Я убью свое прошлое - Алексей Макеев

С забором Хельма разделалась шутя, перемахнула его изящным длинным прыжком и неслась следом за Ильей, он даже слышал, как собачьи когти скребут наст. Снежная корка выдерживала легкую по сравнению с ним Хельму, и собака догнала его мгновенно.

– Привет, привет, девочка моя, – Илья схватил собаку за ошейник, ладонью надавил ей на спину, заставляя сесть. Та плюхнулась на снег, но тут же вскочила, запрыгала, норовя встать на задние лапы, скулила, лезла целоваться. И негромко тявкала от избытка чувств, словно выказывала свое недовольство: «Где ты был, сколько можно, я соскучилась…»

Послышался хруст снега, тяжелое дыхание и усталый голос – отец на ходу звал Хельму. «Азиатка» насторожила маленькие круглые ушки, повела ими, как локаторами, и закрутила головой, словно пыталась разорваться между двумя хозяевами. Илья шлепнул собаку по крупу, она бросилась к отцу, исчезла за деревьями и почти сразу вернулась обратно. Следом показался высокий, чуть сутулившийся человек, он с трудом пробирался по глубокому снегу и часто останавливался, чтобы перевести дух. Заметил Илью и крикнул:

– Не бойтесь, она не укусит. Ей поиграть хочется, стойте на месте, я сейчас ее заберу…

– Я знаю, – перебил отца Илья и шагнул ему навстречу. – Знаю, что не укусит. Как ты? Здоровье как, сердце?

Отец остановился, привалился плечом к стволу березы, зачем-то снял очки и посмотрел на сына. Стащил с головы шапку, вытер ею лицо и шагнул навстречу Илье.

– Жив, – только и смог проговорить он. – Слава богу. Я думал…

– Что меня давно того? Ручонки у них коротки. – Говорить, стоя едва ли не по колено в снегу, было неудобно, да и ошалевшая от радости Хельма скакала вокруг, кидалась передними лапами на грудь то одному, то другому. В конце концов на нее рявкнули хором, и она притихла, только тыкалась в ладонь холодным носом, напоминала о себе.

– Жив, – повторил отец. – Что случилось, Илья? Можешь мне толком объяснить?

– Сам пока не знаю, – ответил тот. – Подстава на подставе. Что меня с героином в машине, что Ольгу с Ахматом этим. Где она, ты не знаешь?

Отец вздохнул, отвел взгляд, погладил Хельму по голове. Плохи дела, раз он так реагирует.

– Где моя жена? – повторил Илья. – И Лиза с Мишкой? Если знаешь – скажи, мне нужно знать.

– Нет у тебя жены, – отозвался отец. Он по-прежнему смотрел в сторону, на ствол старой ели. – И детей нет. С Ольгой тебя развели, вас обоих родительских прав лишили, Лиза и Мишка уже в детдоме. Ольгины родители Лизу забрать хотели, но им отказали с формулировкой «неблагополучная семья». А Ольга… Я не знаю, честное слово. Я ее родителям звонил, Тамара Ивановна меня послала куда подальше – и весь разговор. Но в больнице Ольги уже нет. Я медсестре из хирургии заплатил, она сказала, что домой на долечивание выписали, а как там на самом деле – я не знаю. Доволен?

В голосе отца появилась злость и даже обида, теперь настала очередь Ильи рассматривать окружающий пейзаж. Развод, лишение прав, детдом, Ольга неизвестно где – финал истории предсказуем. Но хоть живы все, а сейчас и это немало.

– Мне сказали, ты двоих убил, – эти слова отцу дались нелегко. Илья кивнул в ответ, решив не уточнять общее количество тех, кому он помог покинуть этот мир.

– Кто это был? – в ответ снова нечего сказать.

– Не знаю. Я застал их в своей квартире. Они сломали дверь и ждали меня. Я успел первым. Кто скажет, что это неправда? Так все и было, к сожалению, свидетелей не осталось, подтвердить некому.

– Дальше что? Так и будешь бегать от них всю жизнь? – раздался щелчок карабина. Потерявшая бдительность Хельма оказалась на привязи, но ничуть не расстроилась, сидела рядом и крутила головой, глядя то на старого хозяина, то на молодого.

– Не те ли, что в машине у моего дома сидели? – спросил отец. – Что-то давненько их не видно. А то приходили, вопросы всякие задавали – не видел ли я тебя, не звонил ли, не собираешься ли ты ко мне в гости. Потом, месяц назад примерно, как отрезало – никого, надоел я им. А дней десять назад снова здоро́во: притащились, вежливые такие, в костюмчиках, духами пахнут, как девки. И вопросы те же задавали: не знаю ли я чего, а если знаю, то не хочу ли рассказать. На условиях полной конфиденциальности и гарантий неприкосновенности. За вознаграждение.

– И что? – рассеянно спросил Илья.

– Хельму на них спустил, – отец потрепал собаку по загривку. – Потом еле успокоил. Ищут тебя, и не менты. Хотя и они тоже.

– Я знаю, – отозвался Илья, расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана деньги, протянул их отцу. Тот стоял неподвижно, смотрел на показавшуюся из-под куртки сына кобуру с торчащей из нее черной рукоятью «ТТ», потом перевел взгляд на деньги.

– Это что? – спросил так, словно видел впервые в жизни.

– Бери, – Илья затолкал пачку в карман отцовского пуховика. – Пусть будут, пригодятся.

И отступил назад. Хельма вскочила, кинулась следом, но натянувшийся поводок отбросил ее назад.

– Ты вернешься? – вопрос из разряда ритуальных, оба понимают, что для Кондратьева Ильи обратной дороги теперь нет. И самого Кондратьева Ильи не существует, его старый паспорт давно гниет в недрах московской канализации, а Андреев Илья – это совсем другой человек. Безжалостный, сильный, не готовый уступать и прощать, он не собирается красиво умирать, он хочет жить, и жить как человек, а не загнанная в вонючий подвал крыса. Впереди полно дел, он нашел врага, осталось только подобраться к нему на расстояние выстрела, а лучше ближе, как можно ближе, чтобы сначала обсудить кое-что. Но об этом отцу знать не надо, и не потому, что под давлением он может и проболтаться, и охрана спрячет господина председателя совета директоров «Трансгаза» в бункер, рассчитанный на прямое попадание ракеты с ядерной боеголовкой. Просто пока жив Меркушев, они с отцом чужие друг другу люди, а дальше как карта ляжет.

– Как получится, – Илья, не оглядываясь, зашагал прочь. В спину ему раздался сначала скулеж Хельмы, потом ее лай, потом стало тихо. Он прошел по своим следам, выбрался на тропинку и зашагал по ней в противоположную сторону от грохотавших за деревьями электричек, от станции, куда приехал два часа назад, к дороге, ведущей к МКАД.

В кабинете на этот раз было холодно и сумрачно, сам спец выглядел неважно. И без того бледное, сегодня его лицо приобрело явно сероватый оттенок с переходом в синеву под глазами, на белках сонных глаз просматривались красные прожилки. Тарасов, увидев входящего в кабинет Илью, торопливо допил содержимое чашки и спрятал ее за жалюзи на подоконнике. Выпрямился за столом, подвинул к себе зеленую пластиковую папку с бумагами, включил ноутбук. Илья уселся напротив и ждал, пока специалист соберется с мыслями. Тому понадобилась еще пара минут, он перебрал и аккуратно сложил бумаги, проверил что-то на мониторе ноутбука и приступил к докладу.

– По вашему заданию я провел необходимые следственные действия, назовем их так, получил доступ к архиву вашего города и архиву МВД. Провел необходимые мероприятия, встретился с бывшими сотрудниками органов, с другими свидетелями, коих оказалось достаточно, чтобы я мог сделать окончательные выводы и заключения по интересующему вас вопросу. Ваши догадки подтвердились, маньяк существовал, на его счету двадцать три жертвы. Все они в возрасте от пяти до четырнадцати лет, одиннадцать человек из местного детдома, остальные – несовершеннолетние бомжи и бродяги.

– Почему из детдома? – Илья задал первый пришедший в голову вопрос.

Тарасов с ответом не торопился, извлек из папки первый лист и подал его Илье. Тот взял его – это оказалась ксерокопия старого документа, исходник был напечатан на машинке и представлял собой список. Фамилии, имена, даты рождения – всего в реестре оказалось более пятидесяти человек. Илья не стал его дочитывать, посмотрел на «шапку» документа. «Каляевский детский дом-интернат». Да, есть такой поблизости, от города до него километров семь. Рядом еще развалины монастыря и церковь, приспособленная под котельную для этого самого дома-интерната. Бывали, видели, спец не врет, он действительно там был. Илья поднял голову от распечатки, а Тарасов протягивал ему уже другой лист – обычный, формата А4, текст напечатан на принтере.

– А это жертвы вашего маньяка. Можете сами убедиться – номера девятый, шестнадцатый, двадцать третий, сорок второй, – по памяти перечислял Тарасов.

Илья держал в руках уже две ксерокопии, смотрел то в одну, то в другую. Да, он прав: например, Гусаченко Ирина фигурирует в обоих списках, на момент попадания во второй ей было десять лет. Кулычева Елена тоже упоминается дважды, ей было девять. Новикова Марина – двенадцать, Мартынова Юля – пять. «Уж не с ней ли Наташка тогда Меркушева застукала?» Илья положил бумаги на стол, почувствовал, как взмокли ладони. «Лиза и Мишка в детдоме», – от одной мысли по коже прошел мороз. «Не дай бог», – Илья прикрыл глаза и положил руки на колени, сжал кулаки и проговорил: