Тайный код Конфуция - Алексей Маслов

Как всякий наставник, он превыше всего ценит именно дела, а не рассуждения, и с этой точки зрения Конфуций не философ, то есть не тот, кто «любит мудрствовать», а тот, кто настраивает мысли других так, чтобы те действовали безошибочно, безукоризненно и в соответствии с ритуалом. «У того, кто беззастенчиво произносит слова, с трудом исполняются дела» (XIV, 20). Для него цзюньцзы тот, то «прежде претворяет слово в дело, а затем следует им» (II, 13).

Сам Конфуций, судя по описаниям эпизодов его жизни, во всем стремился следовать канону цзюньцзы, был, как и цзюньцзы «строг, но не склонен к ссорам, легко сходится с людьми, но не вступает ни с кем в сговор» (XV, 22). Кун-цзы действительно не примыкал ни к какой партии или группировке (дан) и стремился сохранять независимость своих суждений. Обстановка не благоприятствовала такому поведению — заговоры, группировки, фракции стали нормой жизни того времени, Конфуций же, открыто участвуя в политической борьбе, все же оставался над суетой и по настоящему был близок лишь со своими учениками.

Как-то его ученик Цзы-гун спрашивает:

— Что можно сказать о человеке, если вся деревня его любит?

— Это никчёмный человек, — ответил Конфуций.

— А что можно сказать о человеке, которого вся деревня ненавидит?

— И это никчёмный человек, — сказал Конфуций. — Было бы намного лучше, если бы хорошие люди из этой деревни его любили, а дурные — ненавидели.

В этом — ответ на загадку его кажущейся раздражительности и нетерпимости — он просто не желает быть, как он сам замечает, человеком «с ловкой миной и льстивой речью».

Он чрезвычайно требователен к себе — отсюда и такая кажущаяся желчность и нетерпимость к мелочам. Ведь «если к самому себе будешь более требовательным, чем к другим, то избежишь обид» (XV, 15).

Вообще, в повседневной жизни он чрезвычайно педантичен и своим примером воплощает суть потаенного ритуального радения.

Он живет в постоянном трепетном страхе утратить связь с предками и духами. Жертвоприношение для него — не спорадический ритуал, но постоянное действие. Даже когда он вынужден был питаться простой кашей или овощной похлебкой, он всегда оставляет немного для жертвоприношений «и делал это с большим благовеянием» (Х, 11)

Более того, многие пассажи из «Лунь юя» рассказывают нам, что Конфуций печалился, порою плакал, предавался радости, «не отказывался от вина, но и не напивался допьяна», т. е. представлял собой вполне обычного китайца, отличного от идеала даосского отшельничества, с той лишь разницей, что каждое его действие соответствовало ритуалу. Таким образом Конфуций «не был радостен или печален без повода» — а значит важно не то, что он делал, но то, что он все свершал в «соответствии с ритуалом». Не случайно сам Учитель не садился даже на циновку, которая «лежала не по ритуалу».

Он вообще очень восприимчив к внешним явлениям — он плачет от музыки и ликует, встретив друга. Один из лидеров «Учения о сокровенном» метафизик Ван Би (226–249) в своих ранних трудах был настолько поражен многими явными проявлениями радости и горя у Конфуция и счел его поведение слишком «человеческим», что первоначально весьма низко ценил его. Но по здравым размышлениям Ван Би счел, что именно таким и должен быть мудрец — испытывающим те же чувства, что и любой человек, с той лишь разницей, что мудрец в отличие от простолюдина никогда не бывает захвачен этими чувствами и не находится у них в плену.

Конфуций абсолютно гармоничен своим поведением, у него все — вовремя, все в соответствии с ритуалом и обстановкой. Он не излишен и не докучлив — великое умение, доступное лишь талантливым наставникам и советникам.

Примечательно, что Конфуций, будучи очевидно женатым, очень мало говорит о противоположном поле. И если упоминает — то чаще всего в негативном контексте. Он признается, что не «встречал еще человека, который ценил бы благодать также, как женские прелести» (XV, 13), он сравнивает «маленького человека» с женщинами: «когда с ними сближаешься, они перестают тебя уважать, а когда отдаляешься — начинают ненавидеть».

Много было высказано версий по поводу такого нелицеприятного отношения к женщинам и практически полного отсутствия упоминаний о них в «Лунь юе», что может показаться тем более странным, если учесть в ту эпоху развлечения с «певичками», содержание наложниц и плотские прелести являлись нормативом культуры. Предполагали, например, что причина такого отношения Конфуция к женскому полу кроется в его крайне неудачной семейной жизни. Сам он не проповедовал целибат, сам он по-видимому разделял ложе с женой, но во время поста «покидал комнату, где обычно спал» (Х, 7). Как бы то ни было, в путешествиях Конфуций предстает всегда без семьи, лишь в окружении учеников.

Поразительно, но Кун-цзы с пониманием относится к стремлению к достатку, если это не задевает жизни других людей, к традиционным поборам сановников. Есть лишь одна вещь, которая недопустима — нарушение ритуального единства. Все остальное может существовать, если приходится ко времени и «по справедливости». Например, он явно одобряет поведение аристократа и сановника царства Вэй некоего Гунсунь Ба, прозванного Гуншу Вэньцзы. Тот все мог делать в меру, что и ценил Кун-цзы: «Он говорит так, чтобы никого не утомить. Когда он весел он смеется, но так, чтобы никого не задеть. Когда надо взять по справедливости, он берет, но так, чтобы ни у кого не вызвать осуждения» (XIV, 13)

Скромность и служение — вот основной критерий конфуцианского пути. Но начинается этот путь исключительно со служения духам предков. Именно в этом, а не в изучении каких-то трактатов видит Конфуций залог обретения благодати. «Младшие братья и сыновья, находясь дом, должны проявлять почтительность к родителям, выйдя за ворота — быть уважительным к старшим, в делах — осторожными, в словах правдивыми… Если у них после осуществления всего этого еще останутся силы, то следует потратить их на изучение культуры — вэнь» (I, 6). Вэнь очень емкое понятие, здесь его можно воспринимать и как изучение древней литературы (например, особо почитаемый Конфуцием «Канон песнопений»), и как постижение ритуалов, изучение других «гражданских наук», противопоставленным в чжоусской культуре военному делу (у). Важно другое — перед культурой — вэнь, как бы мы ее здесь не трактовали, следует служение родителям и старшим вообще, что в свою очередь и предопределяет развитие человека именно как «существа культуры», вымеряет меру человеческого в человеке.

Есть и другой критерий проявления культуры в человеке — это знание меры допустимого и достаточного. Животное, увидев пищу, стремится съесть столько, сколько может. Хищник будет преследовать жертву, пока сам не упадёт от истощения. Но человеку должно быть свойственно осознание меры, или, как однажды назвал это сам Конфуций, «золотой середины». Правда, высказал он это замечание с немалым оттенком грусти. «Золотая середина — это добродетельный принцип, и является он наивысшим принципом, но народ уже давно не обладает им».

Сам же Учитель никогда не требовал себе больше, чем ему было необходимо для жизни: «Рыбу ловил удочкой, а не сетью, использовал стрелу с верёвкой, охотясь на летящих птиц, и никогда не стрелял в птиц, устроившихся на ночлег».

По этому же критерию Конфуций оценивал и своих учеников: «Ши чрезмерен, Шан отстаёт. Чрезмерность так же плоха, как и отставание».

Такой же умеренности нужно следовать и при исполнении ритуалов: например, праздничная песня не должна быть разнузданной, печальная — не должна слишком ранить душу.

Конфуций, говоря о знании меры, о «золотой середине», преисполнено особо осторожного отношения к жизни, боязни поступить не в соответствии с ритуалом. Даже обдумывание своего поступка должно быть подчинено Ритуалу. Однажды Цзи Вэнь-цзы из царства Лу признался, что трижды думает перед тем, как предпринять какой-нибудь шаг. «И двух раз достаточно», — поправил его Конфуций, ибо ритуал предписывает обдумывать предстоящий поступок именно дважды.

«Лунь юй»: облик Учителя

VII, 4

Когда Учителя не одолевали дела, он был спокойным, радостным и безмятежным.

VII, 9

Если Учитель оказывался рядом с человеком в трауре, он никогда не наедался досыта.

VII, 10

В тот день, когда Учитель плакал, он не пел.

VII, 13

Учитель был особенно осмотрителен во всем, что касалось поста, войны и болезней.

VII, 19

Правитель области Шэ спросил у Цзы Лу, каков Учитель Кун как человек. Тот не сумел ответить.

— Отчего же ты не ответил ему так, — сказал Учитель — В трудах забывает о пище, в радости забывает о горе и совсем не думает о наступающей старости. Этого было бы достаточно.