Фол последней надежды - Юля Артеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бавинов переводит взгляд на Громова, издает короткий смешок и выдает:
— Понял.
Я тоже смотрю на Ваню и успеваю поймать тень недовольства. Озадаченно хмурюсь. Что он понял?
— Гром, идешь? Ты хотел алгебру у меня переписать, звонок сейчас будет.
— Точно, забыл. Гель, я пойду?
— Конечно.
— После школы увидимся? Сколько у тебя уроков?
— На один больше, чем у тебя, — брякаю, не подумав.
Расписание Громова я знаю наизусть, но в этом признаваться ему точно пока не хочу. К счастью, он либо не замечает, либо не подает вида.
Говорит:
— Ничего, я подожду.
Наклоняется и целует меня в щеку, задерживаясь губами на коже чуть дольше, чем обычно. С той же стороны, куда меня чмокнул Андрей, словно стирая чужое прикосновение.
Глава 36
Громов Иван: Геля-я-я, я тебя жду. Ты когда будешь?
Субботина Ангелина: Когда урок закончится.
Громов Иван: А пораньше сможешь уйти?
Субботина Ангелина: Вань))
Громов Иван: Мне просто скучно. Выйдешь?
— Субботина! — строго окликает меня историк.
Вздрагиваю и прячу телефон, зажимая его между колен, а сама поднимаю ангельский взгляд к учителю.
— Я смотрю, ты работу уже закончила?
Я вздыхаю, опускаю глаза к своей тетради. Две даты я так и не вспомнила, а описание революции все еще неполное. Но я голова вдруг кивает сама собой.
Говорю:
— Да, закончила.
Быстро сгребаю вещи в рюкзак, отношу тетрадь на учительский стол и, глядя себе под ноги, решительно выхожу из кабинета. На брата и на Абрикосову не смотрю. Завалить контрольную под конец года — не самое классное решение, боюсь, что одного взгляда от близких мне бы хватило, чтобы пожалеть. Поэтому не рискую.
Просто тихо прикрываю за собой дверь. Торопливо иду по безлюдному коридору, подгоняемая острым желанием увидеть Ваню. Он меня ждет! Меня!
Разулыбавшись, упускаю момент, когда кто-то дергает меня за руку, жестко схватив за запястье.
Налетаю носом на чью-то грудную клетку и в ту же секунду понимаю, что это Ваня. Он пахнет лаймом, а от его близости все тело простреливает горячей дрожью. Поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. На контрасте с голубой радужкой слишком хорошо видно, как расширяются его зрачки. Щеки опаляет смущением. Я точно ему нравлюсь. Даже если на словах это не очень понятно, то его организм отчаянно сигнализирует мне всеми возможными способами.
Мы стоим на лестнице, за массивной дверью со стеклом. Громов вжимается в стену спиной и все еще сжимает мое запястье, притягивая меня к себе. Свободную руку поднимает к лицу и прикладывает указательный палец к губам, кивая за дверь.
Там, распространяя приторно-сладкий аромат духов, идет наша завуч, Лариса Пал-л-лна. Так ее все зовут, и так она сама представляется, зачем-то растягивая согласную «л». Цербер нашей школы.
Я подаюсь вперед, прижимаясь к Ване, и он коротко втягивает воздух через сжатые зубы, будто обжегся. Сильнее запрокидываю голову и пытаюсь поймать его взгляд, но он прячет его за пушистыми ресницами.
Честно говоря, даже несколько несправедливо то, что парням иногда достаются такие красивые ресницы. Разве они им так уж нужны?
Зачарованно глядя в его лицо, я поднимаю руку и касаюсь кончиком пальца его носа. Трогаю маленькую горбинку, которую рассматривала годами. Веду ниже, смещаюсь к родинке над верхней губой. Боже мой. Я так давно этого хотела. Ведь этого могло никогда не случиться.
Поджимаю пальцы к ладони и прислушиваюсь. Стук невысоких, но очень решительных каблучков нашего завуча стихают где-то в коридоре.
— Мы же не прогуливали, — замечаю шепотом.
Ваня отвечает так же тихо:
— Посмотрел бы я, как ты Пал-л-лне это объясняешь.
Отстраняться мне совсем не хочется, и Ваня меня не отталкивает. Так и стоим, прижавшись друг к другу. Это ощущается еще более волнительным, чем я мечтала. Все в груди искрит и закручивается, кровь в организме разгоняется до сверхзвуковой скорости, от чего в ушах шумит.
Завуча давно уже нет рядом, прятаться не от кого, но Ваня все еще говорит шепотом:
— Я скучал.
Я молча киваю и сглатываю, чувствуя, как вязкая слюна ползет вниз по иссохшемуся горлу. Физически не способна словами ответить ему тем же. Хотя, разумеется, я тоже скучала. Еще сильнее, чем обычно. Всем своим существом рвалась к нему, контрольную завалила, я столько лет его любила, конечно, блин, я скучала!
Но он смотрит мне в глаза и будто ищет там что-то. Не понимает. Он же всего этого не знает.
Поэтому говорит:
— А ты? Скажешь?
Разлепляю сухие губы и прохожусь по ним языком. Я много раз мечтала о том, что скажу Ване обо всем, что чувствую, но теперь, когда это действительно уместно, я и слова вымолвить не могу.
Ваня прищуривается, вопросительно дергает головой.
И я выдавливаю едва слышно:
— Я тоже скучала.
Тогда Громов шумно вдыхает, как перед прыжком в воду, и целует меня. Я не совсем понимаю, в какой момент и как он меняет положение рук, но в ту же секунду Ваня опутывает меня со всех сторон. Все, что мне остается, и чего, по правде, я всегда хотела, это поддаться и ответить ему.
То, как он воспринимается на вкус, и те ощущения, которые накрывают меня от этой откровенной близости, начисто лишают меня рассудка. Все, чем я живу в этот момент — это Ваня и мои чувства.
Сначала он очень нежно прихватывает мои губы, как будто пробует, как будто уже забыл. И только спустя время я чувствую его язык. В этот момент мы наконец окончательно соединяемся и смешиваемся, становясь чем-то новым.
Проходят долгие минуты, которых мы не замечаем, потому что полностью отдаемся изучению друг друга. На физиологическом и эмоциональном уровне ищем точки соприкосновения, а находя, стремимся укрепить эту связь.
Просто поцелуй? Неправда. Когда он происходит с любимым человеком, то становится чем-то очень важным. Пусть и расходится с тем, что я себе нафантазировала.
Не привыкшая к таким ласкам, я первая отстраняюсь, оставляя между нами приличное расстояние.
Что обычно говорят после поцелуев? Что делают? Я же понятия не имею!
Хорошо, что Ваня не позволяет мне сильно много думать. Просто обнимает, притягивая обратно к себе. Вздыхает мне в макушку.
Спрашивает почему-то:
— Все хорошо?
— Да.
— Идем?
Я молча киваю ему в грудь. Потом разворачиваюсь и бегу по лестнице вниз вперед него. Чувствую окрыляющее счастье и холодящий ужас от того, что оказалась на территории,
