Счастье момента - Штерн Анне

Комиссар уставился на стол, и стало ясно: он уже жалеет о том, что посвятил Хульду в тайну своего происхождения.

– Мне не нужна ваша жалость, – глухо отчеканил он. – В конце концов, жизнь моя сложилась удачно. Мне позволили учиться, и теперь у меня все хорошо. Мне не из-за чего страдать.

Хульда промолчала, но подумала, что комиссар подчеркивает это столь нарочито как раз потому, что чувствует обратное. Угрюмое поведение, склонность возражать – все это следствие того, что его бросили в раннем возрасте, и теперь он постоянно испытывает необходимость защищаться.

– Значит, больше никто об этом не знает? – тихо спросила Хульда.

Комиссар покачал головой.

– И я намерен сделать все, чтобы так и оставалось. Поэтому очень попрошу вас соблюдать конфиденциальность.

Разговор становился сухим, официальным. Хульда рассматривала лицо комиссара, его тонкие морщинки, бегущие от уголков рта. Минуту назад они разговаривали так душевно, что Хульда подумала… Но теперь комиссар Карл Норт вел себя так, словно видел ее впервые в жизни.

Она запахнула кардиган поплотнее и сообщила:

– Мне пора домой. День был долгим и утомительным.

– Вы не выглядите утомленной.

Хульде показалось, что в его словах прозвучали тепло, но все равно решила уйти. Этот мужчина приводил ее в смятение, а ей хотелось держать ситуацию под контролем.

Потом она кое-что вспомнила.

– Вы уже допросили Педро?

– Вас это не касается, госпожа Хульда.

Обращение «госпожа» комиссар произнес нарочито четко, растягивая его, как гуммиарабик, и Хульда почувствовала, что над ней издеваются.

Потом комиссар строго посмотрел на нее сквозь очки – как учитель с кафедры – и сказал:

– Предупреждаю вас: держись подальше от этого человека. Скорее всего, он опасен. Хватит строить из себя героя. Позвольте полиции заниматься своей работой.

– Хорошо, – ответила Хульда, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. Ей надоела эта игра в кошки-мышки и еще больше надоело слушать нравоучения. – Сколько я вам должна?

– Помилуйте! Я вас пригласил, – заговорил он с легким превосходством, как если бы вышел победителем из спора.

Значит, теперь Хульда должна его поблагодарить? Она не смогла заставить себя это сделать. Просто как можно величественнее кивнула и повернулась, чтобы уйти.

Чувствуя, как пылают щеки, Хульда протолкнулась сквозь посетителей и вышла на улицу.

Услышав позади быстрые шаги, она не могла поверить, что ее тайная надежда сбылась, но потом комиссар Карл Норт схватил ее за руку, заставляя остановиться. От прикосновения Хульда вздрогнула, словно от удара электрическим током.

Она развернулась, врезалась в Карла и чуть не упала, но он поймал ее, притянул к себе и поцеловал. Хульда закрыла глаза, погружаясь в мягкую темноту, и зарылась обеими руками Карлу в волосы, чтобы он не отстранился. Она чувствовала, как он прижимает ее к себе, ощущала ребрами стук его сердца. Громкий звон заставил Хульду отпрянуть, и она увидела, как в нескольких сантиметрах от них промчался трамвай. Хульда слегка пошатнулась, как если бы выпила гораздо больше, чем одну порцию пива и одну – коньяка.

Карл выглядел так, словно его поразила молния.

– Прошу прощения, – заговорил он, поправляя очки. – Это получилось случайно.

Хульда недоверчиво уставилась на него. Неужели он пытался сделать вид, что поцеловал ее случайно?

– Ничего страшного, – сказала она резче, чем собиралась. Потом развернулась на каблуках, поспешным шагом пересекла Александерплац и снова чуть не попала под колеса дребезжащего трамвая. Сердце бешено колотилось в груди, но Хульда шла вперед, держа голову как можно выше и не оглядываясь, пока не дошла до вокзала.

Глава 20

Пятница, 9 июня 1922 года

Хульда смотрела в зеркало и с трудом узнавала себя. Ее ресницы были щедро накрашены черной тушью, губы – темно-красной помадой, а волосы она смазала специальным маслом, и теперь они красиво лежали вокруг ее узкого лица, гладкие, как перья ворона.

«Все портят эти странные глаза, которые не могут определиться, куда смотреть!» – подумала Хульда, но уже через секунду обозвала себя глупой гусыней. В конце концов, она не собиралась становиться манекенщицей, а просто хотела произвести впечатление на одного человека, который был ей даже безразличен.

Хульда долго думала, что надеть, и в итоге предпочла черному платью а-ля «чарльстон» расшитое серебряными пайетками платье, которое, признаться, знавало лучшие деньки. Несколько лет назад Хульда получила это платье в подарок от своей пациентки-портнихи. Та взяла его из костюмерной небольшого театра, для которого чинила костюмы. Несмотря на сомнительное происхождение и некоторую поношенность, платье выглядело довольно эффектно. Оно было в модном сейчас «флэпперском» стиле, с глубоким вырезом и бахромой, которая доходила до самых икр. Берлин никогда еще не видывал таких коротких нарядов, как в этом году: совсем молоденькие девушки носили юбки до колена – какой скандал! какое бесстыдство! – а женщины постарше отваживались обнажить икры.

Кивнув своему отражению, Хульда вышла на темные улицы и отправилась в квартал Бюловфиртель. Сегодня у нее в голове была определенная цель. С каждым шагом тяжелая бахрома подпрыгивала и танцевала, загадочно скользя по коже. В это тяжелое для страны время у Хульды не было денег на чулки, поэтому она просто взяла карандаш для глаз и нарисовала на коже чулочный шов, как это делали все берлинки. Этого было достаточно.

Хульда с гордостью подумала, что ее ноги выглядят такими гладкими и белыми, словно покрыты тонким искусственным шелком.

Перепрыгнув через бордюр, она неуклюже споткнулась и чуть было не растянулась на мостовой. Пыхтя, огляделась – проверить, не заметил ли кто, – но не увидела ни души.

Она решила, что в этом наряде все равно никто бы не узнал в ней расторопную госпожу Хульду, что и было ее целью. Как-никак она отправилась на тайную операцию.

Внезапно собственная затея показалась Хульде совершенно безумной. Безумной и опасной. Но потом она подумала о Лило, о Лене и о других бедных женщинах из Бюловбогена. Она вспомнила насмешливый взгляд комиссара Карла Нотта, когда тот спросил, какое она имеет отношение к его расследованию. Хульде надоел его учительский тон. Что он там говорил? «Хватит строить из себя героя»?

Хульда раздраженно подумала: вся надежда, что убийцу Риты найдут, лежит на ней с ее небольшим расследованием и на помощнике комиссара со странным именем – Фабрициус? – который, по-видимому, тоже не дурак.

Она расправила плечи и нервно облизнула липкие губы, но потом вспомнила, что на них помада, торопливо закрыла рот и направилась дальше. Ее каблучки стучали по мостовой в такт ее сердцу. Остается лишь надеяться, что сегодня белобрысый воришка не попадется Хульде на пути. Она совсем не горела желанием встречаться с ним снова.

Из окон квартир, под которыми располагались увеселительные заведения, лился теплый свет. На улицу вырывались обрывки музыки. Они разлетались по воздуху и таяли в ночном небе.

Хульда знала город как свои пять пальцев, но в это время суток он казался ей незнакомцем. Такое ощущение, что стоило солнцу зайти, как улицы заполонили повылезавшие из-под земли кобольды [1]. Ночной Берлин был злобным близнецом дневного – лицо его светилось обещаниями, но в любое мгновение могло искривиться в страшной гримасе.

Несмотря на это, Хульда была полна решимости отыскать Педро. Вот только как? Хульда помнила огромный силуэт и странный, раскатистый акцент, но не лицо – лица она так и не увидела. Она содрогнулась, чувствуя, как страх скользнул по спине. Подойдя к дому, в котором скрылся Педро после разговора с Магдой, она замешкалась. Никаких опознавательных знаков. Этот дом выглядел как обычное жилое здание. Хульда спустилась на три ступеньки и оказалась перед дверью. Звонка не было, только дверной молоток.