Психология социализма - Гюстав Лебон

Во всех странах мира хорошо известно, что предприятия, ведущиеся частными лицами, естественно заинтересован­ными в успехе дела, преуспевают гораздо лучше, чем правительственные, обслуживаемые безымянными агентами, в деле мало заинтересованными. Симон Гананн, американский консул во Франкфурте, сделал по поводу металлургических предприятий России следующие наблюдения: «любопытен тот факт, что когда государство само управляло этими пред­приятиями, все они едва только перебивались, и так было до 1885 г., когда в них стали участвовать местные капиталы, и что иностранные капиталы добились успеха там, где другие испытывали лишь неудачи. Из 17 южных сталелитейных за­водов России русским владельцам принадлежат только 4».

Таковы давно признанные экономистами результаты. «Сосредоточение экономических сил в руках государства, — по словам Леруа-Болье1, — ведет к исчезновению в новой Франции частной инициативы, вырождению воли и личной энергии и, наконец, к своего рода бюрократическому рабству или парламентскому цезаризму, в одно и то же время ослабляющему и деморализующему всю обедневшую страну».

«Регламентация, — говорит со своей стороны Герберт Спенсер, — вызывает новые регламентации, порождая со­всем непредвиденные законодателем последствия... Всякая регламентация влечет за собой создание новых должно­стей распорядительных агентов, большее развитие чиновничества и увеличение сословия должностных лиц. Чем больше сказывается вмешательство государства, тем в большей мере теряют свою личную инициативу управляе­мые им граждане; сверх того, всякое новое вмешательство государства укрепляет в них невысказываемое вслух мнение, что долг государства — врачевать всякое зло и осуществлять всякое благо».

Никогда экономисты не были так осязательно правы, и однако никогда их проповедь не была в такой мере гла­сом вопиющего в пустыне, как в настоящем случае. Никто не оспаривает их уверений, и, тем не менее, мы продол­жаем все более и более подвигаться по пути, который приводит к полному упадку и рабству народы, попавшие на этот путь.

Только благодаря все более и более возрастающей армии чиновников, государство в настоящее время в состоя­нии всем управлять, всем руководить, все централизовать. Каких-нибудь 50 лет тому назад чиновников было 188.000, и они обходились ежегодно в 245 миллионов франков; теперь их насчитывается 689.0002, и обходятся они в 627 миллионов франков.

Число их в силу необходимости будет возрастать еще в большей пропорции. Даваемое государством образова­ние служит почти только для создания государственных чиновников. Половина учащихся в средних школах гото­вится к занятию общественных должностей. Только недоучившиеся посвящают себя торговле, земледелию и про­мышленности, что как раз противоположно тому, что происходит в Америке и Англии.

1 Анатоль Леруа-Болье — директор свободной школы политических наук, имеет обширное литературное насле­дие. Основные его труды: «Император, король, папа, Реставрация», «Царская империя и русские», «Социализм и демократия» (1892), «Христианство и социализм» (1905). 2 Считая с том числе привлеченных на службу общин согласно «переписи служащих» 1896 г.

Правительство всеми средствами защищается от нашествия обладателей дипломов, которых их притупляющее воспитание и наследственные способности не наделяют инициативой в мере, необходимой для создания себе неза­висимого положения. У них хватает воли только на заучивание наизусть самых толстых учебников, и в этом отно­шении ничто их не устрашает. Государство беспрестанно усложняет программы экзаменов, учебники все более и более растут, кандидаты же ничуть не унывают. Четвертой доли того терпения, какое они проявляют при заучивании наизусть скучных и бесполезных книг, было бы для большей их части достаточно, чтобы приобрести состояние в промышленном предприятии, но это им и в голову не приходит. Справедливо можно было бы сказать, что наш век — век экзаменов. Это в точности китайская система; она, по словам Ренана, довела народ мандаринов до неизлечимой дряхлости.

На самом деле, в настоящее время управляет Францией бюрократия и по необходимости будет управлять ею все больше и больше. Раздробленная власть государства оказывается в руках бесчисленного множества чиновников. Так как неотразимая потребность латинских народов быть управляемыми сопровождается не менее неотразимой жаждой власти, то все чиновные представители государства управляют друг другом, следуя мелочной и строгой иерархии, нисходящей по последовательным ступеням — от министра до последнего мелкого чиновника. Так как каждый чиновник ведает только очень ограниченной областью, то он не может исполнить самого мелкого дела, не прибегая к целому ряду высших инстанций. Он опутан сетью правил и ограничений, от которых не может освобо­диться и тяжесть которых по необходимости падает на всех, кто вынужден к нему обращаться.

Эта сеть правил развивается с каждым днем по мере того, как инициатива граждан слабеет. По замечанию Леона Сэ, «поднимается все более сильный крик, требующий все более и более мелочной регламентации».

Побуждаемое беспрестанными требованиями общества, жаждущего опеки, государство безостановочно издает законы и правила. Вынужденное всем управлять, все предвидеть, оно входит в самые мелочные подробности жизни граждан. Раздавит ли повозка частное лицо, украдут ли часы в мэрии, сейчас же назначается комиссия для выработ­ки правил, и эти правила всегда составляют целый том. В одном хорошо осведомленном журнале говорится, что новые правила для извозчиков и в отношении других средств передвижения в Париже, составленные комиссией, которой было поручено упростить существующий порядок вещей, будут содержать не менее 425 пунктов!

Эта невероятная потребность в регламентации не является новостью в истории. Она уже замечалась у несколь­ких народов, особенно у римлян и в Византии, в эпохи полного упадка, и она должна была значительно его уско­рить. Гастон Буасье обращает внимание на то, что при конце римской империи «никогда еще административная мелочность не заходила так далеко. Эта эпоха прежде всего бумажная; государственный чиновник не ходил иначе, как в сопровождении секретарей и стенографов».

Эта столь сложная иерархия, эта тесная регламентация приводит прежде всего к тому, что государство произво­дит все и очень медленно и очень дорого. Недешево обходится гражданам нежелание самим управлять своими де­лами, а доверять все государству. Последнее заставляет их платить очень дорого за свое вмешательство. Как очень типичный пример можно привести постройку различных железных дорог по настоянию разных департаментов Франции.

Повинуясь общественному давлению, правительство постепенно понастроило и непосредственно управляет ли­ниями длиною в общем около 2.800 километров, стоившими, согласно отчету бюджетной комиссии за 1895 г., ог­ромной суммы в 1.275 миллионов франков, считая в том числе капитализованный ежегодный дефицит. Так как ежегодный доход составлял 9 миллионов франков, а расход был в 57 миллионов франков, то, следовательно, еже­годный дефицит достигал почти 48 миллионов франков. Этот дефицит происходит отчасти от огромных расходов по эксплуатации.

«Невозможно сказать, — пишет Леруа-Болье, — до какой атрофии личной инициативы доводит французский ре­жим общественных работ. Привыкнув рассчитывать на помощь общины, департамента или центральной власти, раз­личные группы жителей, в особенности в деревнях, не умеют уже ничего предпринять сами или прийти в чем-либо к соглашению. Я видел сам, как деревни в 200 или 300 душ, принадлежащие большой разбросанной общине, ждали целыми годами и униженно ходатайствовали о помощи для устройства необходимого им колодца, приведение которо­го в порядок требовало лишь 200 или 300 франков, т. е. по одному франку с головы.

Мы смело утверждаем, что среди богатых наций старой цивилизации Франция находится в самых невыгодных условиях относительно обладания и дешевизны орудий для общественного пользования. Газ обходится ей дороже, чем где-либо, электричество едва только начинает освещать некоторые улицы в немногих городах, городской транспорт находится в первобытном состоянии — трамваи, очень немногочисленные, существуют только в первораз­рядных городах и лишь в нескольких второстепенных; компании, занимающиеся этой отраслью промышленности, за исключением, быть может, двух или трех на всем протяжении нашей территории, разорены; капиталисты, устра­шенные такими неудачами, не чувствуют никакого расположения устраивать в наших городах усовершенствованные сообщения. Телефон стоит в Париже в два или три раза дороже, нежели в Лондоне, Берлине, Брюсселе, Амстердаме, Нью-Йорке. Таким образом, оказывается, что великая страна в XIX веке пользуется лишь в очень ограниченной степе­ни недавними и многочисленными плодами прогресса, которые за последние 50 лет преобразили городскую жизнь. Не потому ли это происходит, что государство недостаточно вмешивается в устройство жизни граждан? Нет, — потому что оно вмешивается слишком много! Представляющие его муниципалитеты чрезмерно злоупотребляют своей двой­ной властью принуждений — уставных и административных, увеличивающих число приказов или запрещении и размеры натуральных повинностей; они подчиняют иногда без всякого ограничения промышленные компании изменчивому произволу муниципальных советов; принуждения же со стороны контроля стараются сделать из каж­дого сообщества капиталистов неистощимую дойную корову для муниципалитета; к этому нужно еще присоеди­нить то узкое чувство зависти, с каким смотрят на всякое благополучие частных компаний, принимаемое за поку­шение на общественную власть».