Равноденствия. Новая мистическая волна - Дмитрий Силкан

Сзади оставались пирамидки и желтоватые треугольники сыра, окруженного мелкой крошкой восхитительного продукта под названием «Российский», "Пошехонский" и даже «Эдемский», и недолгая дорожка от дома до границы с туманным и странным миром, в бытии которого за забором она всегда сомневалась.

Банки крупы, красные прослойки свежезасоленного сала, огромный запас житейской мудрости и мечты о чём-то большем, чем прекрасная своей темнотой и сыростью нора в хозяйском доме, давили своей несбыточностью и отчаянием.

А тут ещё прохожий… Она иногда любила рассматривать их сидя за забором. Обычно они не вызывали в ней ни интереса, ни потребности в осознании. Но этот был какой-то другой, он показался ей немного необычным, правда, совершенно непонятно чем.

Хозяин сегодня ночевать не пришёл, хозяйки в Доме не было давно, и поэтому крыса чувствовала, себя необычайно смелым существом, которому открыты тайны всех дел и ответов. Честно говоря, в душе она догадывалась, что Дом её, а не этих непонятных громадин, которые приносят ей столько много вкусной еды, хотя время от времени и пытаются уничтожить всякой гадостью, наивные. При том как они уродливы, — у них нет ни хвостов, ни шерсти…

Прохожий же хозяина не имел никогда и поэтому счастья и несчастья своего не ведал и, заметив длиннохвостого зверя, задался вопросом, сквозившим в глазах владыки подвалов, старых буфетов и недоеденных завтраков.

"Конечно, у крысы взгляда особенного быть не должно, но зато выражение-то каково", — подумал он, когда его небесно-бездонные голубые глаза наткнулись на спиральки двух чёрных бусинок, буравящих пустоту своего отражения в виде трав, людей и снов.

Он был не совсем прост, этот случайный прохожий, и крысиная мечта предстала ему в виде прекрасного сна, в котором узкая-преузкая дорожка ведёт в сырное и крупяное небо, где сидит радостный седошкурый Первокрыс, владелец амбаров и простого незаметного счастья. Крыса его побаивалась и любила. Страх перед ним был началом крысиной мудрости. Он же давал ей надежду на самые разные потерянные кусочки колбасы и шанс упереть забытое в удобном месте куриное яйцо.

"Тоска какая, грустно, скучно мне. Нет мне дороги", — подумал путник.

"Не хочу быть крысой, не хочу рая, не боюсь ада. Назад идти не могу, вперёд не хочу".

"Устали мои ноги от серой и жёлтой пыли, устали глаза мои от луны и солнца, от травы придорожной, затоптанной такими же бесконечными мечтателями о чужом счастье".

"Но как я люблю этот мир. Как прекрасен он в пустоте своих снов".

Он вспомнил, сколько раз он уже бывал здесь и всё время пытался куда-то уйти, сесть на свой поезд, на электричку, которая идёт до нужной только ему станции.

Кругом одни дороги, везде стремление найти счастье в их конце или начале.

Он вспомнил… Сейчас пролетит шмель.

"Некуда идти и нечего искать", — услышал вдруг он в деловом жужжании спешившего куда-то шмеля, которое, как ему показалось, раздалось в молчании чувств его.

Тогда присел он на траву перед зелёным забором, под сосной, улыбнулся, и достал последние крошки из своего уже совсем пустого рюкзака и отдал их своему последнему другу, выражение глаз которого прекратило движение колеса, оси никогда не имевшего.

Васильки и одуванчики порадовались вместе с ним, а иван-чай вроде бы даже преклонился…

Путник исчез…

Под сосной, где он сидел, остался только уже совсем пустой рюкзак, а разноцветные солнечные зайчики разбежались по дереву и высокому покосившемуся зелёному забору…

Крысе стало просто и радостно, ведь её ждал ещё жбан со свежей, совсем недавно подоспевшей сметаной, а позже, за порогом жизни, — царство самого Первокрыса, вечное, радостное, наполненное сладостными восхвалениями Его мудрости.

Наступил новый день, вдали послышался звук приближающейся электрички.

Скрипнула дверь, и кто-то вышел из пустого дома.

Записки последнего человека

Наконец-то Он произошёл.

Апокалипсис.

Противное и бессмысленное слово. Но почти единственно нужное для таких, как я. По-другому не скажешь.

Его так страшно и скучно было ждать.

Зачем я бежал? И от кого?

За мной гнались… Я упал. Тогда кто-то, очень похожий на меня, кинул мне под ноги бутылку с пепси.

Она взорвалась огромным ядерным грибом, похожим на роскошный зонтик дорогой японской гейши.

Несчастная девушка. Она даже не знала, что находилось у неё над головой.

Гамбургер, посланный её приятелем, перевернулся в воздухе и шлёпнулся вкусной и натуральной котлетой на мою лысину.

Зачем?

Он наверняка был ему нужней. Он был так голоден.

Солдат стал кричать, что пенсии и пособия перестали платить совсем и сразу, притом всем и одновременно.

О том, что любовь закончилась.

О том, что Он её последнее лицо и что Он противен всем, начиная от себя.

Когда я показал ему руку с моим индивидуальным номером, то получил по роже….

Почему Он начал оправдываться?

Зачем, несчастный, молодой солдат, ведь у него нет права на определение личности.

И Его можно понять.

Жизнь стоит очень дорого. Таких денег у него не могло быть, как, впрочем, и у меня.

Только номер, только номер доступен для понимания.

Только он остался понятным, остальное стало сном.

Если бы Он умел читать и считать.

Поздно понимаешь необходимое. Его надо чувствовать телом, почками, судьбою…

А я вдруг ошибся, соврал, сказал, что он не похож на меня, что я чист и неопределён и ни на кого не похож, даже на себя.

Соврал.

И Он долбанул, по самую глубину, в самую бессмыслицу, в сердце.

Попал.

Где «Я»? Наверное, в аду.

Как отличить его от рая?

Как всё тупо и прекрасно.

Встал, пошёл на работу, и вдруг такое, не верю.

"Небо как саван". А ведь похоже. Никто совсем этому не верил.

Новости были очень хорошими.

Наши выиграли в последнем матче.

Президент был здоров и сказал, что всё плохое кончилось, что мы наконец станем определять мировую политику.

Хозяин испугался больше, чем я, бедный старина, совсем стал плох. Кому он нужен, старый.

Для мёртвых конец света не наступает.

Зря, надо было верить всему, чем пудрили мозги последних лет семьсот.

А с другой стороны, люди просто так не обманут, себе дороже станет. Какие все козлы.

Так о людях говорить нельзя, но что делать, когда лучше не скажешь, когда прав.

Раньше люди доверяли всякой дряни, правда при этом отвечали за свои слова. Но она всё равно была более страстной и неравнодушной…

Кому нужна искренность, ловушка для идиотов и святых.

Но об этом поздно.

Сейчас помру, останусь наедине с собой.

Посмотрю, наконец, чего стою.

Солнышко встанет лицом ко мне.

Сам себя за враньё бить буду.

Жёстко, чётко, в самое больное место.

Теперь остаётся лежать и ждать Всадников.

Одного за другим.

Одного за другим…

Александр Холин

Сказка о семени

Веселые солнечные зайчики играли в узорной листве деревьев, на шелковистой траве и на нежной атласной коже молодой женщины, перепрыгивая с ног на округлый живот, высокую грудь. А один, расшалившись, прыгнул прямо на лицо и, залюбовавшись женской красотой, поцеловал её прямо в полуоткрытые, слегка розоватые губы.

Она вздрогнула, открыла глаза и, прикрывая ладошкой рот, сладко зевнула. Увидев, что солнце уже давно проснулось и довольно высоко поднялось в небе, она сорвала тонкую, с маленькой кисточкой на конце травинку и принялась щекотать ему уши, нос, губы. Он недовольно поморщился, фыркнул, но тоже проснулся, посмотрел на окружающий их сад, солнце и легко поднялся с земли, разминая тело, поигрывая мускулами.

— Смотри, — она показала ему на нижние ветви соседнего дерева, — этой птицы вчера здесь не было. Правда она красиво поёт?

— Подумаешь, новая птица, — пожал он плечами, — хотя поёт действительно красиво. Пойду-ка я соберу каких-нибудь плодов, а ты тем временем можешь искупаться.

— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель, — улыбнулась она.

Смотря ему вслед, она расправила свои длинные, похожие на миллионы волнистых солнечных лучиков, волосы и побежала к озеру, видневшемуся неподалёку.

На изумительно прозрачной водной глади плавали две большие птицы с грациозно выгнутыми шеями и кипенно-белым оперением. Птицы встретили её приветственным гортанным криком. Она ещё не знала, как зовут этих красавиц, но уже успела подружиться с ними. А они, в свою очередь, доверялись новой знакомой, позволяли гладить себя и в знак дружбы нежно пощипывали её своими большими чёрными клювами за маленькое изящное ушко.

— Милые мои, вы узнали меня? Узнали? — по-детски радовалась она. Вдоволь наигравшись с птицами и наплававшись, она вышла на берег. Решив ещё раз взглянуть на новую птицу, которая, судя по весёлому щебету, пока что никуда не улетела, она пошла было к тому дереву, но вдруг лёгкий тревожный шёпот в кустах отвлек её внимание.