Осколки космоса (сборник) - Роберт Шекли

– Говард! – окликнул его чей-то голос.

Он импульсивно отпрыгнул назад, словно случайно коснулся головой провода под высоким напряжением. Головная боль мгновенно возобновилась с новой силой.

– Это я, – сказал голос. – Флеминг.

Говард суматошно светил во все стороны.

– Где? Где ты?

– Примерно футах в двухстах ниже, чем ты, насколько могу это определить, – сказал Флеминг. Его голос хрипло разносился по коридору. – Система передачи звука не очень хороша, но это самое лучшее, чего мне удалось добиться.

Ноги отказывались держать Говарда, и он опустился на пол, испытывая огромное облегчение. Было что-то нормальное в том, что Флеминг находился двумястами футами ниже, и что-то очень человеческое и понятное в несовершенстве звукопередачи.

– Я могу тебя вытащить? Как тебе помочь?

– Никак, – отозвался Флеминг. Его слова сопровождались треском разрядов статического электричества, которое Говард принял за довольное хихиканье. – Похоже, у меня осталось не так уж много тела.

– И где же твое тело? – серьезно поинтересовался Говард.

– Пропало. Разбилось при падении. Но от меня осталось достаточно, чтобы включить электронную схему.

– Понимаю, – произнес Говард, ощутив необыкновенное просветление в мыслях. – Теперь ты просто мозг, чистый разум.

– Ну, не совсем, чуть побольше, – возразил Флеминг. – Меня как раз столько, сколько требуется машине.

Говард нервно хихикнул, представив себе серый мозг Флеминга, плавающий в емкости с прозрачной жидкостью. Выкинув из головы этот бред, он спросил:

– Машине? Какой машине?

– Космической станции. Думаю, это самая сложная машина из когда-либо созданных.

– Но для чего?

– Надеюсь вскоре выяснить, – сказал Флеминг. – Теперь я ее часть. Или, возможно, она часть меня. Так или иначе, но я ей необходим, потому что она недостаточно разумна. А я ее подпитываю.

– Ты? Но ведь машина не могла знать, что ты вдруг здесь объявишься.

– Я не имею в виду конкретно себя. Человек извне, ну тот, что на корабле, был, вероятно, истинным оператором. А теперь им стал я. Мы завершили план конструкторов.

Говард с усилием заставил себя успокоиться. Мысли путались, и теперь его интересовало лишь одно: как постараться убраться со станции и вернуться на корабль. А уж после он посотрудничает и с Флемингом. Но новый, непредсказуемый Флеминг… Говорил-то он вполне по-человечески… но вот остался ли человеком?

– Флеминг, – решил попробовать Говард.

– Да, старик?

Это обнадеживало.

– А ты сможешь вывести меня отсюда?

– Думаю, да, – сказал голос Флеминга. – Постараюсь.

– Я вернусь сюда с нейрохирургами, – заверил его Говард. – Тебя приведут в порядок.

– Не беспокойся за меня, – ответил Флеминг. – Я и сейчас в порядке.

Говард потерял счет времени. Один узкий коридор переходил в другой и растворялся в следующем коридоре. У Говарда от усталости подгибались ноги. Правда, пока он шел, он ел. В рюкзаке он запас себе бутербродов и теперь машинально жевал их для поддержания сил.

– Флеминг, – наконец останавливаясь передохнуть, позвал он.

После долгой паузы он услышал едва узнаваемый звук, напоминающий скрежет металла о металл.

– Сколько еще ждать?

– Недолго, – произнес искаженный металлический голос. – Устал?

– Да.

– Сделаю что смогу.

Голос Флеминга пугал, но тишина пугала еще сильнее. Сколько Говард ни прислушивался, он слышал лишь гул двигателей, доносящийся из глубины станции.

– Флеминг?

– Да.

– Что все это значит? Это бомбометательная станция?

– Пока еще не понял истинного назначения машины. Я еще не до конца слился с ней в единое целое.

– Но у нее есть назначение?

– Да! – Металлический голос проскрипел так громко, что Говард вздрогнул. – Я владею прекраснейшим функциональным аппаратом соединений. В температурном режиме лишь я способен колебаться в пределах сотен градусов в микросекунду, не говоря уж о запасах химически смешивающихся веществ, источниках энергии и всем прочем. Я овладеваю своим назначением.

Ответ Говарду не понравился. Он прозвучал так, будто Флеминг идентифицировал себя с машиной, соединив свою личность с космической станцией. Говард с усилием спросил:

– Тебе разве неизвестна ее цель?

– Отсутствует жизненно важный компонент, – после паузы ответил Флеминг. – Необходима матрица. И кроме того, я еще не полностью овладел контролем.

К жизни начали пробуждаться дополнительные силовые установки, и стены с гудением завибрировали. Говард почувствовал, как под ним дребезжит пол. Казалось, станция пробуждается, напрягается, собирает воедино весь свой разум.

Говард чувствовал себя человеком, попавшим в брюхо морского чудища.

Говард ходил еще несколько часов, оставляя за собой яблочные огрызки, апельсиновую кожуру, кусочки жира, пустые упаковочные коробки и обрывки оберточного пергамента. Теперь он жевал не переставая, ощущая постоянный назойливый голод. Пока он ел, чувствовал себя в безопасности, ибо еда являлась принадлежностью родного космического корабля, Земли, в конце концов.

Внезапно стенная переборка отъехала в сторону. Говард отодвинулся.

– Входи, – сказал голос, который он попытался идентифицировать с голосом Флеминга.

– Зачем? Что это? – Говард посветил фонариком в открывшийся проем и увидел непрерывно движущуюся ленту пола, исчезающую во тьме.

– Ты устал, – произнес флемингоподобный голос. – Этот путь быстрее.

Говард хотел бежать, но было некуда. Придется довериться Флемингу и храбро встретить темноту по ту сторону луча от фонарика.

– Входи.

Говард покорно вошел и уселся на движущуюся ленту пола. Впереди была видна лишь тьма. Тогда он лег.

– Ты не знаешь, для чего нужна станция? – поинтересовался он у темноты.

– Уже скоро, – ответил голос. – Как бы не хотелось обмануть их ожиданий!

Говард не посмел спросить, чьих ожиданий не хотел обмануть Флеминг. Он закрыл глаза и позволил темноте поглотить себя.

Поездка длилась долго. Сжав в руке фонарик, Говард направил его вверх, и луч света отразился от полированного металлического потолка. Говард машинально жевал бисквит, не чувствуя вкуса и едва сознавая, что во рту. Ему казалось, что машина говорит, но на языке, который он не способен понять. Он слышал протестующий скрежет движущихся частей, трущихся друг о друга. Затем откуда-то прыснула струйка жидкой смазки, и умиротворенные детали притихли, движение стало мягче. Двигатели запищали и запротестовали, поколебались немного, чихнули и ровно загудели, с удовольствием возвращаясь к жизни. То и дело сквозь другие звуки прорывалось клацанье электронных цепей, перенастраивающихся и приводящих себя в порядок.