Темные тайны - Гиллиан Флинн

Внутри у меня как будто что-то сжалось, и я почувствовала, как меня охватывает злоба.

— У Бена семья занималась сатанизмом?!

— Ну, может, я чуток преувеличила. — Крисси склонила голову набок, как делают взрослые, когда пытаются утихомирить рассердившегося ребенка. — Наверное, они были добрыми христианами. Но только подумай, если бы отец добрался до Бена, тогда бы…

А если подумать, что твой папаша вместо Бена добрался до моей семьи? Нашел ружье, топор и всех уничтожил. Почти всех.

— Твой отец в ту ночь вернулся домой? — спросил Лайл. — Ты видела его после полуночи?

Крисси опустила голову, глянула на меня исподлобья, и я уточнила вопрос Лайла более спокойным тоном:

— То есть откуда ты знаешь, что он в ту ночь не видел никого из Дэев?

— Но я же вам говорю, он бы тогда сделал что-нибудь ужасное. Я для него была… ну как свет в окошке. Его это просто убило — то, что со мной произошло. Прямо убило.

— Он далеко отсюда живет? — Своей напористостью Лайл выводил ее из равновесия.

— Мм… Мы сейчас не общаемся, — сказала она, озираясь на барную стойку, чтобы заказать очередную порцию спиртного. — Наверное, для него это было слишком тяжелым испытанием.

— Кажется, твои родители потребовали от школы денежной компенсации?

Лайл подался вперед, у него кровожадно заблестели глаза. Я подвинулась на табуретке, чтобы слегка заслонить его от Крисси, надеясь, что он поймет намек.

— Да, черт побери! Школу следовало наказать. У них же прямо под носом грязно преследовали малолетнюю девочку. Как они такое допустили! Я, между прочим, из очень хорошей семьи…

— Позволь полюбопытствовать, — перебил ее Лайл, — как же ты при таком семействе… в результате оказалась здесь?

Клиент за столиком теперь полностью развернулся в нашу сторону и наблюдал за нами недобрым взглядом.

— У родителей возникли некоторые трудности с бизнесом. Проблемы с деньгами. А работать здесь вовсе не так плохо, как многие считают. Я сама себе хозяйка, радую людей, получаю удовольствие от того, что делаю. Многие ли могут сказать о своей работе то же самое? То, чем я занимаюсь, вовсе не означает, что я проститутка.

Не сдержавшись, я хмуро кивнула в сторону стоянки грузовиков.

— Ах это? — Крисси перешла на трагический шепот. — Я там сегодня просто должна была кое-что забрать. Я не занималась… о господи… Нет, конечно. Да, некоторые девушки промышляют этим, но я — ни под каким видом. Есть тут одна бедная девочка по имени Коллин, лет шестнадцати, она обслуживает водителей вместе с матерью. Я стараюсь за ней присматривать. Все думаю, что надо, наверное, позвонить в какую-нибудь службу, которая занимается несовершеннолетними. Кому в таких случаях обычно звонят?

В вопросе звучала озабоченность, которую проявляют, подыскивая нового гинеколога.

— Где живет твой отец?

Крисси встала (я, надо сказать, подхватилась бы куда раньше).

— Я же сказала, что мы не общаемся.

Лайл начал что-то говорить, но я повернулась к нему, ткнула его пальцем в грудь и одними губами произнесла: «Заткнись». Он открыл рот, закрыл, глянул в сторону сцены, где девица теперь изображала секс с полом, и вышел из зала.

Было очень поздно, и Крисси стала говорить, что ей нужно успеть на какую-то там встречу. Когда я рассчитывалась с барменом, она попросила у меня двадцать долларов взаймы.

— Угощу Коллин ужином, — солгала она и тут же увеличила сумму до пятидесяти долларов. — А то я не успела снять деньги с карточки. Но я обязательно все тебе верну. — Для убедительности она протянула мне клочок бумаги и ручку и попросила записать адрес: она непременно перешлет по почте все деньги до последнего цента.

Мысленно отнеся эти деньги на счет Лайла, я отдала их Крисси, и она тут же при мне начала их пересчитывать, словно я могла ее обмануть. Она раскрыла сумку, и оттуда вывалилась детская чашка-поилка.

— Фиг с ней, — махнула она рукой, когда я нагнулась, чтобы ее поднять. Чашка так и осталась валяться на полу.

Я взяла засаленную бумажку и написала свой адрес и имя — «Либби Дэй». Я — Либби Дэй, лживая ты шлюха.

Пэтти Дэй

2 января 1985 года

13:50

Пэтти иногда задумывалась, сколько времени, если его сложить, они с сестрой провели за рулем? Тысячу часов? Две? Может, два года, если учесть все поездки (как, например, считают фирмы по изготовлению матрацев: треть жизни человек спит, так почему бы не поспать на нашей продукции — она сделает сон особенно сладким!). Говорят, восемь лет мы стоим в очередях. Шесть лет уходит на то, чтобы справлять малую нужду. До чего отвратительна жизнь, если взглянуть на нее с этой точки зрения! Два года перед кабинетом врача, и только три часа на то, чтобы смотреть, как за завтраком Дебби хохочет до тех пор, пока молоко не польется у нее по щекам. Две недели — чтобы давиться комковатыми блинами с сырой серединой, которые напекли для нее дочери. Всего час видишь, как Бен водружает на голову бейсболку, с поразительной точностью повторяя движения деда, а ведь дед умер, когда он был еще крохой. Шесть лет унавоживания земли в поле; три года неприятных звонков из налоговой службы. Наверное, месяц секса, — хорошо, если день такого, который доставил удовольствие. За всю свою жизнь она спала с тремя мужчинами. Первым стал милый и добрый одноклассник; потом Раннер — удалой парень, который отбил ее у милого и доброго одноклассника и оставил с четырьмя (замечательными!) детьми на руках; с третьим она несколько месяцев встречалась, после того как ушел Раннер. Трижды они спали, когда дома были дети, и каждый раз это заканчивалось ужасно глупо. Одиннадцатилетний Бен, в то время страшно ревнивый, с мрачным видом усаживался на кухне и бросал на них недобрые взгляды, когда утром они выходили из ее комнаты и она шла в ванную, с ужасом думая, что от нее несет мужским семенем, которое пахнет так резко и агрессивно. С самого начала было совершенно ясно, что этот ее роман обречен, заводить кого-то еще у нее пока не хватает храбрости. Может быть, когда-нибудь потом, через одиннадцать лет, когда Либби закончит школу. Ей будет сорок три года — возраст сексуального расцвета женщины. Или в сорок три наступает климакс?

— Едем в школу?

Вопрос Дианы вернул ее из минутного транса к жуткой действительности и тому, что они должны сделать. Найти сына — а дальше что? Спрятать его, пока не пройдет буря? Отвезти в дом, где живет эта девочка, и все выяснить на месте? В фильмах мать семейства всегда ловит сына на краже, после чего отправляет обратно в магазин, где тот дрожащей ручонкой протягивает кассиру украденную конфету и жалобным голосом просит прощения. Она всегда знала, что Бен подворовывает какую-то мелочь. До того как он начал закрывать свою дверь на замок, она иногда натыкалась в его комнате на неожиданные предметы, которые помещаются в карман: свечу, батарейки, пакетик с пластмассовыми солдатиками, но, как это ни ужасно, ни разу ни слова ему об этом не сказала. Одна ее часть просто не хотела с этим связываться — тащиться куда-то в город и разговаривать в магазине с мальчишкой, который получает смешные деньги, и его эта кража совершенно не волнует. Другая же (и худшая) думала: а почему, черт побери, и нет! У мальчика так мало игрушек, так почему не сделать вид, что она посчитала это подарком приятеля? Пусть эта украденная мелочь у него остается — это такая малость во всеобщем обмане, который творится вокруг.

— Нет, в школу не поедем. Он работает только по воскресеньям.

— А куда?

Они подъехали к светофору, пристроившись в хвост очереди из машин, как перед прачечной. Если ехать прямо, дорога заканчивалась у самого пастбища жившей в соседнем штате Колорадо семьи, владевшей огромным земельным участком. Повернуть направо — и они двинутся в сторону самого Киннаки и школы. А если свернуть налево, то поедешь вглубь Канзаса, где, насколько хватает глаз, лежат земли фермеров. В этой стороне и живут двое друзей Бена, застенчивые ребята из «Будущих фермеров Америки», те самые, которые стесняются позвать его к телефону, когда трубку берет она.

— Давай налево — заедем к Мюллерам.

— Он продолжает с ними дружить? Это хорошо. Никому и в голову не придет заподозрить этих мальчишек…

— А Бена, стало быть, можно?

Диана со вздохом свернула налево:

— Я тебя полностью поддерживаю, Пи.

С самого рождения братья Мюллеры на Хеллоуин одевались в костюмы фермеров, родители отвозили их в Киннаки на одном и том же широкозадом грузовике, высаживали на Булхардт-авеню, и они в одежде и кепках с неизменным логотипом компании Джона Дира стучались в двери и, как полагается, предлагали взрослым откупиться конфетами, если они не хотят, чтобы над ними подшутили. Братья, как и их родители, разговаривали исключительно о пшенице и погоде, по воскресеньям ходили в церковь, и молитвы у них, наверное, тоже были о богатом урожае. Мюллеры — хорошие люди, но без воображения и настолько привязаны к своей земле, что даже кожа у них бугрится и морщится, как земля Канзаса.