Дочь викинга - Юлия Крен

Приподнявшись, девушка оглянулась. Руна уже не спала. Она зашивала порванную одежду, сделав иголку из заячьей косточки.

Гизела подобралась ближе к ней. Огонь в костре уже догорел, от пламени остались только угли, а вот от Руны исходило тепло. Принцесса, дрожа от холода, прижалась к девушке. Та не отпрянула, только удивленно подняла голову и протянула Гизеле иголку, предлагая и ей починить платье.

Гизела взяла иголку, но вместо того, чтобы зашивать разорванную ветками ткань, нацарапала на земле тот же рисунок, что и Руна. Корабль. Северянка молча наблюдала за ней.

– Ты приплыла сюда на корабле, да? – спросила Гизела.

Руна все еще молчала, но когда принцесса несколько раз указала на корабль, девушка кивнула, а потом нарисовала еще один корабль, только на этот раз парус раздувался в другую сторону.

– И ты хочешь вернуться, – поняла Гизела.

– Норвегия, – сказала Руна. – Норвегия.

Это имя? Имя женщины, с которой Руна приехала сюда? Или название страны?

Руна указала на корабль, потом на себя.

– Руна. Норвегия.

Принцесса закивала.

– Гизела. Лан.

Она нарисовала на земле много маленьких домиков – так Гизела хотела показать, что она родом из большого города.

Руна долго смотрела на этот рисунок, а потом на ее губах заиграла улыбка.

– Руна – Норвегия, – сказала она. – Гизела – Лан.

Гизеле стало жарко от волнения.

– Ты хочешь вернуться домой! – воскликнула она. – И я тоже! Если ты поможешь мне добраться до Лана, я позабочусь о том, чтобы тебя отвезли в Норвегию.

Руна задумчиво нахмурилась. С ее губ слетели слова, напоминающие говор франков.

– Село… Лан… Спросить.

Гизела чуть не расплакалась от радости. Руна не только знала несколько слов на ее языке, не только поняла, что ей нужно, но и придумала план. Действительно, чтобы добраться до Лана, нужно было узнать дорогу.

Мысль о встрече с незнакомыми крестьянами пугала Гизелу, но когда Руна встала, затоптала угли и потащила ее в лес, надежда в ее душе впервые превозмогла страх.

Они шли день, другой. Шли по еловым и сосновым иголкам, шли по листве и мху, обходили болота, перебирались через ручьи с прозрачной чистой водой, продирались сквозь густые чащи (деревья росли здесь так близко друг к другу, что их кроны смыкались, образуя темные своды), останавливались на полянках. Лес все тянулся и тянулся, ему не было ни конца ни краю. И им не встретилось ни души.

В сущности, Гизелу это только радовало, да и Руна уже не замирала через каждые два шага, чтобы прислушаться.

Принцесса привыкла к звукам леса, она больше не боялась того, что за ней следят злые духи. Если тут такие и водились, они явно решили не мучить дочь короля, а помочь ей.

А вот к голоду и холоду приспособиться было не так просто. Мясом зверей, которых ловила Руна, можно было набить желудок, но оно все время вызывало тошноту, не даря благостного чувства сытости. А костер наполнял воздух густым дымом, почти не согревая. К утру он всегда гас, и серый пепел, как и все вокруг, был покрыт инеем. Под этим холодным слоем деревья казались старыми, а весь лес – мертвым.

К полудню становилось теплее. Тропинки превращались в месиво, и девушки увязали в грязи. Это было неприятно, но не так опасно, как болота. Гизела все время боялась, что ее затянет в трясину. В детстве Бегга рассказывала ей истории о путешественниках, сошедших с дороги и попавших на болота. «Что трясина схватила, то она уже не отдаст», – говорила ее кормилица. Тогда Гизела представляла себе бесов, таящихся на дне, и сейчас, слыша, как хлюпает под ее ногами вода, девушка вновь и вновь вспоминала те детские сказки.

Руна, похоже, тоже опасалась болот. Когда становилось скользко, северянка замедляла шаги, подбирала камешки и бросала их на тропинку перед собой, чтобы проверить, пойдут ли они ко дну или останутся лежать на твердой почве.

В одном месте, где земля была не просто темной, а совсем черной, Руна остановилась. Оглядевшись, она нашла дерево, упавшее во время грозы, подтащила его к болоту и перебросила на другую сторону. Гизела, повинуясь воле подруги, пошла по стволу. Она не испытывала страха, даже когда земля расходилась под ее ногами и она по колено проваливалась в болотную жижу. Сейчас возможность утонуть казалась ей не столько ужасной, сколько манящей. Что бы ни ждало ее на дне трясины, там царила тишина. Стоило лишь дождаться смерти, и после никогда не придется изнывать от холода и голода.

Но Руна упорно тащила свою спутницу за руку, и в конце концов девушки ступили на твердую почву.

После этого в голове Гизелы появились странные мысли. Словно стервятники, когтившие свою добычу, они впивались и душу принцессы, мучили ее. Сейчас девушка волновалась не столько за себя, сколько за Эгидию и свою мать. Надежда когда-либо вернуться в Лан редко согревала ее. Эта надежда была словно пламя вечернего костра – от нее исходил удушающий дым. «А вдруг мы идем не в ту сторону? Л вдруг я никогда не вернусь домой? А вдруг мне нельзя никому рассказывать о том, что задумала Поппа? А вдруг я умру в этом лесу, а Эгидия погибнет в Руане?»

Чтобы отвлечься от своих страхов, Гизела старалась вспомнить все, что знала о королевстве своего отца. О больших городах. О странах, с которыми оно граничило. Девушка часами перечисляла про себя земли, расположенные в самом сердце Западно-Франкского королевства: Вермандуа, где правил могущественный граф Герберт; Бургундия, богатое герцогство под властью Рудольфа; Аквитания, разделенная на множество мелких провинций, где все время шла война; Франкия – область вокруг Парижа, вот уже десятки лет находящаяся в руках потомков Роберта Сильного; Фландрия, чей граф был в ссоре с графом Вермандуа; Бретань, где, как и в Нормандии, жили язычники, захватившие эти земли. Бретань, как было известно Гизеле, находилась на западе, там, где садилось солнце. Его лучи озаряли багрянец листвы.

Но даже зная, где восток, где запад, где юг и где север, Гизела не могла определить, насколько далеко они от какого-нибудь города и где расположены все эти земли, о которых она только слышала, но никогда не видела собственными глазами. За всю свою жизнь девушка побывала только в Лане и Сен-Клер-сюр-Эпте, в Руане и Реймсе. Реймс находился недалеко от Лана, именно там лежали мощи святого Ремигия, там проводилось помазание королей на царство. Фредегарда называла Реймс Caput Franciae, то есть центром франкского королевства. Гизела помнила, как они с мамой осматривали город, но в ее памяти не осталось воспоминаний о дороге туда.

К вечеру она так уставала, что уже ни о чем не могла думать. Руна оставляла девушку одну, а потом возвращалась с добычей. Однажды она даже принесла яблоки, орехи и какие-то ягоды, но яблоки были не такими сладкими, как в Лане, они отдавали гнилью. Ягоды оказались безвкусными и твердыми, словно кожаные сапоги, долго провалявшиеся под дождем. А когда Гизела попыталась разгрызть орешек, ей показалось, что у нее вот-вот выпадут все зубы. Сглотнув, принцесса печально вздохнула. Она могла подавить свою тоску по родине и уюту, но голод не давал ей покоя. Гизела мечтала о вкусной еде. При мысли о хрустящем хлебе, мягком масле, желтом сыре, сочном говяжьем филе, жарящемся на вертеле, у нее урчало в животе. Принцесса никогда не ела слишком много, но у нее был хороший аппетит. Гизела вспомнила, как она жалела своего исповедника, который обучал ее основам христианского учения: этот священник питался только рыбой и грушами, чтобы восславить Господа и воспротивиться мирским искушениям. А еще он не разрешал ей петь вне церкви. «Интересно, а я еще могу петь?» – подумала Гизела.