Кавказская Атлантида. 300 лет войны - Яков Гордин

После поражений 1836 года даже Петербургу, с его утопическими представлениями о кавказской ситуации, стало ясно, что нужно или резко наращивать военную мощь на Кавказе, или искать некие компромиссные пути — иначе война будет длиться вечно, поглощая все больше и больше средств.

Именно в это время и был, очевидно задуман вояж императора. Но перед этим было решено провести некую акцию, которая и раскрывала стратегическую суть замысла. Без нее поездка становилась бессмысленной.

Первым документальным свидетельством этого замысла было письмо военного министра графа Чернышева барону Розену в Тифлис от 18 марта 1837 года, официально извещающее о будущем визите императора. Но практические действия начались 24 мая того же года, когда Максим Максимович Брискорн направил отношение дежурному генералу Главного штаба Его Императорского Величества Петру Андреевичу Клейнмихелю:

«Директор канцелярии военного министерства, свидетельствуя совершенное почтение Его Превосходительству Петру Андреевичу, по приказанию министра покорнейше просит доставить к нему сколь возможно в непродолжительном времени два бланка подорожных»[68].

Документ датирован 24 мая 1837 года.

25 мая Клейнмихель ответил:

«Дежурный генерал Главного Штаба Его Императорского Величества, свидетельствуя совершенное почтение Его Превосходительству Максиму Максимовичу, имеет честь препроводить при сем в следствие записки № 3287й два бланка подорожных за №№ 449 и 450, прося покорнейше о том, кому они будут выданы, почтить уведомлением».

Подорожные предназначались командиру Кавказского лейб-гвардии полуэскадрона гвардии полковнику и флигель-адъютанту Хан-Гирею и сопровождающему его офицеру его же полуэскадрона.

Именно полковнику Хан-Гирею была отведена главная роль в подготовке высочайшего визита на Кавказ. Почему был избран именно он — понятно: по крови и представлениям он был близок тем, к кому его направляли: он происходил из черкесского племени бжедухов.

Но было и еще одно обстоятельство. Есть основания предположить, что полковник и сам был заинтересован в этом назначении, несмотря на весь риск, с ним связанный.

20 мая 1837 года флигель-адъютант Хан-Гирей подал военному министру записку, в которой излагал весьма любопытные соображения.

Полный текст записки можно прочитать в приложении, а здесь стоит сформулировать осторожно высказанную, но явно основополагающую для Хан-Гирея идею. На примере различных черкесских племен гвардии полковник показывает, что русским властям гораздо проще иметь дело с теми племенами, где сохранилась феодальная структура — где во главе стоят князья, поддержанные местным дворянством. (Разумеется, дворянство здесь термин несколько условный.) В этих сообществах с подобием государственного управления существует хотя бы приблизительный порядок, а потому составляющие их горцы психологически готовы с большей легкостью воспринять требования России по введению у них регулярного правления европейского типа. Кроме того, князья и дворянство — ответственные группы — дают гарантию выполнения соглашений. Племена же, «имеющие правление, похожее на демократическое», находятся или в состоянии крайне неустойчивого спокойствия, которое может в любой момент взорваться, или же в них царит анархия, и заключать с ними какие-либо соглашения бессмысленно и бесполезно. Мягко, но внятно Хан-Гирей дает понять военному министру, а через него императору, что в интересах России способствовать укреплению горской аристократии и дворянства, что именно союз с горской аристократией есть путь к замирению Кавказа — во всяком случае его западной части, населенной черкесскими племенами.

Петербург и так придерживался схожей тактики — примером тому судьба самого Хан-Гирея, но полковник русской гвардии и черкесский аристократ знал, что влияние социальной элиты на Кавказе стремительно слабело, и он призвал Россию вмешаться в этот сугубо внутренний для черкесских племен процесс с тем, чтобы получить прочную опору, получить влиятельный горский слой, обязанный России своим положением.

Таким образом, Хан-Гирей пытался повлиять на русскую политику в интересах своего социального слоя.

Однако никаких следов этой идеи мы не находим в программной инструкции, данной полковнику военным министром графом Чернышевым…

Судя по стремительности и напору, с которыми готовилась в Петербурге миссия Хан-Гирея, надежды на нее возлагались большие.

В тот же день, что готова была подорожная — 25 мая, — Хан-Гирей получил от военного министра подробное предписание, из которого ясно — какой именно подвиг должен был совершить гвардии полковник с мусульманским именем.

«Государь Император, предположив обозреть в течение наступающей осени Кавказскую и Закавказскую области, между прочими видами, решившими Его Императорское Величество предпринятие столь дальнего путешествия, изволил иметь целию присутствием Своим в тех местах положить прочное основание к успокоению Кавказских Горских племен и к устройству будущего их благосостояния наравне с прочими народами, под благотворным скипетром Его Величества благоденствующими».

Вот в чем была суть — Николай, абсолютно не представляя себе кавказской реальности, решил положить своим присутствием конец этой непосильной уже для империи войне.

«Со времени заключения Адрианопольского мирного договора, коим торжественно признаны права России над Кавказскими Горскими народами, Государь Император, объемля равною отеческою любовию всех своих подданных, изволил усугубить попечения Свои и о них, повелев между тем местному начальству склонять их мерами кротости и убеждения к добровольному признанию над собою законной власти России. Некоторые только племена Кавказа исполнили это требование, многие другие напротив того, увлеченные влиянием людей неблагонамеренных или обольщаемые несбыточною надеждою противустоять оружию Российскому, или наконец предпочитающие дикую свободу свою выгодам благоустроенного управления, упорно отвергли мирные предложения, им сделанные, и вынудили Правительство действовать противу них силою оружия. К ним принадлежат преимущественно племена Черкесские, и из них более прочих общества Натухайцев, Шапсугов и Абадзехов. Другие общества сего племени, хотя и считаются мирными, но по внутреннему расстройству их обществ и по существующему в них безначалию в прочном спокойствии их нет никакого ручательства.

Но если, с одной стороны, усилия Правительства, устремленные к положительному устройству племени Черкесского, как самого воинственного и многочисленного, досель имели столь мало успеха, то с другой, собственное положение сего племени, отчасти раздираемого междуусобиями и непрерывными внутренними распрями, подает надежду, что оно охотно воспользуется пребыванием Государя Императора на Кавказе, дабы принести Его Императорскому Величеству изъявление своей покорности, как единственного, верного и надежного средства к прекращению всех его настоящих бедствий и страданий и к прочному основанию будущего его благоденствия. Для достижения этой благой цели, по мнению Государя Императора, надлежало бы убедить сии общества в необходимости этой меры, в прямой ее пользе для них и в благодетельных ее последствиях, как в частности для каждого племени, так вообще для всех народов Горских, которые таким образом уничтожили бы преграду, поставленную ими самими между собой и благодетельным Правительством, между их нуждами и потребностями и благотворительностью и милосердием Его Императорского Величества. Им следовало бы внушить положительные понятия о силе и могуществе России, о невозможности противустоять ей и о неизбежности раннего или позднего покорения всех противящихся воле Правительства Горских обществ, ясно показать разницу между последствиями насильственного покорения и добровольного признания над собою законной власти Государя Императора, и наконец убедить их в том, что повиновение и покорность их маловажны для могущественной России, но необходимы для собственной их пользы и выгод, и что они требуются единственно по милосердию к ним Государя Императора, радеющего о их благосостоянии, как о подданных, Проведением Божиим попечению Его вверенных».

Далее следовал пассаж, знаменующий степень понимания Петербургом истинного состояния умов и душ в горских обществах:

«Нельзя предположить, чтобы сила сих убеждений, искусно представленных, не произвела над Горскими племенами ожидаемого действия и чтобы они в прибытии Его Императорского Величества в Кавказский край не увидели особенно счастливого для себя события, представляющего им возможность к самому благоприятному решению всех вопросов о будущем их устройстве».