Поцелуй Мистраля - Лорел Гамильтон

Он лег на спину, подложив под голову подушку из собственных штанов. Благие содрали с него кожу от ребер до паха. Теперь рана показалась мне еще больше. Болеть должно чертовски.

Белое копье и костяной нож он положил сбоку. С другой стороны я поставила чашу. Мы займемся любовью между чашей, символом Богини, и двумя предметами, ну очень ярко символизирующими мужскую силу.

Воздух над его телом задрожал, как над горячим асфальтом, и рана исчезла. Шолто снова создал иллюзию совершенного тренированного живота. Из моих любовников только у Риса был настоящий живот «кирпичиками».

– Не надо прятаться, Шолто, - сказала я.

– У тебя совсем не тот взгляд, какой я хочу видеть, когда мы впервые занимаемся любовью.

– Убери гламор, Шолто, дай мне видеть тебя настоящего.

– Там все нисколько не красивее, чем было раньше, - грустно заметил он.

Я тронула его за гладкое плечо:

– Ты был прекрасен. И сейчас тоже прекрасен.

Он улыбнулся с той же грустью, что звучала в голосе.

– Не надо, Мередит, не лги.

Я вгляделась в его лицо, не менее красивое, чем у Мороза, а никого красивее Мороза я еще не встречала.

– Королева сказала как-то, что тела лучше твоего она у сидхе не видела. Ты ранен, но рана заживет; она ничего не изменит в твоей красоте.

– Точные ее слова были: «Как жаль, что лучшее из тел сидхе, какое я видела, испорчено таким уродством».

Да, наверное, вспоминать о королеве не стоило. Попробуем другой подход. Я подползла ближе к его голове и наклонилась к губам. Но поцелуй получился холодный, он меня только что не оттолкнул. Я выпрямилась.

– Что случилось?

– В Лос-Анджелесе стоило мне тебя увидеть, и все у меня встало. А сегодня я бессилен.

И правда, он лежал мягкий и маленький - ну, настолько маленький, насколько возможно. Он был из тех мужчин, кто даже в расслабленном состоянии маленьким не бывает. Не знаю еще, насколько удал, но точно не мал.

Я владела магией, которая могла бы помочь делу, но магия эта шла от Благих, а мне хотелось бы использовать сейчас как можно меньше Благой магии. Пусть Шолто решил рискнуть, я все равно боялась за слуа, боялась, что они потеряют индивидуальность.

Но конечно, помочь здесь может не только магия.

Я осторожно сползла по голым камням к бедрам Шолто.

– Это не бессилие, Шолто, просто ты ранен. Стыдиться нечего.

– Видеть тебя голой и не среагировать - это стыд и срам.

Я улыбнулась, как он заслужил, и сказала:

– Думаю, с этим мы справимся.

– Магией?

Я покачала головой.

– Нет, не магией. А вот так.

Ладонью я провела по его ногам, наслаждаясь гладкостью кожи. У фейри волос на теле и так немного, но Шолто происходил от ночных летунов, а у них волос совсем нет. Так что он был совершенно гладкий, гладкий и мягкий, как женщина - хоть и абсолютный мужчина от макушки до пят. Я погладила внутреннюю сторону бедер, и он развел ноги, так что я смогла добраться до шелковой кожи паха. Он еще был мягкий, когда я обхватила рукой нежные яички.

От ощущения спина у него выгнулась, глаза зажмурились и голова запрокинулась, но он тут же застонал от боли. Резкое движение разбередило рану. Боль свела на нет все мои усилия.

Он закрыл глаза рукой и то ли вскрикнул, то ли всхлипнул.

– От меня сегодня толку не будет, Мередит. Ни для тебя, ни для моего народа. Вернуть нам жизнь твоей смертью я не хочу, а жизнью - не могу.

– Я подождала бы, пока ты вылечишься, Шолто, только нельзя нам ждать. Нынешняя ночь должна воскресить волшебную страну. На свой счет можешь не беспокоиться - у нас еще будут ночи, или даже дни, когда мы сделаем все, что пожелаем. А сейчас надо делать то, что должны.

Шолто отвел руку от лица и посмотрел на меня в полном отчаянии.

– Никак не придумывается поза, в которой тебе не стало бы больно, а ты не любишь боль, - сказала я.

– Я не говорил, что не люблю. Но не такую сильную.

Эту деталь я отметила на будущее.

– Верно, - согласилась я. - Есть предел, за которым боль становится просто болью.

– Прости, Мередит, думаю, с этими ранами я до него добрался.

– Посмотрим.

Я нагнулась к его паху и осторожно втянула его в рот. Когда я держала его во рту в наш единственный прошлый раз, он был длинный, твердый, нетерпеливый. А сейчас - вялый, расслабленный и неподвижный.

Я чуть было не разозлилась, но заставила себя успокоиться. Не время злиться или спешить - это же первый раз у Шолто с сидхе. Он столько лет лелеял эту мечту, а осуществилась она, когда он ранен и не в форме. Наверное, он не раз себе все это представлял, и ни одну фантазию не мог сейчас воплотить. Реальность много более жестока, чем воображение.

Я подавила нетерпение, перестала думать о том, что сейчас делают Дойль, Мороз и прочие стражи. Избавилась от мысли, что моя сила растет и я понятия не имею, чем все это кончится. Все мысли отогнала, целиком отдаваясь моменту, целиком отдаваясь ощущению Шолто у себя во рту.

Почти все мои любовники не позволяли мне заняться с ними оральным сексом: боялись пролить семя куда бы то ни было, кроме как мне между ног, не хотели терять шанс зачать будущего наследника трона, шанс стать моим королем. Я их не винила, но я люблю оральный секс, и мне его не хватало. В те несколько раз, когда мне удавалось кого-нибудь уговорить, они уже бывали готовы - твердые и прямые, и это тоже было немалым удовольствием, но я люблю ощущение, когда он еще маленький. Можно взять его в рот целиком, не задыхаясь, не опасаясь неудобства, не мучаясь из-за его длины или толщины.

Сперва я покатала его во рту, нежно посасывая. Но мне хотелось насладиться всем спектром ощущений, доступных, пока он такой маленький, так что стала понастойчивей. Я чувствовала его движение во рту, скольжение кожицы, такую доступную головку. Я сосала быстрей и быстрей, пока он не вскрикнул: «Хватит!»

Я переключилась на мягкие шарики яиц, лизнула их кожу, проскользила губами и языком по шелковистой поверхности. Он рос на глазах. Я осторожно вобрала в рот одно яичко, чтобы ласкать его со всех сторон - играть с двумя сразу мне не удалось бы, слишком велики, слишком легко что-нибудь повредить. Причинить ему новую боль мне хотелось меньше всего.

Глаза у Шолто стали сумасшедшими, золотые радужки вспыхнули светом: расплавленное золото в центре, потом просвеченный солнцем янтарь и бледно-золотистое, как листья вязов осенью, кольцо снаружи. Секунду или две у него светились только глаза, а потом мгновенно вспыхнуло все тело, словно под кожей разлился жидкий свет. Даже рана сияла светом, словно рубины, вправленные в слоновую кость, словно сквозь бело-красное его тело сияло солнце.