Великая Стена - Аластер Рейнольдс

Полковник Джекс расширился во все стороны — подрагивающее пространство пестрой плоти, на которой его голова являлась просто незначительной деталью, как маленький холмик на горной гряде. Он простирался вдоль дальней стены, имплантированный в нее на манер огромной, безбрежной дышащей мозаики, должно быть двадцати метров в ширину, окаймленной валиком уплотненных мышц и кожи. Его голова покоилась на толстой шее, сливающейся с верхней частью торса без рук и без плеч. Я видела зарубцевавшиеся шрамы в местах, откуда раньше начинались руки. Ниже медленно вздымающейся грудной клетки тело расширялось, как основание расплавившейся свечи. Еще что-то незавершенное (туловище?) росло из плоти полковника двумя метрами правее. У этого не было головы, но имелась рука. Второй торс вылезал из Джекса сзади, снабженный парой рук, одна из которых, должно быть, вытерла полковнику подбородок. Далее, выступая из массива плоти под неестественными и причудливыми углами, маячили другие живые части тела. Здесь туловище, там — пара ног, а вот там — пятка или плечо. Все туловища дышали, но совершенно несинхронно. Конечности, когда они не занимались какой-то целенаправленной деятельностью — например, вытирали Джексу подбородок, — извивались и тряслись, будто при параличе. Кожа между ними была пестрой, как лоскутное одеяло, и формировалась из множества нарезанных клочков, которые соединили вместе. Кусками она напоминала поверхность барабана, туго натянутую на невидимый каркас из хрящей и костей. В других местах вздымалась тяжелыми складками, как штормящее море. Все это булькало и похрюкивало под воздействием скрытых пищеварительных процессов.

— Теперь ты понимаешь, почему я не могу уйти с тобой, — сказал полковник Джекс. — Пока ты не приведешь корабль побольше. Очень большой корабль. Даже тогда я не уверен, что ты долго сможешь поддерживать во мне жизнь без помощи «Найтингейл».

— Вы чудовищно уродливы…

— Да, не картина маслом, это точно. — Полковник Джекс наклонил голову, словно эта мысль поразила его. — Я произведение искусства, ты не согласна, малышка?

— Как вам будет угодно.

— Корабль определенно так считает, да, «Найтингейл»? Она сделала меня вот этим.  Это ее блистательное художественное воображение. Сука!

— Ты сошел с ума.

— Очень может быть. Ты действительно думаешь, что можно прожить один день в таком виде и не сбрендить? О да, соглашусь с тобой, я безумен. Но по сравнению с кораблем я нахожусь в здравом рассудке. Она — подлинное мерило самого дерьмового безумия.

— Значит, Соллис была права. Оставь разумную машину в одиночестве, и она выест себе мозги изнутри.

— Может быть, и так. Но эта штука —  не результат одиночества. «Найтингейл» свихнулась задолго до того, как попала сюда. И знаешь, что послужило причиной? Та маленькая войнушка, которую мы устроили на Крае Неба. Они построили этот корабль и вложили в него мозги ангела. Разум, предназначенный для исцеления, сострадания и доброты. Ну и на хрена это надо проклятой машине? Она была рассчитана на то, чтобы бескорыстно заботиться о нас день за днем. День за днем! И этой работой она приносила чертовскую пользу. Какое-то время по крайней мере.

— Значит, ты знаешь, что произошло.

— Корабль сам себя довел до безумия. В его рассудке столкнулись два конфликтующих побуждения. Он был предназначен лечить нас, облегчать нашу боль, добиваясь выздоровления. Но каждый раз благодаря его стараниям нас посылали обратно на поля сражений и вновь рвали в клочья. Корабль облегчал наши страдания только затем, чтобы мы страдали заново. Он начал чувствовать себя так, словно он соучастник этого процесса: трудолюбивое колесико огромной машины, чьей единственной целью является продолжение агонии. В конце концов «Найтингейл» решила, что больше не может быть таким колесиком.

— Значит, она вышла из игры. Что же произошло со всеми пациентами?

— Она их убила. Безболезненная эвтаназия намного лучше возвращения на войну. Для «Найтингейл» это казалось более милосердным.

— А технический персонал? А люди, которых послали отремонтировать корабль, когда он вышел из-под контроля?

— Их также подвергли эвтаназии. Не думаю, что «Найтингейл» находила в этом удовольствие, она рассматривала их смерть как неизбежное зло. Кроме всего прочего, эта мера не позволила вновь использовать ее как космический госпиталь.

— Но она все же не убила тебя.

Сухой язык выскользнул изо рта Джекса и провел по губам.

— Она собиралась. Потом она поглубже изучила личные дела пациентов и поняла, кто я. В этот момент у нее появились другие мысли.

— Какие?

— Корабль оказался достаточно сообразительным, чтобы понять, что наибольшая проблема не ее существование — люди всегда могут построить другие космические госпитали, — а война сама по себе. Сама война.  Поэтому она решила сделать что-то с войной. Нечто позитивное. И конструктивное.

— И что же это было?

— Ты на это  смотришь, малышка. Я — памятник жертвам войны. Когда «Найтингейл» начала работать надо мной — превращать меня в то, что я есть, — ей взбрело на ум, что я стану огромным художественным доказательством во плоти. «Найтингейл» предъявит меня миру, когда закончит. Ужас, который я вызову, заставит прекратить войну. Я был бы живым и дышащим аналогом картины Пикассо «Герника». Воплощенной иллюстрацией того, во что война превращает человеческие существа.

— Война окончена! Нам не нужны памятники.

— Может быть, тебе удастся объяснить это кораблю. Я думаю, беда в том, что она и в самом деле не верит в окончание войны. Ты ведь не можешь ее осуждать, так? У нее есть доступ к нашим историческим хроникам. Она знает, что не все люди выступали за прекращение огня.

— Чего ты стремишься от нее добиться? Чтобы она вернулась на Край Неба с тобой на борту?

— Именно так. Проблема в том, что корабль не хочет. Я думаю, что вполне закончен, куда уж хуже, но «Найтингейл» — она, ну, что ли, одержима стремлением к совершенству. Она постоянно меняет свое мнение. Никогда не находит, что я уже вполне хорош. Постоянно заменяет куски, какие-то части отрезает, потом отращивает новые и пришивает их. И все это время она должна быть уверена, что я не умру. Она нашла, куда приложить свой творческий гений. Она — Микеланджело со скальпелем.

— Это звучит так, как будто ты почти гордишься тем, что она сделала.

— Ты предпочитаешь, чтобы я вопил от ужаса? Могу вопить, если хочешь. Просто через какое-то время это надоедает.

— Ты слишком далеко зашел, Джекс. Я ошибалась, говоря о суде для военных преступников. Они передадут твое дело в ведение психиатров.