П. Ш. - Дмитрий Хара

– Того, что продает тебе наркотики? – перебила Оксана.

– Можно и так сказать! – рассмеялся Олег.

– То есть, ты хочешь сказать, что если я не зайду с тобой на этот оплот пафоса, то потеряю твое расположение? – с прищуром спросила Оксана.

– Нет, не потеряешь.

– Тогда я пойду! – сказала Оксана и первой шагнула на трап.

Швейцар, наблюдавший за ними через затемненные стекла входных дверей, открыл перед ними дверь, вежливо и учтиво улыбаясь. Так же вежливо их обслужили в гардеробе и проводили в ресторан «Палуба». Олег любил его больше всего. В нем сходство с кораблем было максимальным.

Они заняли столик с видом на Стрелку Васильевского острова, обрамленную Ростральными колоннами. Официант принес меню. Олег решил заказать уху – кислых щей тут не было, а Оксана – салатик с морепродуктами и черную треску с рулетиками из цукини. Олег и Оксана посмотрели друг на друга. В глазах Оксаны читалось удивление и вопрос.

– Оксана, не смотри на меня так. Если ты думаешь, что для меня это – экстра-ординарный поступок, и я теперь год буду голодать, то ты ошибаешься. Привести тебя сюда – абсолютно ничего не значит для меня в финансовом плане. Я это говорю к тому, чтобы ты не чувствовала себя неловко. Поверь, твоя тетрадка имела для меня гораздо более важное значение, и сегодняшним обедом я вряд ли смогу отблагодарить тебя за нее.

– Ну, если они так тебе нужны, у меня еще есть! – попыталась отшутиться Оксана.

– Я хочу еще объяснить тебе, почему выбрал именно это место. Видишь ли, этот корабль, на котором мы сейчас находимся, никогда не плавал и никогда не поплывет. Да он и изначально делался для того, чтобы всегда здесь стоять, причем это не недостаток, он замечательно выполняет те функции, которые ему и были уготованы. Я похож на этот корабль, но с одним исключением: я был предназначен для плавания и вдруг узнал, что пора швартоваться навсегда. В общем, мне просто больше некому это рассказать, но очень велика вероятность того, что мне нельзя будет иметь детей, да и жить мне, похоже, осталось недолго.

– Ты что, серьезно? Не может быть ошибки? – удивленно и расстроенно произнесла Оксана.

– Может быть. Я на это надеюсь. Но понимаю, что лучше приготовиться к худшему… Ну, это слова. Наверное, я хочу казаться героем. На самом деле мне очень страшно. Страшно и плохо. Мне никому не хочется об этом говорить, кроме тебя, наверное, потому, что ты – единственный человек, которому я доверяю, из тех, кто ничего обо мне не знает. В общем, я, извини, в полной заднице, и не знаю, как мне выбраться из нее. Понимаешь, что бы я ни делал, я все время возвращаюсь к мыслям об этом, начинаю себя жалеть, у меня начинают трястись поджилки. Меня начинает подташнивать…

– Олег, извини, я тебя перебью… Судя по всему, у тебя все действительно плохо, но давать советы можно из собственного опыта, и я тебе могу рассказать об одном принципе, который помогает мне. Если тебе интересно…

– Конечно, интересно!

– Тогда послушай. Ты ведь знаешь, что я не из Питера. Я тут уже больше года. Ты, наверное, представляешь… хотя нет, вряд ли представляешь… Ты же не девушка… Сколько мерзости, грязи и унижений мне пришлось испытать за это время. Я за всю предыдущую жизнь столько не испытывала. Сколько раз мне хотелось все бросить к черту! Уехать! Вернуться! Как мне не хватало своих родных и друзей! Но я не хочу возвращаться без победы, без того, чтобы мои близкие гордились мною, а враги и те, кто в меня не верил, заткнулись бы и захлебнулись собственной желчью. Я остаюсь! Я каждый день выбираю остаться! Каждый божий день я принимаю такое решение, а когда мне совсем уж плохо, вспоминаю слова своей школьной учительницы, Татьяны Алексеевны, она была моей классной и вела русскую литературу. Она была странной учительницей литературы. При личном общении иногда выражалась крепким словцом. У нее был хрипловатый голос, светлая голова и невероятное чувство юмора. Так вот, когда я как-то не выполнила несколько домашних заданий подряд, она попросила остаться со мной после уроков и спросила, в чем дело. Я начала жаловаться ей на то, как трудно мне сейчас живется, приходится помогать родителям, а обстановка в семье тяжелая и в денежном, и в моральном плане, и так далее… Она остановила меня и спросила: «Деточка моя, Оксаночка, а что ты чувствуешь, когда мне это рассказываешь?» На такой честный вопрос я ответила, не раздумывая: «Жалость. Жалость к себе». – «А что такое жалость? Что это за ощущение? Вот если бы ты каждое свое чувство могла описать по аналогии с местом, с атмосферой, в которой находишься, как бы ты это описала?» Я ответила «Темно. Влажно. Очень противно. Тяжело дышать…» – «Полная задница, да?» – неожиданно прервала она меня. «Ну да», – ответила я. «Милочка моя! Так вытащи голову из собственной задницы и оглянись вокруг!» Меня словно подменили. Я засмеялась. Я вдруг все представила себе в буквальном смысле и не могла удержаться от смеха. Показалось так глупо себя жалеть. А Татьяна Алексеевна, улыбнувшись, продолжала: «Если тебе плохо, это значит, ты думаешь о том, как тебе плохо, и варишься в собственном соку, а какой, извини меня, сок может быть в заднице? Посмотри вокруг себя: наверняка кто-то может нуждаться в твоей помощи, тот, кому гораздо тяжелее, чем тебе. Вот ты жалуешься на трудности с родителями, а у Андрея их вообще нет. Его бабушка воспитывает, которая даже грамоты толком не знает. Она у него даже уроки проверить не может и подсказать ничего не может. А он старается больше тебя, хотя учится хуже. В общем, делай выводы и помни про это темное место. Как только тебе плохо и жалко себя – просто вытащи голову из…, не буду повторяться, но думаю, ты поняла!» Я тогда начала помогать Андрею, он стал лучше учиться, да и я тоже. И полегче мне стало, было с кем поделиться проблемами и посоветоваться. Я когда начинала ему жаловаться на родителей, он меня тут же останавливал: «Вот если бы у меня были живы мама и папа, я был бы самый счастливый человек и смог бы как-то помочь им». Я и вправду нашла, что сделать, чтобы отношения в нашей семье стали лучше. Вот так странно получилось. Я думала, что помогаю ему, а получилось, что он мне помог. Так что вытаскивай голову…

– Спасибо, Оксан! – Олегу тоже вдруг стало стыдно за жалость к себе (а в голове мелькнуло: «Такой пластинкой многим не мешало бы пополнить фонотеку!»), но вслух он спросил: – А кому ты теперь помогаешь?

– Ты только не смейся, ладно?

– Обещаю.

– Ну, я периодически иду волонтером там в детский дом какой-то или в больницу, где не деньгами надо помогать, а своим трудом… Когда посмотришь на несчастных больных детей, на лежачих больных, сразу мозги на место встают. А самое главное – им немного надо-то. Поговорить просто, проявить немного заботы… А благодарность их настолько искренняя, она не в словах, в глазах… Потом, правда, плачу, бывает, но уже не по себе. У меня-то все отлично!

– Что же здесь смешного, Оксаночка? Я не перестаю восхищаться твоей мудростью и силой! Слушай! Спасибо тебе огромное. Ты мне что-то важное сказала….

Обедали дальше они молча. Обсуждать вкус блюд и свои гастрономические предпочтения было как-то не в тему. Интерьер ресторана и вышколенность официантов словно подчеркивали контраст между разными реальностями, которые существуют одновременно, но друг друга не замечают.

«А ведь и вправду. Люди создают в своей богатой фантазии книги о путешествиях в параллельные миры, о разных реальностях. Это кажется таким недостижимым, таким захватывающим. Об этом спорят физики и лирики. Это пытаются доказать виднейшие умы эпох. Гипотезы о том, как там живется в параллельных мирах, где материя ведет себя по-другому, а время течет совсем иначе…

На самом деле, как все просто в действительности. Вот я, например, в последние дни так напутешествовался по параллельным мирам. Поменять одежду, оставить дома деньги, документы и средства связи и попробовать решить свои обычные вопросы – чем не параллельный мир? В нем все по-другому: меняется система ценностей, время замедляется, прошлые навыки больше не нужны, а новых еще нет…

А ведь есть сферы, к которым я еще не прикасался и даже отбрасывал мысль об их существовании в моей жизни. Они как бы есть, но это не про меня: дети-сироты, инвалиды, старики, да и просто люди других профессиональных сфер и уровней: чернорабочие, гастарбайтеры, депутаты, государственные чиновники, дипломаты, военные… Это можно перечислять бесконечно. Все вроде знают друг о друге, но живут в параллельных мирах, никак не соприкасаясь друг с другом. Об этом как-то не принято говорить. Ведь вроде равенство? А ты попробуй-ка реально попасть из одного мира в другой со всеми его установками, ценностями, моралью. Блин, это все дурацкие громкие слова какие-то, ни о чем!»

Олег вспомнил, как однажды побывал в доме престарелых с другом, навещавшим своего родственника. В течение часа, который они пробыли там, Олег отгораживался от этой ситуации, как ушлый чиновник от прокурорской проверки. Но подсознательно он запомнил и прочувствовал, как видел, слышал и чувствовал этот пожилой человек… Олег хранил свои воспоминания под замком и, как мог, избегал их, а сейчас этот тайник оказался открытым, и он вдруг мысленно поменялся местами с тем человеком. Это как высадка инопланетян на Землю! Попробуй-ка стать престарелым хотя бы на час, по-настоящему! И тогда ты вдруг почувствуешь, что здоровье – это уже не нормальное состояние, которое ты раньше не замечал, а недостижимый идеал! Почувствуешь, что с каждым днем ты не становишься взрослее и сильнее, а совсем наоборот! «Принять душ» – это не гигиеническая процедура, а подвиг, связанный с риском для жизни. Ты услышишь каждый телефонный звонок не с раздражением, а с радостью и замиранием сердца. Ты будешь пытаться продлить каждую его секундочку, потому что знаешь, что зазвонит он в следующий раз не скоро. Ведь у того, кто звонит из другого измерения, молодого и перспективного, хотя времени и вагон, но мчится оно со скоростью света, а нужно сделать еще пятьдесят звонков, и этот звонок только один из пятидесяти… и ему все равно, что для тебя это, может быть, единственный звонок за день. Представь, что каждое свое дело сегодня ты делаешь, возможно, в последний раз. Представь, что это утро ты хочешь запомнить в мельчайших подробностях. И облака сегодня совсем уже не те, что вчера, и деревья уже другие. А старым друзьям, с которыми общался всю жизнь, которым привык и жаловаться, и хвастаться – не позвонить. Похоронил их…