Оранжевое солнце - Гавриил Кунгуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Караван двигался медленно.
В пути Халтар умер.
...Взволновался не только коллектив рудника, зашумел весь Дзун-Баин. Раздавались голоса — запретить такие стихийные походы охотников-любителей; Гоби не прощает ошибок... Тень упрека пала и на старого Балсандоржа, испытанного гобийца, следопыта и охотника. Его вызывали к себе городские власти, начальник рудника. Неожиданное всегда загадочно. Хотя любой гобиец представлял все ужасы горных обвалов, догадки и пересуды не умолкали. В Дзун-Баине считали гибель Халтара неразгаданной...
...Хухэ ожидала ребенка. Подруги заботились о ней, оберегали. Одна сверхзаботливая соседка, узнав об отъезде Халтара на охоту, ужаснулась. Гоби никому легко не распахнет свои двери, трудно взять что-нибудь у нее. А песчаные бури? Крепкого верблюда сваливают с ног; дикие там не те, что в степи, все бешеные, на них ходят только испытанные охотники, и то беда случается.
Хухэ — гобийка, а гобийку такими страхами не запугаешь. Однако она вздрогнула, вспомнив, что ее дед, бесстрашный добытчик, которого знали и славили все в Гоби, погиб на охоте. Его настиг дикий верблюд и своими железными челюстями раздавил ему голову. Соседка ушла, охая и сокрушаясь, а Хухэ потеряла покой; плакала, плохо спала — мерещилось ужасное. Под утро приснилось нелепое: на Халтара напал кабан. Едва забылась, вновь сон: Халтар наступил на змею — гюрза, яд ее смертелен, укусила дважды в ногу. Днем Хухэ успокоилась, узнала, что в Гоби нет кабанов, а змеи редко нападают на людей, страшатся и уползают.
Не дождалась Хухэ Халтара, обрушилось нежданное — до срока попала в родильный дом.
О смерти мужа ей не осмелились сказать — запнулся, ушибся, пройдет. Обеспокоенная Хухэ спрашивала:
— Почему Халтар забыл меня, не приходит?
Друзья уверяли: он спешно отбыл в Улан-Батор по неотложному делу водонапорного цеха. Только после рождения сына узнала она о гибели мужа.
Жизнь Хухэ обложили темные тучи. Печальное не украшает, и редко радовало ее сияющее солнце гобийского неба, не замечала она его прозрачной синевы. Поблекла Золотая мышка; потускнели глаза, лоб перехватила темная морщинка.
В цехе бережно охраняли Хухэ. Говорят, незаживающие раны редки. Нет, ее рана будет кровоточить всегда... Лучшее в жизни не для нее — для сына. Хухэ назвала его в память отца Халтаром.
...Долгожданное письмо от Хухэ Эрдэнэ вручили после вечерней проверки. Потрясая конвертом перед глазами Сундуя, он хвалился:
— Смотри, наконец дождался. Тут, друг, все о Гоби, о большой воде, о моих товарищах сменщиках... Почитаем. Ты поймешь, куда идет Гоби и какое счастье быть там...
— Ну-ну, давай, садись на своего гнедка! Верю, не только вырастут на деревьях жирные бараны, в горах откроются родники кумыса. Эх, сейчас бы выпить чашечку!..
Раскрыв конверт, Эрдэнэ пробежал глазами первую страничку, побледнел, пальцы выпустили письмо, оно упало на пол.
— Что с тобой? Ты заболел? — поднял письмо Сундуй и отдал Эрдэнэ.
— Погиб! Понимаешь, муж Хухэ погиб на охоте...
— Кабан запорол или на медведя нарвался?
— Горный обвал... И только родился сынок... Даже и не увидел его...
Письмо Хухэ небольшое, и пишет она только о своей беде да о сыночке, похожем на Халтара. Он здоровенький, уже улыбается... Опять строчки, в которых Хухэ возвращается к несчастью, вспоминает, как Халтар ждал ребенка, как не хотелось ему ехать на охоту, как она уговаривала поехать; теперь это день и ночь терзает ее сердце. Сбоку приписка, косые, разбросанные строчки: «Уеду из Дзун-Баина; здесь все связано с Халтаром. Иду по улице, прихожу в цех, возвращаюсь домой — нет моего Халтара. В другом месте скорее забудется мое несчастье. Вокруг хорошие люди, понимают, сочувствуют, а мне пустынно, холодно, одиноко...»
Жаль, ни одной строчки в письме о будущем Гоби — большой воде. Эрдэнэ досадливо сморщился, осуждая себя за неуместный упрек. Разве Хухэ сейчас до этого, все затмило горе, жизнь ведет ее по узенькой тропинке.
День оказался густо насыщенным — внезапные задания одно за другим. Командир подразделения озабочен и тороплив, готовится что-то важное, наверняка большие полевые учения. Лишь вечером сел Эрдэнэ писать письмо.
Никогда еще никому не писал писем Эрдэнэ с таким желанием: хотелось помочь Хухэ. А какими словами помочь? Сколько ни дави голову, трудно найти сильные слова. Эрдэнэ упорно отыскивал их и, казалось, нашел. Письмо вышло большое. Первая половина — зеркало тревог его души, искренних усилий поддержать Хухэ в ее беде, множество советов — сплошные советы. В иное время они и самому Эрдэнэ показались бы ненужными, такими, которые не оставляют следа. Теперь же он верил в их силу. Надо быстрее отправить письмо — трудно Хухэ. «Не плачь, слезы не помогут, Халтара не вернуть. Береги сына, это — твое счастье». Он завтра напишет письмо в цех, будет просить сменщиков и начальника цеха удержать Хухэ в Дзун-Баине. Нельзя бежать от добрых людей. И разве можно оставить рудник?..
Вторая половина письма — неиссякаемые воспоминания о встречах с Халтаром, о ее, Хухэ, дружеских шутках над Эрдэнэ. Никогда не забудется, как читала она письмо от Цэцэг. И еще о многом вспомнилось, даже о том, чего и не было, но Эрдэнэ верил — было! Сердце уверяло, и Хухэ это помнит...
Оторвался от письма, прикрыл глаза, сжимая пальцами лоб:
— Ехать надо в Дзун-Баин, ехать!
И тут же кто-то невидимый голосом вкрадчивым, чужим спрашивал: «А зачем ехать? Чем ты можешь помочь? Да и выполнимо ли твое желание?..»
Этому невидимому Эрдэнэ мысленно ответил и резко и достойно: «Если надо, всегда выход найду!»
В приказе по подразделению сказано, что за образцовую службу командование разрешит отличникам трехнедельный отпуск с правом навестить родных. Эрдэнэ и Сундуй — отличники. Подошел озабоченный Сундуй:
— Все пишешь? Не закончил? Торопись, скоро отбой. Думаешь, чем больше, тем лучше?
Эрдэнэ схватил ручку, написал об отпуске много, красиво, убедительно. Довольный улыбнулся, хотел написанные листки вложить в конверт, задумался, шумно вздохнул и все об отпуске вычеркнул. Нельзя обещать то, чего еще нет. Да и Хухэ будет удивлена. Посидел молча, опустив голову, потом размашисто приписал в конце письма:
«Получу отпуск, мимо Дзун-Баина не проеду. Увидимся...»
Под звуки вечернего отбоя успел вложить написанное в конверт.
ОНИ ДРУЖЕСКИ РАСПРОЩАЛИСЬ
Приказ, как все воинские приказы, тверд и краток: Эрдэнэ и Сундуй — отпускники. Перед отъездом все вечера — шумные столкновения друзей. Сундуя звали родные степи, но и в Гоби манили рассказы друга, и манили неотступно. Эрдэнэ не мог говорить о Гоби спокойно, горячился, подмигивал, размахивал руками, и Сундуя охватывало желание увидеть чудо. Степи с детства — любимое и привычное, а Гоби — зовущая неизвестность. Сундуй наступал на Эрдэнэ:
— Ты же степняк. В Гоби только гость. Поедем к родным, нигде не найдешь ничего лучше степей — жирные пастбища, запах трав и цветов, свист сурков, пение птиц...
Сундуй мог без конца славить красоту степей, но Эрдэнэ не дал договорить:
— Гоби — даль, будущее Монголии, ее опора... В степи все хорошо, все просто, а в Гоби надо, друг, быть смелым, сражаться с гобийскими ураганами, глядеть вперед, там всегда ты разведчик!..
Спор погас неожиданно; предгрозовое небо очистилось от мутных туч, улыбнулось солнце, и засияло все вокруг. Уже в день оформления отпускных документов Сундуй, напевая свою любимую песенку «Скачи мой конь по степи золотой», подошел к Эрдэнэ, тот удивился:
— Поешь? Ты уже в юрте, которая утонула в зеленых травах, дымок стелется над рекой?
— Нет. Еду в Гоби! Только сначала съезжу домой, а на обратном пути — к тебе в Дзун-Баин. Встретить?..
...Сборы отпускника коротки, вещевой мешок за плечами и — в путь. Длинны наставления командира: честь воина превыше всего, дисциплина, форма, выправка, вид. Командирам — приветствие, гражданам — вежливость, обходительность. Идешь, едешь, спишь, в разговоры вступаешь — всюду ты солдат Монгольской народной армии. Вопросы есть? Нет. Получайте отпускные документы. Шагом марш!..
До преддверия Гоби в автобусе друзья ехали вместе. Перевалочная база — пересадка: Сундую — на запад, Эрдэнэ — на восток. Автобус, пересекая степные просторы, шел легко, покачивался мягко, убаюкивающе, но Эрдэнэ не дремал, как многие пассажиры. Степь привлекательна утром, особенно хороша в полдень, озолоченная солнечными лучами. И удивительно, утром степь медленно пробуждается, кажется скромной, немножко печальной, а как заиграют на ней солнечные пятна, для ее холмов, гор, низин наступает новая жизнь — веселая, сияющая, радостная. Хочется выпрыгнуть из автобуса и бежать по этому зеленому простору до самых далеких темнолиловых гор. Сундуя можно понять — влюблен в степную красоту.