Чернокнижник - Александр Смирнов

Если б миром правили поэты.

Однако миром правят не поэты, а президенты и генсеки. Как гром с ясного неба, прозвучало решение эстонской партийной организации о выходе из подчинения ЦК КПСС. Только что избранный президент понял, что его страна стоит на гране распада. Нет, напрасно страна решила избавится от дураков. Время умных, похоже, ещё не настало.

Президент уезжает к себе на дачу, чтобы обмозговать создавшееся положение, но джина, которого в начале перестройки не могли вытащить из бутылки, всё-таки вытащили, и ему было ровным счётом наплевать и на страну и на её президента. В Прибалтике происходит захват телевидения. Солдаты, выполняя неизвестно чей приказ проливают первую кровь. В Тбилиси солдатам не дают оружия в руки, но у них на ремнях висят сапёрные лопатки. Вот первая лопатка вытаскивается из футляра, вот она описывает в воздухе дугу и раскалывает череп того, кого солдат присягнул защищать, не жалея собственной жизни.

Самое большое государство в мире перестало существовать, но ни народ, ни его президент об этом ещё не знали.

— Ну, что? — спросил Мишель полковника, который дочитав до конца рукопись, выразительно посмотрел на своего собеседника.

Тот ничего не ответил, а лишь покачал головой.

— Распад Советского союза! Как вам это?

— Во-первых, никакого распада нет. Там же написано, что ни президент, ни народ этого не знали.

— А во-вторых?

— А во-вторых, неизвестно завтра или через сто лет?

— Он писатель. Этого даже в кремле не знают.

Мы знаем про Кремль то, что даже Кремль про себя не знает!

— Ты сам-то понял, что сейчас сказал? — засмеялся полковник.

— А что я такого сказал?

— Да, без стакана здесь точно не разобраться.

Полковник наполнил фужеры и собеседники молча выпили.

— А теперь попробуй сформулировать информацию, которую ты мне только что выдал.

Мишель задумался. Он попытался сформулировать свою мысль так, чтобы никому, даже при очень большом желании, не удалось истолковать её по-иному. Он долго думал потом пододвинул фужер и заполнил его.

— Сейчас, одну минуточку, — сказал он. — Уже почти получилось.

Мишель поднял фужер, но его тут же остановил полковник.

— Вот это уже слишком! Пить в одиночку даже у твоих русских друзей не принято.

Пришлось срочно исправлять допущенную ошибку. После исправления Мишель медленно и членораздельно начал формулировать свою мысль:

— Пот данным, полученным от компетентных источников в ближайшее время Союз Советских Социалистических Республик прекратит своё существование, но пока этого в СССР не знают.

— Давай ты вместо меня пойдёшь и доложишь.

— Это невозможно.

— Почему?

— Не по рангу.

— С рангами всё в порядке, — успокоил полковник, — если я эту информацию доложу, то мой ранг опустится ниже твоего.

Пётр с Наташей стояли на острове Сите и смотрели, как огромный корабль, плывущий вниз по течению Сены, тем не менее, уже много сотен лет оставался на одном и том же месте. Если в ненастную погоду, когда ветер гонит по серому небу чёрные тучи, посмотреть на башни Собора Парижской Богоматери, то невольно представляется огромная корабельная надстройка, которая, качается из стороны в сторону и, опираясь на неустойчивую палубу, грозит в любую секунду обрушиться в пучину.

— Ой! — крикнула Наташа и ухватилась за рукав Петра.

— Ты что?

— Мне показалось, что она сейчас упадёт.

— Это обман зрения. Кстати этот обман полностью доказывает состоятельность теории относительности. Относительно облаков собор действительно падает, а относительно земли, остаётся стоять на месте.

— Также, как и мы, — грустно сказала Наташа. — Относительно России мы иностранцы, а относительно Франции мы русские.

— Тебе плохо здесь? — спросил Пётр.

— Я родителей уже тысячу лет не видела.

— А если бы родители были здесь?

Вместо ответа Наташа посмотрела куда-то далеко-далеко.

— Петя, а почему мы никогда с тобой не были в русском ресторане?

— Началось! — раздражённо сказал Пётр.

— Что началось?

— Мишель предупреждал меня об этом: стоит зайти в русский ресторан и из него уже не будет сил выйти. Начинается депрессия из которой нет выхода.

— Так происходит со всеми русскими?

— На счёт всех не знаю, а со многими происходит именно так.

— Тебе хорошо. Ты окунёшься в свой роман и как будто находишься дома.

— Нет, там, где я нахожусь, всё не так, как ты думаешь.

— Я читала. Ты закончил на том, что Россия прекратила своё существование.

— Ты не внимательно читала. Не Россия, а Советский Союз.

— А разве это не одно и тоже?

Пётр отрицательно помотал головой.

— Что же тогда будет?

— Я не знаю. У меня в голове только чувства, которые ещё надо одеть в слова. Слова составить в предложения, те собрать в сюжеты, сюжеты разбить по главам, а главы выстроить в нужном порядке.

— Как говорится, — вздохнула Наташа, — остаётся начать да кончить.

— Другого, к сожалению, не дано.

— Петя, но ведь ты можешь хотя бы сказать, что ты чувствуешь?

— Могу.

Наташа умоляюще посмотрела на своего мужа.

— Всё будет хорошо, — сказал он.

— И всё?

— И всё. Только, чтобы это хорошо настало, должно быть вначале очень плохо.

— Как плохо?

— Должно быть так плохо, что тебе даже трудно представить.

— А ты представишь?

— Попытаюсь.

— Представляй побыстрей. Может быть мы вернёмся домой?

— Обязательно вернёмся. Но сейчас нам туда нельзя.

— Почему?

— Потому, что мы получаем очень большие деньги, которые обеспечат достойную жизнь не только нам здесь в Париже, но и нашим родителям, там в России.

— Кстати, насчёт денег. Вчера заходил Мишель. Я не стала тебя отрывать от работы. Он принёс аванс из издательства. Хороший он человек. Если мы уедем домой, жалко будет с ним расстоваться.

— А мы не расстанемся с ним.

— Ты хочешь сказать, что он уедет с нами?

— А почему не уехать? Я же сказал, что в России всё будет хорошо. Не хуже чем в Европе.

— Ну, это уже из области фантастики.

Обе башни Собора Парижской Богоматери резко накренились к земле (относительно облаков). Наташа с испугом подняла глаза вверх и посмотрела на небо. Крупная капля дождя сорвалась с тучи и упала прямо в глаз.

— Надо идти домой, — сказала она мужу. — Пусть этот корабль плывёт по Сене без нас.

Глава 15

Последний опубликованный роман принёс доходы, о которых никто даже не мечтал. И дело совсем ни в уникальности и ни самобытности писателя. Дело в том, что самым необычным образом, главный сюжет произведения был подхвачен средствами массовой информации. Но и это ещё не всё: после того, как СМИ поведали о том, что главная героиня романа покончила собой не только в книге, но и наяву, к автору стали относиться, как к пророку. Таинственность придавало то обстоятельство, что в сознании обывателя писатель жил за границей и умудрялся публиковать свои произведения здесь — в Союзе. Но как он, из-за границы, умудрялся наблюдать и описывать конкретного живого человека? Более того, корреспонденты, описывающие этот феномен, раскопали интересную деталь, поднявшую рейтинг писателя до недосягаемых высот. Оказывается героиня романа наложила на себя руки гораздо позднее, чем книга вышла в свет. Это означало только одно — писатель мог заглядывать в будущее. «Лагерный роман» был распродан за рекордно короткие сроки. Издательство переиздало роман, но и этот тираж растаял в книжных магазинах, как снег. Всё это происходило на фоне внезапно свалившейся на страну свободы. Можно было говорить о чём угодно и как угодно. Литературная классика, которая навязла в зубах и набила оскомину, перестала пользоваться спросом. В магазинах на прилавках становилась всё меньше и меньше продовольствия. К огромной стране, медленно, но верно подкрадывался голод и, как водится в таких случаях, отсутствие хлеба насущного можно было компенсировать только зрелищами (желательно с кровью и насилием).

Страна, которая совсем недавно считалась практически атеистической, в одночасье наводнилась магами и колдунами, экстрасенсами и пророками. Книги, авторами которых был человек с мистическим псевдонимом «Чернокнижник», расхватывались ещё до того, как их успеют расставить на полках в книжных магазинах.

— Ещё, несите ещё! — требовали в издательстве от автора. — Только побольше крови и убийств!

— Но я и так работаю на износ!

— Увы, мой друг, — сочувственно трясли головой редакторы, — сейчас не кодекс законов о труде диктует нам условия, а рынок. Совремённый читатель похож на капризного ребёнка. Кто предложит ему сладкую конфету, за тем он и пойдёт. На сегодня ваша конфета самая вкусная. Что будет дальше одному Богу известно.