Том 3. Человек-амфибия - Александр Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Семен Алексеевич, почему звук так скоро доходит до меня?» – выстукивал Ванюшка.
«Потому что в воздухе звук проходит 322 метра, а в воде 1450», – отвечал Волков.
«А почему так?»
Но Волков был занят – не время теперь перестукиваться.
И вдруг слух Ванюшки уловил какой-то совсем иной звук – отдаленное постукивание. Кто бы это мог стучать? Быть может, Пунь звала завтракать? Но еще рано. Макар Иванович? Но он не собирался сегодня выходить в море.
«Вы слышите?» – выстукал Ванюшка Волкову. «Да, – отвечал тот. – Кто-то стучит в воде». Волков и Топорков прекратили работу, сошлись вместе и погасили фонари, а Ванюшка даже взялся за рукоять кортика. Стук прекратился. Ванюшка не утерпел. Он нажал кнопку и снова зажег фонарь. Зеленая муть осветилась. На расстоянии пяти метров маячила неясная фигура – вернее, расплывчатое пятно шарообразной фигуры на человеческих ногах. По мере приближения очертания фигуры делались все более отчетливыми. Теперь уже можно было различить, что по дну океана идет огромный человек, очень медленно размахивая веслоподобными руками. Его туловище напоминало бочку – так оно было толсто и кругло. Еще несколько шагов – и к ним подошел старик с длиннейшей серой бородкой, которая развевалась во все стороны, как дым, при каждом движении воды. На нем были большие очки, а каучуковый черный нос придавал лицу странный вид. Длинная рубаха и порты, закрученные до колен, составляли его костюм. На огромных босых ногах были надеты сандалии с тяжелыми подметками. Вокруг туловища обмотана сеть, а в сети бились живые рыбы. Эта сеть с рыбами и придавала фигуре старика издали такой необычайный бочкообразный вид.
Старик остановился, расставил руки, опустив их вниз. С растопыренными пальцами эти руки напоминали трезубцы Нептуна, а сам старик – морского бога. Волков так и прозвал его: Нептун Иванович Конобеев. Настоящее имя его было Макар. Он улыбался во весь рот, пуская пузыри и обнажая здоровые длинные белые зубы. Волков кивнул ему головой и ощупал его руки.
В них не было кастаньет. Волков удивился. Чем же Нептун Иванович стучал в воде? У старика не было слуховой трубки, не знал он и азбуки Морзе, а поэтому с ним приходилось объясняться жестами. Волков указал на свои кастаньеты и опять ощупал руки великана. Макар Иванович улыбнулся, оскалил рот – и вдруг защелкал зубами. Получился звук гораздо более громкий, чем от кастаньет. Ванюшка, забыв, что он под водой, рассмеялся, выпустив фейерверк пузырей, потом закашлялся и едва не захлебнулся. Он зажал рот руками, кое-как сдержался, но ненадолго. Новый приступ смеха охватил его. Тогда Ванюшка быстро отстегнул сандалии со свинцовыми подошвами и, оттолкнувшись от дна, поднялся вверх, как детский воздушный шар, оторвавшийся от нити.
Он вынырнул на поверхность. Волны закачали его, а прибой понес к берегу.
Ванюшка всплыл недалеко от рыбацкой лодки, на которой сидели два японца. Увидев страшное чудище, выплывшее из морской глубины, японцы с расширенными от страха глазами прыгнули в воду, как испуганные лягушки, и быстро поплыли в сторону от черноносого чудовища. А Ванюшка еще поддал жару – вдруг заулюлюкал нечеловеческим голосом.
На поверхности океана было ветрено, солнечно и весело. Туг можно было смеяться, не опасаясь захлебнуться. Насмеявшись вдоволь, Ванюшка затих на мгновение, лежа на волнах, и посмотрел на берег. Вдали виднелась фанза под высокой елью, около фанзы стояла, как толстенький крепенький грибок, женская фигура, а у самого берега выла собака, повернув морду прямо к воде. Ванюшка кивнул головой, прошептал «фут возьми!» и, сделав глубокий вдох, опустился на дно.
В подводной мути ему не сразу удалось найти Волкова и Конобеева. Прилив на поверхности океана отнес Ванюшку к берегу, и ему пришлось плыть над знакомыми тропинками, путаясь в длинных лентах водорослей и временами останавливаясь, чтобы разрезать осклизлые ленты кортиком. Вода выжимала вверх. Ванюшка принужден был нырнуть до дна, разыскать несколько камней и, взяв их в руки, отправиться в путь достаточно «уравновешенным» для подводных путешествий.
Вот где-то вдали, в зеленой мгле, вспыхнул огонек и послышались призывные удары кастаньет. Ванюшка ответил условными тремя ударами и ускорил шаги. Огонь двигался навстречу ему. Скоро Ванюшка подошел к Волкову и Конобееву, Волков схватил говорительную трубку Ванюшки и сделал такой вид, как будто крутит его за ухо, потом, приложив трубку к губам, сказал:
– Джонни! Нельзя быть таким легкомысленным. Ты рисковал помереть от смеха. Вот твои калоши!
– Это была бы самая веселая смерть, Семен Алексеевич, – ответил Ванюшка, надевая тяжелые сандалии. – Воет! – прибавил он.
– Кто воет?
– Хунгуз. Будет опять нагоняй Макар Ивановичу, – и, обратившись к Конобееву, Ванюшка сложил рот трубочкой и завыл, пуская пузыри.
Лицо Конобеева вдруг омрачилось. Брови над большими очками сдвинулись, а усы и волосы бороды около рта взъерошились. «Морской бог» был чем-то рассержен или огорчен. Он замахал руками-веслами и направился быстро к берегу.
– Семен Алексеевич! Можно мне посмотреть хоть одним глазком, как она его ругать будет? – спросил Ванюшка.
– Жан! Ты забываешь о своих обязанностях! – строго сказал Волков. Они вновь принялись за работу.
Глава 2
«Рыбе – вода, земля – человеку»
– А Макар Иванович быстро шел, направляясь к берегу. Дно океана все поднималось. Чем ближе к берегу, тем почва становилась более илистой от наносной земли и перегноя. И все сильнее чувствовалось движение воды. Прибой подгонял Конобеева, как сильный ветер. Старик откинулся назад и едва успевал перебирать ногами. Если бы не его огромная сила, его давно перевернуло бы и выбросило с волнами на берег, как сорванную корабельную мачту. Но Конобеев все еще боролся. Однако, когда он вышел на песчаный откос, где вода едва покрывала голову, даже он, Нептун Иванович, не мог устоять. Океан пересилил. Прибою помогал сильный ветер, дувший к берегу. Водяные массы, упругие, как футбольные мячи, вращаясь, поднимали со дна ил, песок, крабов, креветок, вырывали водоросли и все это катили вместе с собою к берегу и выбрасывали с шумом, шипением, гулом. Они, эти водяные шары, сбили с ног Конобеева и вместе с его сетью, наполненной рыбой, выбросили на отмель и с оглушительным шипением откатились назад.
Большая собака – сибирская лайка серой шерсти – с испуганным тявканьем, поджав пушистый хвост, отскочила от Конобеева, потом вдруг, захлебываясь радостным лаем, подбежала к нему и начала лизать его мокрое лицо, влажные стекла очков, каучуковый черный нос, бороду, похожую на водоросли, огромные руки…
«Ах! Ах!» – истерически вскрикивала собака; потом, неожиданно повернувшись на месте волчком, помчалась вихрем к фанзе, стоявшей под елью. На лай собаки из фанзы вышла пожилая толстенькая коротенькая женщина, с пухлыми красными руками и красным круглым лицом. На голове ее был повязан чистенький белый платок с черным горошком; синяя просторная кофта из китайского полотна и черная длинная юбка колыхались при каждом движении. Женщина вперевалку, по-утиному, заковыляла к берегу.
Конобеев смущенно поднялся с мокрого песка и направился к ней навстречу, а собака с радостным лаем бегала то к женщине, то к старику, пока они не сошлись, после чего лайка начала прыгать вокруг них.
– Здравствуй, старуха! – сказал Конобеев, потряхивая сетью, в которой трепетала рыба. – Вот я тебе… того… рыбки принес!
Но старуха не обратила на сеть с рыбой никакого внимания.
– Сними ты хоть поганую образину с лица, смотреть тошно! – сказала она строго. – Водяной. Прямо водяной! И течет с него, как с утоплого. Ха-а-рош! Нечего сказать. Иди, переоденься в сухое, что ли!
– Ничего, высохну. Теперь тепло. Да мне и назад скоро в воду. Работа ждет.
– Да ты хоть чаю напейся. Отсырел небось там, в воде. Давно чаю не пил.
Конобеев шумно вздохнул и снял с себя очки, каучуковый нос и ранец.
Его собственный нос был немногим краше каучукового: большой, мясистый, рыхлый и вдобавок поросший седыми длинными волосами. Удивительны были руки с большими, малоподвижными, очень широко расставленными пальцами и складчатой толстой кожей. А на ладонях у старика были настоящие мозольные подушки. На эти ладони он свободно клал горячий уголек, не обжигаясь.
– Однако так и быть, пойдем, старуха! Рыбу в кадушку с водой пусти. Завтра ушицу сваришь. Больше горбуша, но есть и сельдь, иваси…
Жена Конобеева, Марфа Захаровна, знала, что ее старик любит чаевать. Для этого она его и заманила с коварством женщины в китайскую фанзу, где жила. Когда Конобеев переступил порог фанзы, Марфа Захаровна, быстро двигаясь по фанзе своей утиной перевалкой, приготовила чай, положила на стол свежий хлеб и, глядя на мужа, вливавшего в огромный рот стакан за стаканом, начала отчитывать его за «беспутную жизнь».
