Среди дикарей и пиратов - Уильям Кингстон

Отец чувствовал, что так как Медж обещал вещи, то следовало дать их. Связали узел; как только незнакомец получил его, он слегка поблагодарил, вскинул его на плечи и поднялся в гору. Мы надеялись, что видим в последний раз как его, так и его товарища, так как вполне убедились, что они негодяи.

Мы заметили, что, когда незнакомец подходил к нашему лагерю, чернокожий с семьей скрылся за скалой и не появлялся к нам, пока тот не исчез на вершине горы.

Пуллинго вскоре пришел к нам в поселок. Он принял это обыкновение и никогда не уходил с пустыми руками. Все нравилось ему, за исключением пива и водки, которую он выплюнул с видимым отвращением, когда однажды ему дали попробовать ее. Теперь мы старались дать ему понять, что желаем знать его мнение насчет незнакомцев. Он наконец понял нас; выражение ненависти и отвращения показалось на его лице; он покачал головой и, по-видимому, советовал застрелить их при первом удобном случае.

Когда мы убедились в его дружелюбном отношении к нам, ему позволили разгуливать где угодно. Однажды он явился с корзиной, полной великолепных лесных цветов, плодов и яиц эму. Мы подумали, что он принес это в подарок нашей матери или отцу, и потому предоставили ему самому поднести корзину.

Я издали наблюдал за ним и увидел, что он вошел в комнату Меджа, дверь в которую была отперта. Я пошел за ним и заглянул в комнату. Пуллинго стоял на коленях; содержимое корзины лежало на полу, а сам дикарь низко склонился перед ружьем Меджа, прислоненным к столу. Он бормотал какие-то странные слова, обращаясь к ружью. Видимо, он считал, что ружье обладает сверхъестественной силой. День за днем он следил за его удивительными подвигами и решился умилостивить его.

Мне не хотелось ни мешать Пуллинго, ни высмеивать его; я был рад, что Падди Дойль и Томми не видали его, так как они, наверно, не удержались бы от насмешек. Я потихоньку ушел, оставив бедного дикаря в неведении, что видел его. Наконец он вышел из хижины и простоял несколько времени, наблюдая работу плотника.

Когда я рассказал Гарри об этом, он нашел поклонение дикаря вполне естественным. Сам он, когда переселился на «Героиню», готов был так же поклоняться и компасу, и подзорной трубе, и пушкам, и разным другим предметам, про которые Попо говорил ему, что это фетиши белых.

Пуллинго сразу стал считать Падди Дойля своим другом, и вскоре они каким-то удивительным образом понимали друг друга. Медж уверял, что они более сродни друг другу, чем все остальные. Мы попросили Падди узнать от Пуллинго, что сталось с беглыми; Падди из разговоров с дикарем понял, что они ушли далеко, и мы перестали думать о них.

Нападения туземцев мы не боялись и потому перестали принимать прежние меры предосторожности; только по ночам ставили часовых, да и то более для поддержания морской дисциплины. Мы разгуливали безоружными по реке под утесом; иногда выходили и на равнины. Даже мать и Эдит перестали бояться и часто ходили гулять в сопровождении Пирса или Гарри. Иногда и я ходил с ними, но я почти всегда бывал на охоте или на рыбной ловле. Наша молодежь вообразила, что она может разгуливать одна где угодно.

Однажды матери нездоровилось, и она сидела дома. Гарри с Недом Бертоном и со мной отправился в лодке на рыбную ловлю. Отец, Медж, Томми, Падди Дойль и один из матросов отправились на охоту, сопровождаемые Пуллинго и его сыном. В доме с матерью остался только Дикки Попо; двое матросов работали в поле. В случае чего-либо нас должны были вызвать выстрелом из ружья.

Мы спустились к устью реки. Рыба скоро начала клевать, и улов был необыкновенно большой. Я заметил, что отлив был необычайно силен. Затем начался прилив. Мы были так заняты делом, что не заметили, как летело время. Приятно было думать, что рыбы хватит не только на всех нас, но и на наших черных друзей. Между прочим, мы убедились, что они ценят нас не за нашу ученость, а за умение добывать их любимую пищу.

Бертон сказал, что можно посолить часть рыбы, и предложил поискать соли вдоль берега. Я согласился с ним, что это было бы очень хорошо, так как мы могли бы взять с собой в путешествие соленой рыбы.

Рыба ловилась по-прежнему, и мы усердно вытаскивали ее, когда до нашего слуха донесся выстрел. Мы сразу вытащили удочки, подняли якорь и стали изо всех сил грести к берегу.

— Что бы это могло быть? — спросил я.

— Я думаю, они хотели дать нам знать, что время ужинать, — ответил Бертон.

— Надеюсь, что не пришли какие-нибудь чернокожие, не вернулись ли злые люди, которых мы встретили на днях? — сказал Гарри.

— Может быть. Но мы скоро им покажем, что не станем переносить их выходки, — заметил Бертон.

Предположение Гарри очень встревожило меня, так как я часто слышал о жестокостях белых.

При приближении к лагерю мы никого не увидели, но когда подъезжали к пристани, то услышали крики:

— Помогите, помогите! Не то они убегут!

Мы поспешно выскочили на берег и увидели страшное зрелище. Один из наших матросов лежал на земле, по-видимому, мертвым; невдалеке виднелся другой, привязанный к стволу дерева так, что не мог двинуть ни рукой ни ногой.

— Там! Там! — кричал он. — Остановите их!

Я слишком беспокоился о матери, Эдит и Пирсе, чтобы обратить внимание на его слова или понять, и бросился к двери нашего коттеджа. Она была заперта. Я громко постучался.

— Мама! Мама! Впустите нас, мы пришли на помощь вам! — кричал я.

Она не отвечала, но слышны были чьи-то шаги; дверь отворилась, и появился Дикки Попо.

— О, масса! Как я рад, что вы пришли, они убьют нас всех! — кричал он.

— А мать — где она? — спросил я.

— Я думаю, в своей комнате, но не говорит, — ответил Попо.

— Мама! Мама! Где вы? — крикнул я.

Дверь в ее комнату была заперта; мы с Дикки выломали ее с набегу. Мать лежала на полу. Ужасное чувство охватило мою душу: мне показалось, что она застрелена. Я нагнулся: раны нигде не было видно. Она еще дышала, и я надеялся, что она только лишилась чувств. Я брызнул ей в лицо водой; она тяжело вздохнула, открыла глаза и пришла в себя при виде меня. С помощью Попо я поднял ее и посадил на стул.

— Что это? Ужасный сон? Или беглые действительно были здесь? А где Эдит и Пирс?

— Не тревожьтесь, мама, — ответил я. — Беглые ушли, а Эдит и Пирс, вероятно, спрятались где-нибудь.

— Поди отыщи их, — сказала она, — и сейчас же приведи сюда. Я боюсь, что их увели эти ужасные люди.

— Не думаю, — сказал я. — К тому же Бертон и Гарри, без сомнения, уже погнались за негодяями.

Мать стала умолять меня, говоря, что она совершенно оправилась. Я сказал Попо, чтобы он остался с ней, взял ружье и поспешно вышел из дома. Бертон и Гарри развязали матроса; другой, как оказалось, был только оглушен и уже оправился; все четверо с ружьями в руках бросились в погоню за беглыми к подножию утесов. Я побежал за ними, громко призывая Эдит и Пирса; мне казалось вероятным, что напавшие могли увести их.