Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Марченко Анатолий Тимофеевич

Позвонил снова – квартирный телефон по-прежнему молчал.

«Ну и ну», – Белозерцев печально повертел головой, распустил тугой узел галстука.

Он разделся до трусов, одежду развесил по креслам и собрался было прошлепать в душ, когда зазвонил «панасоник». Все разговоры сегодня, все откровения пропустил через себя этот аппарат. «Панасоник» так много знал, что его пора было уничтожать – хрястнуть об асфальт либо опечатать сверху молотком, чтобы никому ничего не выдал.

– Это я, Вячеслав Юрьевич, – услышал он голос Высторобца. «Ну вот, легок на помине».

– Что нового?

– Задание выполнено.

– По двум адресам?

– По двум.

– Фью-ють! – не удержал нехорошего изумления Белозерцев, хотя рассчитывал услышать именно то, что услышал, пробормотал в трубку что-то невнятное – он неожиданно понял сейчас, пришел к твердому решению, что теперь надо убирать и самого Высторобца. Как исполнителя, как человека, который может выдать Белозерцева. Слишком много он знает. Высокие заказные убийства проходят именно по этому сценарию – киллера обязательно убирают. Хоть и есть у Белозерцева хорошее прикрытие, есть старый кашлюн Зверев, есть генерал Веня, который за бутерброд с килькой и стопку холодной водки Родину продаст, есть вояки с лампасами, при больших звездах на груди и погонах – на любой вкус, есть деньги, легко вытаскивающие всякого набедокурившего капиталиста за уши из грязи – да мало ли что есть в арсенале у Белозерцева! Но Высторобца надо убирать. От греха подальше – не дай бог где-нибудь протреплется… – Фью-ю-ють! – вторично, длинно, на этот раз задумчиво присвистнул Белозерцев.

«А что, если сделать это сейчас? – возникала у него тяжелая, не по возвышенному легкому настроению мысль. – Ночь – самая удобная пора для того, чтобы прятать концы в воду!»

– Как прикажете действовать дальше? – спросил Высторобец.

– Где вы сейчас находитесь?

– В гостях.

– Приехать на работу можете?

– Сейчас? – удивленно спросил Высторобец, голос у него неожиданно дрогнул, сделался глухим.

– Сейчас.

– Нет, – твердо ответил Высторобец. Он хорошо знал правила игры и, хотя никак не мог вычислить, о чем думает сейчас шеф – мозги, для этого надо иметь совершенно иные, понял, что замышляет Белозерцев. Шеф «Белфаста» недооценивал своего подчиненного.

Белозерцев в свою очередь так же обо всем догадался. «Вот, собака, чутье имеет какое, – невольно отметил он. – Нос у него кулак чувствует за три дня до драки. Но все равно, батенька, раскусить тебе меня не дано – кишка, батенька, тонка… Или толста, как хочешь, так и считай». Белозерцев по-гусиному приподнял одну ногу, поджал под себя – стоять на полу было холодно.

– Жаль, – сказал он, – а то бы мы сейчас кое-чего обсудили, коньяку б выпили…

– Мне тоже жаль, – с прежней твердостью произнес Высторобец, – коньяк – потом.

– Завтра, в восемь тридцать жду у себя в офисе, – Белозерцев, не дожидаясь ответа Высторобца, повесил трубку. Пошлепал в душ.

«Все», – вздохнул он свобожденно…

20 сентября, среда, 22 час. 40 мин.

Это был вечер, нет, за окном уже вступила в свои угрюмые права ночь, стало тихо, лишь запоздалые машины, подвывая моторами, торопились скорее укрыться в надежном месте, а на тротуарах не виднелось ни одного прохожего, – это была ночь телефонных звонков. Все звонили друг другу: Высторобец Белозерцеву, Белозерцев – домой, проверочно, и двум братьям-охранникам, Володе и Андрею Фоминым, один из которых должен был теперь занять место Высторобца, чтобы те завтра в восемь ноль-ноль явились с оружием в «Белфаст» – вечернее дежурство сегодня было не их, другие охраняли покой Белозерцева в офисе и это было не очень здорово, с другой стороны, пусть мужики спокойно выспятся, отдохнут перед завтрашним делом; Иванов звонил Звереву, Зверев Иванову, Волошин Корочкину и так далее… Вика тоже звонила. Она сделала один-единственный звонок.

– Я встретилась с ним, – сказала она человеку, которому звонила, – да-да, все было о'кей, мы провели неплохой вечер. Я получила хороший подарок, да-да… Что? Каков его денежный эквивалент? Не знаю. Но подарок действительно хороший, мне, во всяком случае, нравится. Да, он готов платить и собрал уже всю сумму… Повторяю – всю! Поэтому давай подумаем, как вести себя завтра. Надо менять схему. Самое лучшее – взять в один прием деньги и вернуть ребенка. Но это вряд ли уже получится, поэтому давай сократим процедуру с трех приемов до двух. Продумай это в деталях – все надо сделать так, чтобы комар носа не подточил, В течение часа жду от тебя звонка. Если сегодня не сможешь все подогнать – жду звонка завтра в восемь тридцать. Неважно, что рано, неважно, что я люблю поспать, – дело есть дело.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Несколько минут Вика сидела у телефона с расслабленным усталым лицом, размышляла, все ли у нее в жизни сходится и вообще так ли она живет? Потом выдернула из розовой кожаной кошелки с фирменной надписью «Нина Риччи» ватный тампон, специальный, сбитый, словно сливки, из какого-то особого волокна, стала снимать с себя макияж: тушь, пудру, помаду.

Ее разговор не засек никто, ни одна душа в мире, – знали только двое, те, кто в нем участвовал, Вика и еще один человек, но о последующих разговорах стали знать уже многие – через десять минут после этого разговора телефон ее был взят под «колпак», на прослушивание.

20 сентября, среда, 22 час. 45 мин.

Похоже, что Белозерцев считал Высторобца недалеким человеком – этаким тюфяком с пролежнями и ржавыми следами, оставленными кровавой сеткой, способным только на разовые задания, – и напрасно. Высторобец раскусил Белозерцева, понял, что тот собирается сделать.

– Ах ты, с-сука, – едва слышно шевельнул побелевшими губами Высторобец, повесив трубку.

– Ты чего? – лениво поинтересовалась из комнаты Оксана. – У тебя что, неприятности?

Хоть и маленькая она, «указница», а все понимает, все чувствует – кожа тонкая, не огрубела еще, да и душа у нее провинциальная, а провинциалочки всегда отличались от москвичек. В постели она еще ничего не умела делать, но это было поправимо – года через два миловидная Оксана будет давать всем путанам такую фору, что… в общем, берегись московские «жрицы любви»!

– Есть кое-что, – неохотно отозвался Высторобец, продолжая про себя ругаться: «Вот с-сука!» Теперь он точно знал – проиграл Белозерцев! Белозерцев схлопочет по полной, целиковую порцию – это мороженое он будет есть столовой ложкой! И вообще, все может сложиться так, что последнюю просьбу Ирины Константиновны Высторобец выполнит.

– Большие неприятности или малые? – голос Оксаны уже слипался от сна.

– Ни большие, ни малые. Спи.

– Тогда чего же ты ругаешься?

Высторобец удивился: как же Оксана могла услышать его? Он же вслух ничего не произносил, матерился только про себя.

– Я не ругаюсь.

– Ну и правильно!

В следующий миг Оксана уже спала. Лицо ее раскраснелось, раскупорилось, было оно еще совсем детским, жалобным и испуганным одновременно, Высторобцу даже больно сделалось: «Эх, девочка!» Он налил себе шампанского, выпил залпом, поморщился – показалось, что стреляющие горькие пузырьки прилипли к небу, к языку, рот оказался словно бы кашей набит. Повозил языком по небу, счищая налипь. Бесполезно. Вздохнул зажато – а ведь сейчас Белозерцев будет его обкладывать. Пока еще не начал, но с утра начнет.

Интересно только, кому он это дело поручит – своим доморощенным пинкертонам, выпестованным им же, Высторобцем, или наймет кого-то на стороне? Если на стороне – будет худо. Высторобцу их практически не вычислить, если же свои… то кто конкретно?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он перебрал службу безопасности «Белфаста» по пальцам, поименно. Больше всего для этой роли подходили Фомины. Только вряд ли братья потянут на него… А с другой стороны, почему бы и нет?

«Ладно, утро вечера мудренее, надо укладываться, – решил он. – За постой уплачено, условия, правда, хуже, чем в “Кемпинском”, но все же…» Высторобец налил себе еще шампанского, выпил залпом, словно водку. Заел какой-то иностранной кислятиной, взятой в ресторане, – то ли морской, то ли земляной, размножающейся, как картошка, подумал о том, что от всей этой диковинной пищи можно только расстройство желудка заработать, покосился на окно, на простенькую «рабоче-крестьянскую» занавеску.