Покоренная поцелуем - Донна Валентина

Почему же в таком случае абсурдные слова Марии звенели до сих пор, отражаясь от деревянных стен, словно эхо от каменных сводов?

— Одно из самых безмозглых предложений, — только и смог сказать он в ответ.

Как это ни странно, Мария выразила с ним полное согласие.

— Да, мне тоже так показалось, когда он впервые высказал передо мной свой замысел. Теперь я понимаю, что не сумела тогда понять до конца, к каким последствиям может привести такой союз. — Лицо ее смягчилось, на нем появилась добрая улыбка. — В отличие от вас, отец Бруно не умеет разговаривать на моем родном языке. Мне тоже иногда довольно трудно понимать вас.

— Нет, что вы, у вас совсем неплохо получается, — ответил он, дивясь тому, что он готов так долго разговаривать только с этой женщиной, и ни с какой другой, кроме, может, матери. — Но вам не стоит мудрить со словами, чтобы понять меня, когда я говорю следующее — нет.

— Почему же нет? — вскинула она брови.

— Ваши рыцари ни за что не согласятся с моей ролью вашего супруга.

— Может, Гилберт и будет вас ненавидеть, но Уолтер наверняка прикроет вас с тыла.

— Ваш король потребует моей головы за то, что я выступил против него с оружием в руках.

— Все это так, — признала она. — Но вы, вероятно, все равно можете ее потерять независимо от того, женитесь или нет.

«Черт подери, какая все же она дерзкая девчонка!»

— Это абсурдная идея, — сказал он, раздражаясь все больше от того, что послушно старался ей все объяснить, ответить на ее вопросы. — Я англичанин, сакс. Вы — норманны. Такой союз между нами будет каким-то чудовищным.

— Неужели? — Она чуть вскинула брови. — Сам Вильгельм призывал норманнов жениться на англичанках, чтобы таким образом заручиться лояльностью этой страны. На территории всей Англии норманнские рыцари брали в жены ваших женщин. Точно также поступил и мой брат с вашей собственной невесткой.

Она, эта женщина, которая только что жаловалась на плохое понимание его языка, тем не менее, ухитрилась говорить колкости, которые, несомненно, были нацелены на то, чтобы вызвать у него еще большую ярость. Или же она старалась унизить его напоминанием о том, каковы масштабы норманнской оккупации? Как бы там ни было, но ее уловка не удалась. Как это ни странно мысль о том, что Эдит лежит в одной кровати с полубезумным Хью, его совсем не трогала, а вот, что Мария каждую ночь отдается Гилберту, — норманнская женщина казалась ему чудовищной, хотя, в общем, ему до этого не было никакого дела.

— То, что произошло между вашим братом и Эдит, — совершенно разные вещи.

— Отчего же?

— Вы сами говорили мне об этом, — с ее помощью ему удалось заручиться лояльностью народа Кенуика.

— Разве вы не хотите жениться на мне, чтобы добиться такой же лояльности от жителей Лэндуолда?

— Ага! Теперь вы подошли к истинной причине своего брачного предложения! Ротгар очень пожалел, что в данную минуту у него в руке не было топора; он вдруг почувствовал неотразимое желание бросить что-нибудь, бросить со всей силы, чтобы разрядить внезапно охватившее его непривычное напряжение.

— Я не делала вам никакого брачного предложения.

— Нет, делали.

— Нет, не делала. Эта идея принадлежит отцу Бруно…

— Будь он проклят! — заорал он. Это, конечно, святотатство — проклинать священника, — но пусть будет проклято вместе с ним и это святотатство. Бывают моменты, когда защита чести мужчины вызывала в нем настоящее неистовство. Например, в таких, как сейчас, когда женщина с безрассудной смелостью предлагает ему вступить в брак, только чтобы обеспечить дальнейший контроль за землями, чтобы заручиться сотрудничеством дюжины работников…

Ну, а чем это отличается от того, что он сам замышлял сделать, когда силой заставил Эдит покинуть монастырь. Эта мысль заставила его быстро подняться.

Мария стояла перед ним, блики огня отражались на ее взъерошенных волосах: она помахала рукой, словно хотела к нему прикоснуться, но не была заранее уверена в его реакции. Ее широкие беспокойные глаза не вязались с холодной уверенностью в себе, которую она на себя напустила.

Он попытался взглянуть на себя ее глазами. Может, он уже не испытывает мук голода, но все же нельзя скрыть следов от недоедания. Волосы острижены, борода, которой он гордился, сбрита, одет в какие-то крестьянские лохмотья. Настолько тщедушный, такой неприметный по сравнению с сытыми норманнскими рыцарями, что даже она побуждает его спасаться, пытается отдать ему свою кобылу, чтобы только ускорить его трусливый побег.

И все же она не отрывая глаз, с интересом, взирала на его выпиравшее мужское достоинство. Он мог поклясться в этом. Несомненно, ей очень хотелось узнать, оснащен ли хотя бы висячим членом этот человек, так мало похожий на настоящего мужчин)'. И все же, несмотря ни на что, она предлагала ему жениться на ней. Несомненно, рассчитывая на то, что он отойдет в тень, превратится в подобие сакского евнуха, которого будут время от времени призывать для демонстрации, когда она будет устраивать парады для своего брата перед строителями замка.

Ну, а какой у него был, по сути дела, выбор? Убежать от Гилберта и навсегда навлечь на себя несмываемый позор, продемонстрировав всем свою трусость, оставить ее и Хелуит в руках норманнов. — Нет, об этом и даже думать нельзя. Тогда, может, вступить в любую битву и умереть, как собаке, от рук какой-нибудь норманнской свиньи? Или жениться и дергаться как марионетка, исполняя малейшую прихоть Марии, продолжать взирать, как другие люди управляют его землями, его народом, понимая, что его шея может уцелеть только в том случае, если он будет им полезным и исполнительным.

— Подумайте, прежде чем сказать либо «да», либо «нет», — прошептала она.

Подумать? Казалось, такие мысли кружились у него в голове многие часы, не давали покоя. Огонь, за которым они уже но следили, продолжал весело потрескивать, а черед затянутое шкурой окно, еще не просачивалась предрассветная белизна.

— Вы должны прежде всего поразмыслить над следующим, — продолжала она, пользуясь его молчанием. — Я полюбила эту землю. Ребенок, который родится от нашего союза, Ротгар, — вырастит на этой земле; он будет называть Лэндуолд своим домом. В любом случае, будете вы жить или погибнете, я постараюсь привить ему любовь.

Он и раньше считал ее ведьмой, а теперь она лишь подтвердила его подозрения. Никто, кроме ведьмы, не мог проникнуть в тайные глубины его мозга и догадаться о его горячем сожалении. Его родственники правили здесь в Лэндуолде, когда римляне высадились на английскую землю, и ему было ужасно больно от мысли, что дальнейшее наследование обрывалось на нем. Ребенок, его сын, хотя он мог и не владеть землями своих предков, хотя у пего в жилах и могла течь норманнская кровь, тем не менее будет скакать на коне по земле Лэндуолда, будет дышать его воздухом, пить его воду.