Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Марченко Анатолий Тимофеевич

Костик плакал, сжимался, стараясь как можно меньше занимать места в пространстве, превратиться в жучка, в таракашку, в маленькую козявку – он очень хотел исчезнуть, скрыться, с глаз этих страшных людей, но у него ничего не получалось; он молил Бога, неведомого доброго дядю, архангелов и ангелов, чтобы они забрали его к себе, но чуда не происходило… Он не понимал, почему эти люди называют друг друга странными кличками, а не по именам… Разве у них нет обыкновенных человеческих имен или хотя бы фамилий? И клички у них какие-то неудобные, отскакивающие от языка – Деверь, Медуза, Рокфор. Одни не сразу выговоришь, другие прилипают, словно жвачка.

– Ты можешь заткнуться или нет? – услышал Костик железный голос Деверя. – Если не перестанешь скулить, я тебе в глотку ножку от табурета засуну, ясно? Подумай хорошенько, что лучше – ножка от табурета в глотке или молчание вместо громких соплей? А, арбуз!

Костик почувствовал, как в горле у него застряло что-то твердое – то ли слюна, то ли костяшка какая, случайно попавшая, он захлебнулся, дернулся и замер.

– Молодец! – похвалил Деверь. – Ты все правильно понял.

Минут через двадцать охранники собрались за столом. Из холодильника достали еду, водку, воду в бокастых пластиковых бутылках, из морозилки – лед, – Деверь предпочитал пить водку со льдом, Клоп на этот счет позволил себе ворчание: «Так водку можно в воду, мля, превратить. Дорогой напиток – в пустое пуканье, в пхих», на что Деверь отозвался довольно миролюбиво: «Если понадобится, я лед так жрать буду, я лед люблю!» В доме быстро распространился аппетитный запах. Рокфор обрадованно потер руки:

– Йех! Люблю это дело!

– Раз любишь, то чего тогда пуза нет? – поинтересовался Клоп.

– Не знаю. Ем, ем, а вес не набираю.

– Больной, – высказал свою точку зрения Деверь.

– У меня сегодня пятьдесят тысяч фальшивыми оказалось, – пожаловался Рокфор. – Покупал ветчину, дал кассирше пятьдесят тысяч, а она сунула деньги в свою машинку и вернула обратно. Фальшбанкнота, говорит. Пришлось дать другую, нефальшь которая…

– А фальшивую куда дел?

– Пошел в другой магазин, там приняли.

– Что пятидесятитысячные – это ерунда, у нас, говорят, фальшивых стодолларовых бумажек полно – каждая пятая фальшивая. В Иране производят.

– Одни считают, что в Иране, а другие – в Турции.

– Вот американцы и решили новые стодолларовые напечатать.

– А в России, я читал, испокон веков, мля, этим баловались, – сказал Клоп.

– Чем «этим»? – поинтересовался Деверь. – Называй вещи своими именами.

– Ну этим, денежками домашнего производства. В газете одной было написано, что триста с лишним лет назад в России тоже реформа была, как у нас при Гайдаре, и там тоже «эксченчи» для обмена денег появились. Одну большую медяшку меняли на одну малую серебрушку, так наш брат-умелец тут же нашел выход – изладился покрывать медяшки ртутью.

– Во рашен-старашен! – не удержавшись, коротко, с металлическим бряцаньем в голосе, захохотал Деверь. – Быстро ребята сообразили. Молотки! А наказание было?

– Было. В отличие от нашего царя Стакана там царь посуровее был. Кто в ту пору царствовал? Алексей Михалыч, кажись?

– А хрен его знает.

– Тех, кого ловили, немедленно волокли на дыбу. Отрубали правую руку, а горло заливали расплавленным свинцом.

– Сурово!

Когда охранники сели за стол, Костик по тахте подгребся к окну, поднырнул под портьеру, тихо раздвинул металлические пластины жалюзы, вгляделся в улицу – знакомая или нет? Дома, дома, и слева, и справа одинаковые дома, но не такие, как в центре города, дома эти скорее сельские, дачные, одно– и двухэтажные – нет тех высоких, девятиэтажек, что располагаются в центре, в модных московских районах, которыми Костик любовался, проезжая с отцом в машине, – значит он находится в дачном месте. Но в каком, где, как называется это дачное место? Костик вздохнул – не по плечу ему эта задача.

В окно было вставлено две рамы, между рамами впаяна железная, покрашенная в белый цвет решетка. Костик прислушался к галдежу, раздающемуся из-за стола, понял, что о нем на время обеда забыли, просунул голову сквозь пластины жалюзи, притиснулся носом к стеклу, не удержался – слезы брызнули на стекло, потекли… «Ма-ма-а, беззвучно стараясь, чтобы его не услышали охранники, плакал Костик, возил носом по стеклу, оставляя мокрые следы. – Па-па-а».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Через несколько минут успокоился и, задерживая в себе всхлипы, примерился головой к решетке – пройдет голова или нет? Костику показалось – пройдет. А раз голова пролезет через решетку, то тело вслед за головой протиснется куда угодно, хоть в червячью нору. Осталось дело за малым – расколотить два стекла.

Хоть и плакал Костик горько, и страшился крысиной морды, а в слезах кое-что приметил – под тахтой лежал пустой «огнетушитель» – большая бутылка темного стекла, из-под какого-то плохого вина. Костик тихо, стараясь не дышать, нырнул под тахту, достал бутылку, потом снова подлез под портьеру, под жалюзи, примерился бутылкой к стеклу и, заваливаясь спиной назад – он все делал, как опытный взрослый человек, – размахнулся что было мочи и ударил по стеклу.

Взрыв стекла оглушил его, некая неведомая сила толкнула Костика назад, он едва удержался на ногах, но все-таки удержался, вскрикнул, хватаясь одной рукой за решетку, и ткнул дном бутылки во второе стекло – то не поддалось, уцелело. Костик ткнул в него еще раз – бесполезно, стекло было сильнее его, и Костик закричал слезно, отчаянно, давясь собственным криком, воздухом, остатками солнца, которые он видел, втиснулся головой в решетку, но до конца не пролез, застрял, закричал еще сильнее. Сзади в него вцепились сразу несколько рук, дернули, у Костика надорвалось ухо, зажатое железным прутом, на подоконник закапала кровь, боль и вид крови оглушили его, Костик захлебнулся в крике и стих…

20 сентября, среда, 20 час. 20 мин.

Высторобец сидел на скамейке под деревом и наблюдал за окнами белозерцевской квартиры: он знал, что там могут находиться два охранника – исполнительные, хорошо натасканные братья-близнецы Фомины, Володя и Андрей, – и тот, и другой имели черный пояс по каратэ и были серьезными противниками, надо было выяснить, снял их Белозерцев с поста или не снял?

По всем статьям должен был снять, иначе бессмысленно давать задание, которое он дал Высторобцу, ну, а с другой стороны, кто знает, что на уме у этих богатых буратино? Белозерцев способен был иногда почудить, выкинуть коленце. Только для Белозерцева это было именно коленце, обычная прихоть, а для Высторобца – жизнь, Белозерцев не рисковал ничем, а Высторобец рисковал всем.

Несколько раз в окне мелькнуло женское лицо, Высторобец его засек, мужское лицо не мелькнуло ни разу. Значит, шеф все-таки снял близнецов Фоминых с поста.

Подождав еще немного, Высторобец вошел в подъезд – чистый, без единого пятнеца на каменном полированном полу, пахнущий в отличие от других подъездов заморским одеколоном, у Высторобца от этого духа даже защипало в носу; другие подъезды мышами пахнут, мочой, загажены вонью немытого тела, чего-то трупного, гадостного, оставляемого бомжами, а здесь – одеколон.

Обычно в таких подъездах дежурит седенькая бабушка с круглым добрым лицом, с вязаньем или с книгой в натруженных руках, в очках, прикрученных к пучку волос – плотному клубку, свитому на затылке, – ботиночным шнурком, чтобы очки не сваливались, а здесь – ни бабушки, ни пятнистого молодца, – эти бравые ребята, наряженные в камуфляж, в общем-то, такие же безобидные, как и подслеповатые божьи одуванчики, но они начали активно вытеснять бабуль – пусто в подъезде. И чисто. Так чисто, как порой не бывает и у иной хозяйки в доме.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

По лестнице – лифта он избежал сознательно – Высторобец поднялся на площадку, где была расположена квартира Белозерцева. Постоял, замерев, прислушиваясь к звукам – не донесется ли что из-за громоздкой металлической двери? – но что может донестись из этого сейфа? Тихо. Ничего не было слышно, кроме каких-то посторонних шумов, треска, шорохов, чьих-то далеких голосов, никакого отношения к квартире его шефа не имеющих.