Богатырские хроники. - Константин Плешаков

Вот так-то поговорили мы. Послал я слово князю, что едем мы в самоедскую землю. Он к нам не вышел, потому как сердит был на меня сильно, а только передал: «Скажите Илье, чтоб молодого соболя-то вез».

Моргнул Илья, но хватило ума у него хоть шавке княжеской не кланяться, а только кивнуть важно.

А что князь-то? Та же шавка, только побольше и позлобнее, власти облопавшаяся. Но во всей земле такие князья, поэтому хоть и позлился я, но поехали мы.

Ох, Русская земля, дороги длинные, реки холодные, ночи стылые, леса паутинные, кусты мокрые, травы жесткие, звери ехидные! Тяжело по тебе на север забираться. Расступаешься ты, и тонет путник в просторах лесных, а с верхушки ели ничего, кроме другой ели, и не видать. И конь неохотно ступает в студеную воду рек твоих, что пробирает летом хуже, чем зимою в проруби. Звезды ночью глаза колют с небес, а солнце отворачивается днем и насмешливо светит беспутно допоздна, не согревая, а только тормоша всякую тварь живую. Мох кругом, он здесь властитель, и дальше, у моря Студеного, вовсе кончается лес, а только мох един кругом, подушка бесполезная сырая.

Долго очень ехали. Русский дух уж кончился, а самоедского все не чуяли мы никак. Ничейный был лес, как будто и не сотворила Мокошь людей, а только тварь одна дикая, непутаная, кругом ходила.

Илья чуть не с Новгорода соболя княжеского высматривать стал. Я еду краткой дорогой, а Илья неустанно кругом рыщет, все выглядывает, не покажется ли где хвост кипрейный. А я хмур был: за пустым делом поехали, и противно мне было, что ученик мой так перед князьями стелется. Угодник будет медовый. Ну да знал, что делал, когда мужика о тридцати трех годах в дорогу собирал.

Не просит меня Илья ни о чем, сам соболя высматривает. Его дело, которое князь подвигом называет. Уж с лица спал Илюша: больно отличиться хочется. А я молчу и молчу. Его дело, а я при нем только на всякий разный случай.

Наконец въехали в землю самоедскую. Силки их и ловушки, на птицу и зверя поставленные, показались. Проверяет Илья западню каждую: не сидит ли где зверь приветливый?

Потом взмолился:

— Святогор, помолились кому-нибудь, чтоб соболь на меня вышел!

Зыркнул я на него, и осекся Илюша. Каждый вечер свои силки ставит с приманкой, соболю сладкой. Попадались соболя без счета, но все обыкновенные. Один раз приносит в руках дрожащих: соболь как соболь, только брюшко розоватенькое немножко.

— Не он ли?

Посмотрел я и ничего не сказал.

Вздохнул Илья, размахнулся и соболя на самый верх елки зашвырнул. Тот мявкнул только злобно так и потом долго сверху ругался.

Наконец, пришли к нашему костру самоеды. Сели, помолчали, потом говорят:

— С чем пришли, люди? Силки наши проверяете и свои ставите, а земля это наша.

Рявкнул Илья по-медвежьи:

— Русская это земля!

— Может, и русская, — отвечают, — но все равно наша. Не нравится нам, что два могучих человека таких по ней ездят. Скажите, чего надобно, может, договоримся.

— Князь нас прислал, — Илья говорит, — наказал найти у вас водителя самого старого. Дары ему богатые прислать хочет. Два мешка наконечников для стрел, и каждый мешок с меня ростом.

Встрепенулись самоеды:

— А с чего это ваш водитель про нашего вспомнил?

— А милы ему самоеды… — Илья буркнул.

Не поняли те ничего, посовещались шепотком и говорят:

— Самому старому водителю нашему восемь раз по десять годов будет, ему пускай князь ваш и посылает дары.

— Не-ет, — Илья отвечает, — мы на то и посланы, чтобы водителя обо всем выспросить, и, если правильно отвечать будет, тогда князю доложим о нем, и уж летом следующим ждите даров.

Обрадовались самоеды, но странным им это все кажется, и повели они нас через леса туда, где их старый водитель кочевал, а вперед гонца послали.

Выбрались, наконец, мы к шатру. На берегу речки прозрачной стоит. И вылезает оттуда старик, нас приветствует важно и начинает расспрашивать, большой ли шатер у нашего князя и как русские люди наконечники для стрел делают. Илья чушь какую-то несет, а бабы тем временем в шатре угощение собирают. Позвали нас и в шатер. Илья сидит, озирается: нет нигде клеточки; может, спрятали куда? Воздух в себя втягивает: но нет, не жил здесь соболь, шкурки только лежали.

Тогда говорит Илья:

— Степенный ты человек, и будут тебе дары. Наш князь сказал: кто самый степенный будет, того и делайте главным водителем в земле той.

Поник головой старик:

— Нет у нас главного, хоть я бы и не прочь.

А Илья птицу жует и выговаривает ему:

— Надо, чтоб главный был, без этого порядка не будет. Да ведь не бывает так, чтоб все вровень были, один да высунется!

Замолчал старик самоед с мыслью злой и в одну точку уставился.

И тут понял я, что есть на свете этот проклятущий кипрейный соболь.

А Илья все свое гнет:

— Ты старший, тебе и почет, а кто невочередно высовывается, того приструнить надо.

Молчит старик. А Илья вздыхает притворно:

— А там пес с вами, с самоедами, живите без старшего.

Спать легли. Наутро старик спрашивает:

— А что ты сделаешь с тем, кто высовывается не в очередь?

Сощурился Илья:

— Силу чувствуешь?

Ох, Илья, медведь на муравейнике, мою Силу кто ж не почувствует? Кивает старик и на Илью смотрит преданно и просит наглеца молодого обуздать.

— За это, — говорит, — когда я старшим буду, вашему князю в полцены шкуры отдавать буду, а тебе внучку отдам, делай с ней, что хочешь.

Облизнулся Илья, дорогу спросил. Хитрый старик был, сказал:

— Дорогу мои люди покажут, а потом скроются тут же, и вы сами с водителем молодым разбирайтесь.

Долго вели нас чащобами люди его, а потом враз поклонились до земли и исчезли. Дальше Илья меня по следам повел.

Тут из леса голос:

— У нас стрелы.

А Илья им:

— Легко ль им без наконечников русских?

Подумали, вышли из чащи. А Илья соловьем поет:

— Были мы у пня жухлого, старика какого-то. С ним не столковались. А наш князь ищет, с кем бы ему из водителей ваших подружиться, и чтоб не через новгородцев двурушных, а прямиком бы нам торговать.

Сбегали самоедские людишки куда-то, потом в ладоши хлопнули и нас за собой повели.

Стоит шатер на поляне, а вокруг шатра по четырем сторонам — лучники. Выходит к нам водитель молодой. Смотрит сторожко, опасается чего-то. Чего там думать — у него соболь-то! Животиной-то пахнет.

Начал Илья ему заливать про то, какие новгородцы надувалы и как хочется князю нашему шкурок самоедских. Слушает водитель, а потом покушать нас приглашает — тут же, на поляне. Быстро согласился: мол, новгородцев больше знать не хотим, а ждем вас на будущий год. Поблагодарил и говорит: