществе и вправду секса может не быть, хватает идеологического оргазма.

Секрет долгого властвования в «восточном» (традиционном) обществе прост: либо ты полностью контролируешь власть, либо тебя свергают. Этим оно кардинально отличается от демократического, где потеря власти одних и приход других лиц – естественный порядок вещей. Сталин сделал потерю власти катастрофой для теряющих, ибо это влекло за собой потерю не только социального статуса, но и самой жизни. Ты – все, пока во власти, ты – никто, когда ее теряешь. В сталинскую когорту можно было попасть, но выйти оттуда, например на пенсию, уже было невозможно. Либо ты должен умереть сам естественной смертью, либо от пули в энкавэдэшном подвале. Пришлось искать третий вариант – помочь умереть самому Сталину. И ситуация кардинально изменилась: репрессии прекратились, а Молотов, Маленков, Каганович и Хрущев, несмотря на политическое поражение, спокойно ушли на пенсию и прожили еще долго на своих дачах в кругу семьи.

Одно время в ходу были статьи с вопросом: «Что было бы, если б победил Троцкий?» Авторы не поняли, что Троцкий как раз и победил! Хотя только во внутренней политике, но победил! Правда, в виде пропагандистского образа. Отличие реального Троцкого от Сталина было фундаментальным. Троцкий был «европейцем», а Сталин – «азиатом». Не в географическом, а в смысле использования вида цивилизационной матрицы и общественного генотипа. Троцкий признавал необходимость развития демократии и гражданских свобод хотя бы в рамках партии, Сталину они были не нужны вообще. Его влекла «восточная» политическая система с четкой иерархической вертикалью: правитель – подданные. Из всех политических режимов его устроил только один – самодержавие и жесткий контроль государства над всеми проявлениями жизни подданных. А из экономических – хозяйственная редистрибуция. Ему в сто раз был ближе и понятнее Иван Грозный, чем Карл Маркс. Он и следовал Ивану IV, когда встал вопрос о том, что делать с «европейской» цивилизационной матрицей. Задавить! Для этого сделал своей опорой госбезопасность, превращенную в орган опричнины. И новые опричники принялись истреблять крамолу и «врагов» государства, то есть врагов правителя и выбранной им системы правления. Разница была лишь в том, что Иван Грозный по завершении поставленной задачи истребил руководителей опричников, а саму опричнину упразднил. Сталин тоже регулярно уничтожал кадры своих опричников (сначала Ягоду с сотоварищами, затем Ежова с компанией, потом Абакумова), но распускать свой подручный репрессивный аппарат не собирался, хотя все цели, казалось, были достигнуты. Это, похоже, и погубило его. Партийная верхушка стала бояться, что репрессиям не будет конца, и избавилась от зарвавшегося диктатора. После чего опричную систему (ГУЛАГ, шарашки, требование к чекистам без конца искать заговоры и пр.) ликвидировали.

Сталин искусно создал систему перманентного террора. 90 процентов населения страны оказалось под подозрением, в том числе 99 процентов властвующей элиты. Все началось с раздутых дел Промпартии и Шахтинского. Разумеется, многие старые специалисты без восторга относились к новой власти и вели соответствующие разговоры и даже создавали что-то вроде дискуссионных клубов. А в это время на шахтах случались аварии. После 1953 года и доныне во всем мире гибель шахтеров относят к нарушениям техники безопасности, но при Сталине их решено было квалифицировать как вредительство. Точно так же на заводах случались несчастные случаи, гнался брак, срывались задания. Это тоже стали квалифицировать как саботаж. А дальше отбирались следователи, которые могли создавать дела под нужным углом. Им говорили, что необходимо напугать врагов, отбить у них охоту группироваться, потому не беда сгустить краски. После этого стало возможным перейти к коммунистам-оппозиционерам. Как их уламывали, рассказано в книге разведчика, бежавшего от угрозы ареста, Вальтера Кривицкого на примере большевика с 1905 года С. Мрачковского.

«Пришел июнь 1936 года. Подготовка к первому показательному суду была завершена. Получены признания 14 заключенных. Основные герои – Зиновьев и Каменев – отрепетировали свои роли. Однако в этой группе намеченных жертв были двое, которые не сознались: Мрачковский и его соратник Иван Смирнов… Сталин не хотел начинать процесс без этих двоих. Они месяцами подвергались допросам… Однако отказались подписать признания. Начальник ОГПУ неожиданно попросил моего коллегу Слуцкого провести допрос Мрачковского и «сломить» человека. Я передам рассказ Слуцкого, насколько он запомнился мне.