Железная роза - Николай Ключарев

И вот теперь, вспоминая эти слова, Павел думал, что брат по-своему прав. Действительно, владение грамотой давало человеку немало преимуществ. Не так уж много было грамотных среди заводских людей, а если взять работных, что у домен да кузнечных молотов стоят, среди них не было никого, кто разумел бы по-печатному.

Не сложись так обстоятельства, кем бы он мог стать? Писарем, конторщиком в заводской конторе, почиталой на заводе, а то и смотрителем. Для этого нужно было только одно: уметь угождать тем, кто выше тебя.

«Да, не гнул бы теперь хребет у домны. И дом бы имел не такой, как теперь. Не избу о двух окнах, а пятистенку», — размышлял Павел, внутренне подсмеиваясь над такими своими мыслями.

Друзей на новом месте у Павла не заводилось, и он все время после работы проводил дома, ухетывая избушку, заготовляя на зиму дрова, корчуя оставшиеся пни на огороде. Помногу занимался он с ребятами — трехлетней Катенькой и Сергуней, начинавшим уже ходить.

Уходить далеко за пределы поселка ему было запрещено. Но однажды ему пришлось этот запрет нарушить. Пришел с Выксуни парнишка-подросток с известием о том, что Ефим лежит при смерти и просит мать и брата беспременно прийти проститься.

Заплакала, заголосила Аксинья, узнав о болезни старшего сына, засобиралась в путь-дорогу. Помогая ей одеться, Любаша поглядела на молча стоявшего у печи Павла:

— Пойдешь?

— А как же! Вот только думаю: разрешенья у приказчика просить — пожалуй, не пустит. Тайком, может, сбегать?

— Не ближний путь, двадцать пять верст. Кабы на лошади, а пешком не обернешься.

— Да, придется просить.

Не мешкая, он отправился к оставшемуся за главного на заводе приказчику Жагрову, захватив по пути у девки-вековухи, промышлявшей тайной торговлей, полбутылки зеленого вина. Приказчик принял приношение, поломался немного, но сходить проститься с братом разрешил, упредив при этом, что дает ему на все про все сутки.

— Ну, а если помрет твой брательник, — добавил Жагров, — тогда еще придешь, так и быть, пущу на похороны.

Ефим был плох. Болезнь сильно переменила его: щеки ввалились, светлые когда-то глаза запали и оттого казались темными, синие жилки просвечивали на исхудавших руках. Простудился он у домны. В прежние времена и внимания бы не обратил на такой пустяк, а тут сдал. Не больно стар — пятьдесят лет всего, а сил нет. Все домна высосала.

Увидев вошедших в избу мать и брата, Ефим оживился. Он хотел было приподняться и сесть на кровати, но Павел остановил его:

— Лежи, лежи, не вставай, вредно тебе!

Когда прошли первые расспросы и утихли слезы, Ефим сказал, обращаясь к матери и жене:

— Вы, бабы, не мешали бы нам. О деле поговорить надо.

Те вышли в сени.

На другой день, ранним утром, Павел пустился в обратный путь. Мать осталась на Выксуни.

Любаше, участливо спросившей, каково состояние ее деверя, Павел коротко ответил:

— Бог даст, поправится!

По виду мужа Люба поняла, что какая-то новая забота овладела им, но допытываться не стала: придет время — сам скажет, если нужно. А не скажет — значит, нельзя. Нельзя и допытываться. А Павел, вернувшись домой, стал днями пропадать в окрестных лесах. Приходил домой усталый, измазанный глиной. Чего искал в лесу — не говорил. Искал же он глину особой стойкости к огню. О том, какова она, рассказал ему Ефим, поведавший в дни болезни брату свою заветную мечту: сварить такой чугун, чтоб был крепче железа. Старый горновой поведал ему о том, как он пытался сам сварить такой чугун, приспособив для этого выложенную им малую домницу с сильным дутьем. Получить желанный чугун ему не удалось: то состав руды был не тот, то глина большого жара не выдерживала.

Услышав об этом от брата, Павел загорелся его мечтой и теперь искал в лесу жаростойкую глину. Недели две ходил он впустую, а однажды ему повезло: находка оказалась подходящей.

Домницу Ястребов делал в лесу, вдали от людского глаза. «Нечего мороку разводить, болтать о том, чего нету, — думал он. — Выйдет — тогда и люди узнают».

Клал печь с превеликой тщательностью и просушку сделал по всем правилам. А просушив, приладил к оставленному в печи отверстию принесенные из дома кузнечные мехи для дутья.

Все было готово. Павел засыпал в домницу уголь, поджег его и начал потихоньку раздувать. Подождав, пока уголь разгорелся, засыпал руду, смешанную с доломитом. Всего клал не как на заводе в домну сыплют, а по совету, преподанному Ефимом.

Всю ночь провел он у своей домны, досыпая в нее то угля, то руды и беспрерывно качая мехи. К утру плавка была выпущена. Забрав с собой еще не остывший как следует слиток металла, Ястребов, не заходя домой, направился на завод. Быстро принял домну от сменного горнового, удостоверился, что все идет хорошо, и чуть не бегом побежал в кузницу. А там положил отлитый ночью слиток на наковальню и ударил молотом. Слиток разлетелся на несколько частей. Плавка не годилась.

Первая неудача не обескуражила Павла. Он снова и снова плавил чугун в своей домнице. Через месяц к нему наведался поправившийся после болезни Ефим. Посмотрев на сооружение, возведенное братом, он одобрительно хмыкнул, дал несколько советов насчет руды, как лучше засыпать и как плавить. Но и его советы не помогли: металл получался хрупким, не имел той крепости, о которой мечтал Ефим и которой теперь добивался Павел.

Так миновало лето, наступила зима. Другой на месте Ястребова давно бы бросил эту затею, а он, несмотря на зимнюю стужу, продолжал свои поиски. Из жердей, ивняка и моха он устроил вокруг домницы тепляк, и это хоть немного выручало его. Люба, давно уже знавшая о поисках чудесного металла, с жалостью смотрела на похудевшего Павла, ласково уговаривала прекратить все до весны, но он и слушать не хотел, ежедневно уходил в лес и плавил, плавил чугун, словно ждал чуда.

И однажды чудо свершилось.

В один из дней, придя в лес, Ястребов обнаружил, что угля у него мало и вряд ли хватит на плавку. Идти назад за ним не хотелось, и он решил попробовать все же выплавить чугун на том угле, что есть. Засыпав, как всегда, руду и доломит, он медленно начал качать мехи.

Время от времени Павел приподнимал крышку домны, заглядывал, как идет плавка. Заметив, что руда стала оплывать, он усилил дутье. Наконец все было готово. Взяв в руки почти совсем остывший слиток, горновой подивился тому, что цвет его был в отличие от обычного светло-серым.

«Видать, действительно мало угля-то!» — подумал он и зашагал к дому.

На этот раз он не торопился в кузницу. Павел был уверен, что плавка оказалась неудачной. Но когда он все же попробовал разбить молотом принесенный с собой чугун, тот не поддался. Не веря своим глазам, Ястребов ударил по слитку еще сильнее. Тот оставался целым. Разбить его удалось только после того, как слиток был поставлен на излом. Зерно вылитого Павлом серого чугуна было мелким, как порох. Посмотрев на него, горновой оглянулся: не видел ли кто? Но все были заняты своим делом.

Павел не помнил, как отстоял смену до конца. Возбужденный, прибежал он домой и не вытерпел, поделился радостью с Любашей. Та выслушала мужа и сказала:

— Подожди, Павлуша, радоваться-то. Может, случай пал, а вдругорядь не сумеешь снова такой чугун отлить.

Ее слова оказались вещими. Металл, отлитый на другой день, был по-прежнему хрупким. Не удалось Павлу отлить нужный металл и на третий день, и на четвертый. Он впал в тоску и хотел уже бросить все, потом взял себя в руки. Стал припоминать, как шла плавка в тот счастливый день. Припомнил, что у него мало было угля. Попробовал делать все так, как в тот раз. И счастье улыбнулось ему: чугун оказался снова крепким. Он проделал еще несколько плавок — результат был тот же. Тогда Ястребов пошел к приказчику и признался в своих поисках.

Жагров был по-своему неглупым человеком, но не сразу понял, чему так рад этот высокий худой человек, пришедший к нему с кусками серого чугуна. А когда понял, решил, что об этом нужно без промедления сообщить барину Андрею Родионовичу.

Приехав из Москвы, Баташев вызвал Ястребова к себе. Выслушав его рассказ и посмотрев на привезенный им из Велетьмы диковинный чугун, он приказал тут же испробовать, каков будет металл в ковке. Результаты оказались изумительными: железо легко и хорошо ковалось, было не ломким и на удивление прочным. Такого еще никто не видел.

— Ну, чем тебя наградить? — спросил он Ястребова. — Хочешь, приказчиком на заводе сделаю?

— Покорно благодарю, барин, — ответил Павел. — Оставьте меня как есть. Разрешите только сюда, на Выксунь к брату наведываться. Болеет он у меня.

— Дурак, выгоды своей не понимаешь! — рассердился заводчик. Но поступил так, как просил Ястребов.

XXIV

С трудом пробираясь сквозь чащи густых зарослей, по лесу шли двое. Временами они останавливались, прикидывая, в какую сторону двигаться, затем шагали дальше. По их изорванной одежде и изможденному виду можно было судить, что брели они издалека.