Потанцуй со мной - Анна П. Белинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это, блть…Это, блть, невероятно.
Она уже успела и здесь отметиться?
Провожу ладонью по волосам и долго выдыхаю весь скопившийся в легких воздух.
Удивительно, что мой внутренний демон не бросается огнем и не орет, чтобы я вышвырнул ее нахрен. Потому что в их компании не место именно мне.
Со спины эти козявки кажутся абсолютными ровесницами, а я старым ворчливым папашей, к дочке которого пришла любимая школьная подружка.
Но когда наглая, ворвавшаяся в мою ладно настроенную жизнь, стихия оборачивается и встречается со мной своими коньячными глазами, я моментально пьянею и начисто забываю, сколько ей лет. Передо мной женщина, твою мать, которую я хочу и к которой определенно что-то чувствую кроме желания. Кровь бурлящим горным потоком устремляется книзу и будь я проклят, но по ее глазам я читаю тоже самое.
— О! Пап! Привет! — подрывается Марго и убавляет систему. — Давно пришел?
— Только что, — отвечаю дочери, но смотрю на Цыганку, ни капли не смутившуюся, а нагло улыбающуюся в ответ на мой хмурый взгляд.
«Что ты здесь делаешь?» — спрашиваю глазами Смутьянку.
«Разве не видишь?» — отвечают ее.
«Почему не ушла?»
«А надо?» — выгибает бровь.
«Ты сама не понимаешь, что творишь», — качаю головой.
«Я делаю то, что хочу» — упрямо вторит она.
«А если я не хочу?»
«Серьезно?» — насмешливо щурит глаза.
— Эээ… пап? — Рита переводит свой пытливый взгляд с меня на Смутьянку и обратно. — Мы тут с Юлей познакомились.
— Я счастлив, — разворачиваюсь и ухожу.
Сбежать, улететь, что, нахрен, мне нужно сделать? Внутренности клокочут истерикой, потому что, дурная, извела меня всего. Не понимает, отдаваясь безумным порывам. Самый херовый возраст влюбленности, так пусть любит молодого, романтичного пацана, а меня обходит далекой стороной.
Я не смогу ей дать отношения, у меня всё это было. У неё это будет…
Через три года мне 40, а ей 23, я буду сгорать, а она расцветать, так какого черта тебе сдался старый чулок?
В моей комнате пахнет ею. В соседней — тоже она. В голове — мысли сходят с ума, а на улице пекло…
И в груди тоже пекло, пожары лютуют.
Сбрасываю рубашку, иду в душ и думаю, думаю, думаю…
Надеваю чистую футболку, спортивные брюки и уверенно направляюсь в гостиную, где пикник скоропостижно свернулся, а четыре внимательных глаза неотрывно наблюдают за мной.
— Собирайся, — бросаю засранке и иду в прихожую.
Распихиваю по карманам два телефона, брелок и мятную жвачку.
За спиной слышу тихие вкрадчивые шаги.
Правильно, бойся. Ты сама напросилась.
— Марго, пакет разбери, — киваю на брошенные продукты.
Сука, даже не пожрал.
* HammAli Navai «Нет твоей вины»
31. Константин
Она сидит прямо, отвернувшись к окну и вцепившись одной рукой в ремень безопасности, другой ковыряя кожаную обивку кресла. Прощаю ей эту шалость, потому что знаю, что нервничает. Боится. Черт, да я сейчас сам самого себя боюсь. Не знаю, на что способен этот разбушевавшийся внутри меня демон, до этого спящий годами.
Я всегда предельно четко осознавал, что собираюсь сказать или сделать, но не сейчас, когда втапливаю педаль газа практически в пол. Всегда собранный и умеющий контролировать ситуацию, я поддаюсь внутренней истерике, с которой не в силах справиться. Она — моя истерика и наказание.
Если эта девчонка не понимает по-хорошему, я умею объяснять по-плохому. Я объясню ей так, что потом она меня возненавидит, а вот мне скорее всего понравится, и это пугает даже меня.
Паркую машину прямо напротив входа в отель, чтобы она отчетливо осозновала, куда я ее привез. Унизительно? Да.
Мы оба молчим.
Приоткрываю окна, чтобы впустить московский удушающий смог. Я бы сейчас с превеликим удовольствием закурил, но вспоминаю, что бросил это дело 15 лет назад, когда родилась Маргарита.
— Ты ведь понимаешь, что будет, если мы туда войдем? — нарушаю тишину, отчего ее плечи вздрагивают. Надеюсь, она осознает, что в гостиничном номере я ей не стихи Есенина зачитывать буду.
Девчонка поворачивает голову ко мне и смотрит глазами, в которых волнуется паника, желание, страх и азарт. Но Сурикова Юлия Владимировна такая непредсказуемая, что хер ее знает, что победит.
— Понимаю, — задирает подбородок, пытаясь выглядеть увереннее, но я хоть и не Станиславский, но тоже не верю.
— Я надеюсь на это. Ты же взрослая девочка? — какой постоянно хочешь казаться.
Кивает.
Хорошо.
— Ты ведь понимаешь, что потом… — намеренно замолкаю, — … потом ничего между нами не изменится?
Молчит.
Вот это оно и есть. Потому что потом она будет считать, что у нас отношения, а я поступлю с ней, как последняя тварь.
Но я хочу сразу дать понять, на что ей рассчитывать не стоит, прежде, чем согласиться выйти из машины.
— Это для вас не изменится, — отворачивается к окну.
— Юля, — беру ее за руку, которой она уже успела вытащить нитку из кресла. Девчонка тут же оборачивается и переплетает наши пальцы. Вот черт, что я хотел сказать? Когда она вот так смотрит, а кожа чувствует ее прикосновение, думать рационально, хрен, у меня получится. — Отношения — не для меня. Они мне не нужны. Мне 37 лет, а тебе 20. Задумайся. Всё, что я могу тебе предложить, — киваю на вход отеля, — пойти туда и переспать.
Стойко выдерживает мою чертову правду, но юлить и романтизировать я не умею. Только правда, какая бы больная она не была. Потому что скрывать — сделать больнее.
— Мне подходит, — шепчет и сильнее сжимает мою ладонь.
Пффф…выдыхаю. Ну что за дура малолетняя, а? Сама же потом будет страдать.
— Юль, ты…
— Перестаньте. Хватит, — взрывается девчонка, выдергивая ладонь. — Вы врете самому себе. Неужели вы не видите то, что между нами происходит? — она хмурит брови и выжидающе смотрит.
— Вижу. И не отрицаю. Это называется похоть. Именно поэтому я предлагаю пойти в отель и сделать так, чтобы это чертово притяжение развеялось.
— Это не похоть, — кричит она. — Это другое!
— Юль, не романтизируй и не усложняй. Я даю тебе две минуты. Подумай, как следует. Либо я отвожу тебя домой, и мы больше не пересекаемся, либо выходим из машины и идем в номер.
— А потом?
— Потом я отвожу тебя домой, и мы больше не пересекаемся.
— То есть, исход в любом случае будет один? — невесело хмыкает.
— Да. Но в первом случае, мы оба получим удовольствие, а во втором — у тебя останется твоя
