Ссыльнопоселенец - Владимир Стрельников

— Правильно! — Бугор глянул на меня, усмехнулся. — Ты, похоже, свой парень в доску, притом вояка. Абордажник, говоришь. Сколь абордажей?

— Пять. — Пять абордажей, настоящих, не учебных — это очень много. В позапрошлом погиб мой командир отделения, потому меня на его должность и поставили. Вообще, обычный десант за службу может и ни одного не увидеть, просто корабль у нас такой был, везучий. Ну и экипаж тоже.

— Ого, — с уважением покачал головой Федор. — Да ты у нас головорез, оказывается. Что же ты такое натворил, что сюда попал? Ведь вашего брата максимум в штрафбат зачислят?

— Убил кого не надо, — хмуро ответил я, нагнувшись и погладив опершуюся об ногу Герду. — Кого не надо, когда не надо. Точнее, именно того, кого надо, я и грохнул, но не по закону, и его папаша оказался весьма влиятельным. Настолько, что меня уволили из флота, придравшись к проведенному абордажу, и отдали под гражданский суд. Ну и пожизненное, и сюда. Судя по всему, пока повезло.

— Федька, отстань от человека. Захочет, сам расскажет, — к нам подошел повар.

— На самом деле. Давайте отдыхать, — и бугор пошел в барак. Снаружи вдоль воды неторопливо ходил один из мужиков. Отдыхали здесь достаточно свободно, но и бдить не забывали, всегда был дежурный, который не спал, и охранял.

Следующие три дня прошли хоть и достаточно напряженно в трудовом плане, зато спокойно. Стаскивали с Федором с речушку бревнышки, вязали попарно, при помощи ослика сплавляли до основного лагеря, и сшивали в плоты. Шили серьезно, сквозь тонкую лесину здоровенными костылями.

— Федь, это вы что, постоянно костыли заготавливаете? — забивая завершающий гвоздь, спросил я.

— Да нет, плоты-то расшиваются в Звонком. Все костыли собирают, и Сергеич забирает их домой. У него кухня небольшая, чтобы зимой не бездельничать. Тут же не там, то надо таз запаять, то топор заточить, то коня переподковать. Ну, и заодно костыли правит, точит. Все, шабаш, вон, рубщики топают.

На самом деле, на склоне холма появились лошадки и люди. Бригада только подошла к лагерю, как сверху звонко крикнули:

— Эй, лесорубы! Позвольте подойти?

— Кто это там? — Сергеич положил руку на приклад карабина, но особо не волновался. А вот Герда наоборот, слегка занервничала. Именно слегка. Вроде, и опасности нет, и ситуевина ей не нравится.

На вырубке появилось четыре фигуры, и вскоре к нам подошли три молодых мужика, и девушка. Девушка шла со связанными руками, подбородок ей поднимало самодельное ярмо из длинного шеста с рогулькой, обмотанной тряпкой, и привязанной под затылком короткой палкой.

— Охотнички, — бригадир медленно встал.

— Виктор, не пыли. Это наши, и они в своем праве, — тихо заметил Генри, тоже положивший ладонь на рукоять револьвера.

Охотники встали около нас. Обычные лесовики, в сапогах, коротких куртках и войлочных кожаных шлемах с козырьками, вроде как такие буденовки называются. Вооружены мосинками, на поясах ножи и топоры, за спинами простые, но прочные рюкзаки. У самого молодого еще револьвер в кобуре на поясе, и ремешком к бедру привязан. А вот девушка тоже явно новичок. Шинелка, шляпа, которую снизу притянули ремешком, чтобы не падала. Сзади на ней, похоже, ее же рюкзак, поверх рюкзака ружейный чехол. Девушка, или молодая женщина, уставшая, чумазая, с промытыми слезами дорожками на лице, но даже так гордая. Но, похоже, силы уже на исходе, едва сдерживается. Симпатичная, кстати. Даже сейчас, и очень фигуристая. Сильная девка, видно сразу.

— Привет честной компании, — похоже, главный из охотников, приподнял над головой свою буденовку. — Хлеб да соль.

— Едим, да свой. — Буркнул в ответ Семеныч.

— Зря ты так, — покачал головой старший. — Подумаешь, погоняли тебя семь годов назад, что было — быльем поросло. Сам знаешь, это наша законная добыча. Да норовистая какая, едва вдвоем удерживали. Зато станок — чудо, имей да имей.

Девушка попыталась опустить голову, но толчок рогульки вздернул ей подбородок.

— Ты голову то не опускай, пусть парни на глазки твои сапфировые посмотрят, на губки алые. Может, кто тебя на ночь захочет. А что, тут места глухие, девок обычно не водится. И мужики обычно наши, которые гетеросексуалы, — молодой охотник явно рисовался перед нами, и издевался над девушкой.

— Сипой, хватат! — Старший одернул его. — А то договоришься до дуэли.

— А что, я не против, — молодой было начал ерепениться, но скис от яростного взгляда старшего.

А ведь старший не просто прав, а прав на сто процентов. Малейший намек на мужеложство или скотоложство, и например я сдерживаться не стану, пристрелю сразу. И судья оправдает.

— Мужики, мы в своем праве, сами знаете, — еще раз повторил старший. — Переночевать можем?

— Можете, — в конце концов кивнул бугор. — Что с девушкой делать будете?

— А что делать? Щас на горшок сводим, и снова вязать придется. Гордая девка, сильная, смелая. Даже жалко немного. Но на самом деле, станок к нее шикарный! — Старший усмехнувшись, качнул головой.

— Это же белая женщина! Как ее можно так, в колодках? — Хик явно нервничал.

— А ты выкупи, как есть, — молодой усмехнулся, пару раз двинул рогулькой, заставив девушку повернуться. — Погляди, какая. Только сам ее объезжать будешь, я тебе ее держать не буду за так. Разве рогульку отдам, в нагрузку. Давай, две тысячи кредов — и бери ее, как есть!

Мужики промолчали. Я уже знал, что две тысячи кредитов — очень много, практически трехлетняя зарплата нормального мужчины. Но поглядел на сверкающие от слез глаза, на горделиво вздернутый подбородок девушки, и что-то меня толкнуло. Тем более, что от Герды пришла волна глухого раздражения из-за того, что обижают самку человека.

— Годится! — я вышел вперед. — Две тысячи, и беру как есть.

Молодой щелкнул от удивления зубами, а девушка было с яростной надеждой взглянула на меня, но тут же разочарованно опустила глаза. Правильно, смотреть особо не на что, страхолюдный громила. Да еще небритый уже вторую неделю, никак не решусь на вторую попытку с опасной бритвой. Вытащив из трофейного пояса деньги, я отдал их старшему, и повернулся к молодому, который решил было снять девушки рюкзак и ружье в чехле.

— Ты сказал как есть, а потому не тронь! Это все мое! — я и так в бешенстве, ненавижу, когда так с женщинами обращаются. Кроме того, это людоловы, люди, которые охотятся на таких же, как и я новичков. И единственное, почему лесорубы не берут в руки оружие, — это русские. А здесь, как мне растолковали, среди своих перестрелки не самое любимое занятие. Бывают, но причина должна быть серьезная, и, что меня поразило, все перестрелки расследуются местными правоохранителями, и обязательно бывает суд. Но именно между русскими и американцами, точнее, людьми, резидентами этих земель. Разумеется, далеко не все столкновения выявляются, но такое прилюдное будет расследоваться обязательно. А девушка пока еще не резидент, она здесь пока вообще никто. То, что она попалась людоловам, печально только для нее, здесь есть женщины — рабыни. Их покупают ниже по течению, обычно азиаток или мулаток.