Княжна - Светлана Берендеева

В соседях у Марии были по левую руку – пан Вацлав Шидловский, тот, что утром по дороге её под руку поддерживал, а по правую – пан Тадеуш Тыклинский. С ним Марию перед обедом Шафиров познакомил, чем в немалое смущение поверг. Именно этот пан вместе с Шафировым и Головниным да другими поляками вошёл в диванную комнату, когда Мария с Варенькой там скакали, и именно он поймал её на руки. Мария при этом знакомстве сердито насупилась на Шафирова – мог и не подводить к ней сего кавалера, не вводить её в конфуз. Но Шафирову что – только улыбался в четыре своих подбородка. И этот пан Тыклинский тоже улыбался – и когда при знакомстве руку ей целовал, и когда рядом сидел, разговорами её занимал да кушанья предлагал. Не нравились Марии эти его улыбки – то насмешка, то издёвка в них чудились. И второму соседу её, пану Вацлаву, улыбки пана Тадеуша не нравились – супился да усы свои дёргал, да разговор перехватить старался.

Как обед окончился, Мария встала поскорей, чтоб к Катерине зайти, как та просила. Оба тотчас к ней подскочили и оба ей руку предложили к кофейному столу вести, сами же притом друг на друга пресердито посмотрели, ровно петухи. Мария кавалерам поклонилась и сказала, что ей к царице безотложно надо. И пока те соображали, быстренько убежала.

В царские покои вошла разгорячённая, порывистым жестом подхватила юбку и по всем правилам присела – как положено фрейлине перед царскими очами. Сама же искоса смотрела на себя в зеркало – хорошо ли выходит. Когда же увидела лицо Катерины, вмиг забыла и политес, и жеманство.

Лицо у царицы было осунувшимся и даже постаревшим, всегда яркие губы поблекли, под глазами набрякли тени.

– Как долго ты, Маша!

– Да я… Там обед…

– Пойдём скорей.

– Да что же?

– Совсем плох батюшка наш. Доктор Доннель микстуру оставил, а ему и дать невозможно – зубов не разжимает.

– Да что с ним? Как обычно?

– Нет. То есть, да. Но припадок уже прошёл и сейчас жар сильный, горячка. Яган Устиныч пошёл ещё лекарство сготовить.

Они стояли в спальне у кровати с распластанным на ней большим телом Петра. Его закинутая голова лежала так странно, что Марии показалось, что он уже умер. Но через мгновение царь скрипнул зубами и судорожно дёрнулся – жив. Катерина старалась поправить неудобно закинутую голову, подсовывала подушки, но голова сползала с подушек и запрокидывалась, выставляя обтянутый жёлтый подбородок.

– Маша, делать-то что? Страшно как!

Слёзы на царицыном лице, её трясущиеся руки и плечи вывели Марию из оцепенения.

– Почему он в кафтане и в башмаках? Кликни кого-нибудь раздеть.

Катерина в голос зарыдала.

– Нет никого! Звала я – никого. Видать, разбежались заранее, чтоб потом на мне вся вина была, ежели помрёт.

– Бог с тобой, Катя! С какой стати он помирать будет? Давай расстёгивай ему всё, я сейчас.

Она выбежала из спальни, пролетела, едва не поскользнувшись на паркете, к выходу из покоев. В комнате перед царскими покоями стояли оба её обеденных соседа. Они вскочили с любезными улыбками. Мария жестом остановила их готовые заговорить рты и быстро сказала:

– Прошу извинить, его царское величество болен. Не будут ли господа добры найти господина кабинет-секретаря Макарова, а ещё прислать денщиков, они в людской, наверное.

Пан Вацлав понимающе кивнул и умчался. А пан Тадеуш остановил повернувшуюся было уходить Марию:

– Панна Мария простит мой вопрос. Тяжело ли болен его царское величество?

– Тяжело. Горячка.

У пана Тадеуша лицо серьёзное и внимательное. Человечно покивал, спросил:

– Здесь недалеко поместье графа Олизара, не послать ли к ним за доктором? Часа за два доставить можно.

Мария растерянно развела руки.

– Не знаю, право. У нас свой есть. Но можно и послать, может, пособит чем.

– Пусть панна не волнуется так сильно, я сам поскачу за доктором к графу и пошлю гонца к князю Радзивилу. Консилия лучших докторов будет к услугам русского царя.

Он щёлкнул каблуками, тряхнул головой, вышел стремительно. Но уйти к царю ей опять не пришлось – вбежали Макаров с Варенькой и челядинцами. Челядинцев – хорошо, дюжие мужики попались – Мария сразу отправила Катерине помочь, Вареньку за своим сундучком в обоз сходить попросила, а Макарову сказала озабоченно:

– Алексей Васильевич, государь болен ещё хуже, чем в прошлый раз.

Макаров дёрнулся, открыл было рот спросить, Мария ответила прежде:

– Доктор Доннель смотрел, лекарство дал и другое лекарство готовит. Да вот что, Алексей Василич, господин Тыклинский только что отсюда вышел, он вызвался за докторами другими послать – от князя Радзивила, да от графа Олизара. Я не знаю, тут ведь дело не токмо лекарское, а и государственное, может, господ министров спросить надо?

– Угу, угу, – быстро закивал Макаров. – Я сейчас. Это вы хорошо – меня сразу известили. А как сейчас Пётр Алексеич-то?

Мария, уже повернувшаяся уходить, только вздохнула.

– Ну да, идите, – заторопился секретарь, – идите к нему, что сейчас говорить. Я после зайду.

Марии казалось, она целый час разговоры разговаривала, а в спальню пришла – царя ещё раздевать не кончили. Дюжие челядинцы с натугой приподнимали и поворачивали его большое грузное тело, а Катерина с объявившейся Глашей стаскивали с него отсыревшее, пахнущее кислым потом исподнее..

На пороге возникла Варенька, испуганно глянула на царя, тотчас отвела глаза и прошептала:

– Маша, сундучок твой принесли. Верно, кипятку надо? Я приказала, сейчас будет.

Мария кивнула:

– Хорошо. Только ещё водки надо. Да? – обернулась она к Катерине.

– Да, да, водки, – Катерина выпрямилась. – Это есть очень хорошо сейчас, я и забыла. Очень хорошо обтереть сейчас водкой.

– Ну так скорей надо, пока не простыл, раздетый. Сбегай, Глаша, ты быстрей всех.

Глаша перепёлкой вылетела из спальни, еле успели крикнуть ей вслед:

– И полотенец свежих побольше.

Когда Петра совсем раздели и стали обтирать губкой, в водке намоченной, Катерина сказала Вареньке и Марии:

– Подите, в зале обождите, девицы ведь вы, нехорошо.

Варенька вышла тотчас, а Мария осталась. Может, и плохо то, но к мужской наготе она привычна была – помогала в деревне раны мужицкие перевязывать. Да и по простым деревенским обычаям мужики из бани телешом в пруд прыгали, не прятались, кто мимо идёт – смотри, не жалко. А царю чресла-то прикрыли, так и вовсе никакого сраму нет.

Пока Катерина с Глашей больного обтирали, Мария из сундучка настойки, что Нава на Ивана Купала готовит, в плошечку отлила, с водкой размешала, Катерине подала.

– Втереть надо. Особливо в грудь, в ступни, да в ладони.

Та без слова взяла, принялась царя тереть. Хорошо у ней выходило. Руки у царицы сильные, кисти крупные, пальцы широкие – ровно у прачки. Смотрела Мария, как та трёт, старается, из плошки под её руки по капле подливала, а у самой под ложечкой сосало – ну, как не поможет? Уж больно Катерина веру в её лекарское искусство возымела, выше всех докторов её ставит. А она ведь не доктор, только то и знает, что у Навы пригляделась – много ли это!