Мертвее не бывает - Чарли Хьюстон

— Я просил, давно ты здесь работаешь?

— Что вы купили, леди?

Она забирает сумку, кидает туда диск и направляется к выходу.

— Музыку, придурок.

Он некоторое время провожает ее взглядом.

— Пошла ты…

Он смотрит на меня.

— Что тебе?

— Я вообще-то уже сказал. Ты давно тут работаешь?

— Какая тебе, к черту, разница?

— Мне? Никакая. Просто я подумал, может, ты знаешь Уитни Вейл.

Он широко улыбается.

— Черт!

Он обращается к парню, стоящему за стойкой рядом с ним.

— Слышь, Джи… Один придурок спрашивает про Уитни Вейл.

Парень не поднимает головы от тетради с тощими щенками на обложке, что держит в руках.

— Скажи, чтоб вставал в очередь.

Парень поворачивается и, все так же улыбаясь, смотрит на меня.

— Слышал, что сказали? Вставай в очередь.

— Да, слышал. У вас тут есть перерыв?

— Ну да. А тебе то что?

— Ничего. Просто хотел убедиться, что здесь не наживаются на детском труде.

Я направляюсь к выходу.

— Проваливай, придурок. Иди к своим мерзким приятелям, что все ошиваются в округе.

Я выхожу.

Самое замечательное в улице Святого Марка то, что здесь можно сколько угодно слоняться без дела. Можно просто прохаживаться взад и вперед по нескольким мощеным ярдам, и никто даже внимания на тебя не обратит. Я перехожу дорогу и в гастрономе покупаю пару пачек «Лаки страйк» на случай, если вечер затянется. Затем, обосновавшись на углу, курю и жду.

Он пару раз выбегает на крыльцо, чтобы закурить сигарету, но только часа через два уходит на перерыв. Он пересекает дорогу и направляется прямиком ко мне на угол. Я оглядываюсь вокруг и вижу лавку одного парня, который продает превосходные биты. Парень с молочного ящика проходит мимо меня. Он шлепает по руке швейцара у отеля «Континентал», а затем скрывается за соседней дверью «Макдональдс». Я иду за ним следом и в окно наблюдаю, как он покупает еду на вынос. Затем он появляется в дверях и направляется обратно к своему магазину. Я следую за ним по пятам и хватаю его за руку.

— Эй, парень!

— Чего тебе?

Я разворачиваю его, и мы идем к девятой.

— Черт возьми, Джи! Сколько лет, сколько зим! Чем ты тут занимаешься?

— Какого хрена?

Он пытается высвободить свою руку. Я еще крепче сжимаю ее и шепчу ему на ухо:

— Еще раз пикнешь, и я отведу тебя в магазин и суну в одну из ячеек, а карту сожгу, так что никто никогда тебя там не найдет.

Он молча шагает. Еще немного я веду его за руку и только затем отпускаю. Он сильно напуган и что-то бессвязно лепечет:

— Слушай, чувак… я ничего не имел в виду такого, ну. Про тебя. Ты не придурок. Я не хотел.

— Да мне плевать, что ты там сказал.

— Тогда что тебе нужно? А то мне в магазин пора.

Я молча смотрю на него. Он вдруг начинает кивать.

— Да, верно. Ты спрашивал про Уитни.

— Когда ты в последний раз ее видел?

— Ну, где-то недели две, может, три назад. Мы тогда вместе работали.

— Она уволилась?

— Не-а. Мы тут с работы не увольняемся, а просто перестаем на нее ходить.

— У нее был парень, друзья?

Он ухмыляется.

— Эта девчонка не совсем стандартного разлива. Парни ее не интересовали. Да она чокнутая. Совсем чокнутая.

— Когда-нибудь видел ее в компании одного пожилого парня? Он еще весь при деньгах.

— Черт! Да нет же. У нее и бабок-то никогда не было. Ей и пальцем-то пошевелить было лень!

— Видел фото в газетах? На них парни, с которыми она тогда была.

— Конечно, кто ж не видел.

— Видел когда-нибудь их в ее обществе?

— Ты меня уже достал. Что тебе еще надо? Мой ужин остывает.

— Ах, да. Вот, держи.

Я достаю из кармана двадцатку.

— С меня обед.

— Отлично.

Он хватает банкноту. Только я, о чем-то задумавшись, продолжаю держать ее с другого конца.

— Ты знаешь парня, который продает ее фотографии в обнаженном виде через Интернет?

— Вот дерьмо! Нет, ничего я об этом не знаю, но говорю же, девчонка была того, свихнутая. Знаю только, что она подхватывала мелочь от одного парня, проворачивая для него какую-то грязную работенку.

— Какой еще парень?

Он тянет банкноту. Я отпускаю ее.

— Его зовут Толстяк Фриз. И тебе его ни за что не найти, ты и на дешевого детектива-то не тянешь.

Он разворачивается, а я не двигаюсь с места. На углу, в добрых двадцати ярдах от меня, он оборачивается и, указывая на меня пальцем, кричит:

— Ты понял меня, козел! Еще раз увижу тебя в магазине — засуну свою кепку тебе в задницу!

Он посылает мне подобие воздушного поцелуя и спешит за угол — рассказать своему приятелю у «Континентал», как я домогался его и как он меня отшил. А я иду своей дорогой, к дому Толстяка Фриза. Потому что иначе он окажется прав: если я не найду Толстяка Фриза, то не потяну даже на самого дешевого детектива. А этого я допустить не могу.

— Здорово, Толстяк.

— Джо! Какими судьбами?

Толстяк Фриз на самом деле не толстый. Может, он когда и был толстым, но только в первые несколько минут своей жизни, сразу же после рождения. Сейчас же он жирный. Он походит на короткий лоснящийся бочонок. Это единственный знакомый мне жирный черный человек, у которого рост и толщина практически совпадают друг с другом. Он сидит за массивным, но изрядно потрепанным столом красного дерева, а его жиры тучно сгрудились на сиденье такого же потертого кресла, обитого красным вельветом. Кажется, еще несколько секунд, и кресло разлетится на части.

Я указываю ему на парня, сидящего на подлокотнике его кресла.

— Может, ему пора прогуляться?

Толстяк улыбается.

— Какие проблемы, Джо! Прогулки — одно из самых любимых дел Далласа. Это у него очень хорошо получается. Не так ли, Даллас?

Парень пожимает плечами и сверлит меня своими холодными глазами.

— Покажи ему, Даллас. Покажи этому уважаемому человеку, как ты умеешь гулять.

Даллас вздыхает, спрыгивает с подлокотника и плавно проходит мимо меня к дверям. Этот накачанный и натренированный парень своей экипировкой и простотой меня не обманет. Не просто так Толстяк держит его у себя в офисе — не сдвигать же ему стол с жирных колен Фриза всякий раз, как тот решит встать. Нет, причина здесь в другом. Парень на самом деле опасен. Я пристально оглядываю его, пока он проходит мимо. Толстяк на него просто любуется.

— Хорош, да?

— Странная у тебя к ним любовь.

— Видишь ли, Джо. Я люблю всех их, но по-разному. А от особенно привлекательных я и вовсе без ума. Они — мое слабое место.

Он указывает мне на стул, покрытый лопнувшей красной кожей.