Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Триста, – скучно сказал Лука Порфирьевич. – Да ты же, помнится, говорил, что родилась девка.
– Оказалось, двойня. Девку вчера отпели.
Секретарь вопросительно поднял брови.
– Двоих трудно прокормить, Лука Порфирьевич, а потом – она ведь была как собачка с зубками. А где же видано, чтобы детки рождались с зубками? И не то что два-три, а полный набор. И с хвостиком.
– Врешь ты все! Пятьсот.
– Лука Порфирьевич, где же взять?
– Иди, детоубийца, иди. Придумает тоже! С хвостиком.
Кот просидел в конторе целый день и убедился в том, что секретарь, как говорится, дела не делал, но от дела не бегал. Перо он брал, только когда записывал доносы, и в этих случаях не ему платили, а он платил, и, надо полагать, немало.
Глава XXVII,
в которой доказывается, что смерти нет дела до превращений, и объясняется, что произошло, когда милиционер бросил топорик в толпу поссорившихся бумаг
Серебряное и золотое царство народных сказок вспомнилось Васе, когда он выслушал обстоятельный отчет Кота, посвященный одному рабочему дню секретаря Леона Спартаковича.
– Мы в бумажном царстве, – сказал Вася. – Бумага чужда природе. Она создана людьми и опасна потому, что белый лист не смеет возразить человеческой руке, которая может написать на нем все, что угодно. Ты читал «Мертвые души» Гоголя? – спросил Вася, совершенно забыв, что, несмотря на богатый жизненный опыт, Кот все-таки остался котом и не умеет ни читать, ни писать. – Он первый написал о мертвых душах, которые можно покупать и продавать, потому что они не существуют, а только значатся на бумаге. Повтори-ка, что сказал толстяк, которому хотелось отделаться от жены.
– Он сказал, что на службе она, как положено, постепенно превратилась бы в соответствующий документ.
– Вот видишь! Ты помнишь скандал на площади, который мы видели из окна в первый день приезда? Это были люди, превратившиеся в бумагу. Милиционер бросил в толпу топорик и убил одного из них. Но со смертью не шутят. Ей нет дела до превращений – вот она и вернула одному из документов его человеческую внешность. Теперь мне ясно, почему он притворился, что влюблен в Иву, – это была еще одна попытка стать человеком.
– Ну, насчет Ивы – он у меня в руках, – все еще стараясь унять дрожь, заметил Филя.
– Кто – он?
– Разумеется, Лука Порфирьевич.
– Не понимаю.
– Завтра я пойду к нему и поставлю перед выбором: «Или ты, братец, расскажешь нам, что случилось с Ивой, или я расскажу Леону Спартаковичу о том, что происходит в его бумажном царстве. Знаешь ли ты, – скажу я ему, – что означенный Леон сделает с тобой, узнав, за что ты получил кольцо с бриллиантиком в полтора карата? Коррупция, взятки, – грозно сказал Кот, подняв лапу, из которой вылезли длинные когти. – А Ричард Львиное Сердце? А девочка-собачка, которую похоронили, потому что не хотелось выкармливать двоих?» Пошли.
– Куда?
– Разумеется, в контору.
Вася задумался.
– Ну вот что, мой милый, условимся, – сказал он. – Ты останешься в гостинице. Прости меня, но ты все-таки кот. А я должен поговорить с Лукой Порфирьевичем как мужчина с мужчиной.
Глава XXVIII,
в которой Лука Порфирьевич берет отгул, а Вася узнает, что случилось с Ивой
А ведь однообразный шелестящий и, я бы сказал, шебаршащий, загадочный шум все продолжался – днем и ночью, ночью и днем, – и нашим путешественникам, может быть, так и не удалось бы догадаться о его происхождении, если б Филипп Сергеевич не соскучился по Розалине. Хотя он простился с ней и даже сказал «чао», но она почему-то постоянно попадалась ему на глаза, и в конце концов ему захотелось снова сказать ей «чао», но уже в смысле «здравствуй», а не «прощай». Кроме того, он надеялся, что она расскажет ему что-нибудь новенькое насчет характера и образа жизни Луки Порфирьевича – мало ли что еще могло пригодиться!
И после того как Филя сердечно и неторопливо приласкал ее, у них состоялся разговор.
– Что касается шума, – объяснила она, – вопрос решается просто. Шуршат, или, вернее, шелестят, бумаги. Одним хочется поскорее отправиться по назначению, другие боятся, что опоздают, а третьи уже опоздали, пожелтели и стараются напомнить о себе начальству. Вот они и ворочаются с боку на бок, толкаются и даже грозятся подать друг на друга в суд, хотя связываться с ним, вообще-то говоря, опасно. Судебные бумаги лежат свернутые в трубки, и среди них, говорят, поселились удавы.
Что касается Луки Порфирьевича, Розалина отозвалась о нем с похвалой.
– Влиятельный человек, – сказала она, значительно сложив губки.
Холост он или, может быть, вдов, этого Розалина не знает, потому что ей исполнилось только два года. Одевается он аккуратно, не пьет
