Голос зовущего - Алберт Артурович Бэл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, причины были извечны, как извечен и род человеческий? Но, может, они все же устранимы, как уверяли некоторые. Понять причины было нелегко. Возможно, они гнездились в генах? Или прозябали в подвальных каморках? Или укрывались за глухими стенами особняков? Струга взялся для себя это выяснить, чего бы это ему ни стоило.
Служебный мир Струги придавал его жизни ощутимую ценность, ибо жизнь нередко подвергалась опасности и риску.
В шесть часов пять минут, выпив на кухне полбутылки минеральной воды «Славяновская» и облачившись в тренировочный костюм, Струга вышел на улицу.
На асфальте лежала роса. Вдали прогромыхал трамвай. В оловянном небе голубели прогалины. Воздух был сырой и промозглый. Тренировочный костюм приятно облегал тело, кеды мягко стискивали ступни. До парка было несколько сот метров. Струга начал пробежку.
С тех пор как к нему привязалась подагра, Струга каждое утро делал пробежку. Петлял вверх и вниз по пригоркам Межапарка. Подражая спуску горнолыжников, огибал деревья, пни и камни.
В семь часов пять минут Струга вышел из парка, достал из кармана восемнадцать копеек, положил их на прилавок киоска.
Продавщица пододвинула приготовленную пачку газет. Они пахли типографией и новостями. Никаких слов, вопросов, просто вежливый кивок — это у него вошло в привычку. Уже два года каждое утро Струга сам покупал газеты и успевал прочитать их на час раньше, чем если бы их приносил почтальон. И только несколько журналов приходило по почте, да еще газетка «Киноэкраны Риги» — для жены.
Струга отворил дверь на кухню, пахнуло ароматом кофе. Жена всегда варила крепкий душистый кофе. Из кастрюльки Струга налил в чашку кипяченого молока. Подагра лишила его удовольствия пить кофе. Добавил в молоко две ложки меда, пил маленькими глотками, закусывал черным хлебом. Потом — сыр, густо намазанный маслом. Еще два яйца вареных «в мешочек».
Накануне он поссорился с женой. Семейная жизнь Струги протекала ровно и согласно, и причина ссоры, по правде сказать, была пустяковая. Он собирался взять отпуск в конце февраля. Все было давным-давно оговорено. Федоров, его коллега, не возражал, хотя с сентября до февраля еще многое могло измениться — например, затянется какое-нибудь дело, подвернется срочная командировка, понадобится подменить заболевшего сослуживца. Федоров нередко болел гриппом именно в феврале. Струга уже пять зим подряд на слаломных лыжах обкатывал горы Латвии. Этой зимой собирался на Кавказ— хотелось помериться силами с тамошними склонами, испытать себя и свое горнолыжное мастерство.
Жена сердилась, что муж не попросился в отпуск одновременно с нею в августе.
Ссора была, так сказать, задним числом. Отпуск жены позади, все решено. На этот счет объяснились еще тогда, в августе.
Уж так получилось — в августе выпало много работы. Разгар лета — раздолье для преступников и нарушителей. Подозрительные типы, словно тараканы, выползают изо всех щелей, живут на природе в свое удовольствие. Закон тут должен глаза и уши держать открытыми, не время прохлаждаться в отпуске. Работы невпроворот. Наряду с серьезными, трагическими исчезновениями случались и происшествия романтического характера.
Чаще всего бывало так: некая девица уезжает с неким парнем, а родители девицы не знают ни парня, ни куда он ее увез.
В своей работе Струга имел дело с людскими недостатками, слабостями, он изучал эти недостатки и слабости. Вдыхая аромат кофе и попивая сладкое молоко, он вспоминал вчерашние несправедливые попреки жены, и вдруг ему самому захотелось затеряться в укромных владениях зеленого лета с каким-нибудь отзывчивым, обаятельным созданием, с этакой образцовой женщиной, умной, красивой, темпераментной, которая разрешила бы ему читать за завтраком газеты. И Струга даже хмыкнул, откусывая хлеб. Хмыкнул про себя. Он знал, что никогда не решится на подобное приключение, для этого не хватало азарта, по натуре он был медлительным аналитиком. Он обнаруживал смелость при исполнении служебных обязанностей, но тут с грустью припомнил несколько упущенных отличнейших возможностей завязать роман с красивой женщиной. Причин такого воздержания было четыре: во-первых, он любил жену и пользовался взаимностью, во-вторых, он был добропорядочен, в-третьих, боялся дурных болезней, в-четвертых, по складу характера был идеалист и моногам.
Поев, чмокнул в щеку жену, сказал спасибо.
Почтовый ящик по-прежнему был пуст. Почтальон приходил примерно в половине девятого. Очутившись на улице, Струга, вопреки ожиданиям, не проникся достаточно хорошим настроением. Помахивая портфелем, он зашагал к трамвайной остановке.
Навстречу, узким тротуаром, где только двоим разойтись, шли трое рослых, плечистых верзил, уже с утра на взводе, и все, как говорится, мужчины в соку, о чем-то спорят, лица раскраснелись, глаза блестят. Ни дать ни взять, хозяева жизни и уж, конечно, — тротуара.
Идущие впереди женщины посторонились, сошли с тротуара, пропуская лихую тройку. Громоголосый крик верзил разносился по тихой улице. Струга вдохнул поглубже и двинулся прямо на них. Он шел по краю тротуара. Верзилы при желании могли пропустить Стругу, но где им замечать человека в штатском, для них он пустое место, привыкли, что все им уступают дорогу, а тут, подумаешь, какой-то одинокий прохожий.
Струга уперся ногой в тротуар и саданул с разгона крайнего в грудь плечом. Верзила отшатнулся, сошел с тротуара, пропуская его.
Струга не оглянулся, даже глазом не повел на задиристых прохожих. Словно их и не было. Прошел как ни в чем не бывало. Кто-то там по неосторожности натолкнулся на его плечо.
И сразу отлегло на душе.
Верзилы позади остановились, погалдели, однако ничего непристойного сказано не было. А жаль. Струга только и ждал, чтобы обернуться. Конечно, уважающему себя сотруднику уголовного розыска не пристало делать внушение уличным бузотерам, учить их ходить по тротуару, но у Струги внутри все закипало, когда он видел подобных хамов, словно танки, прущих напролом по улице, не уступая дороги ни женщинам, ни детям, ни старикам.
С нарушителями закона мы справимся, подумал Струга. А как быть с этими? Статью закона к ним не применишь. Ничего, в следующий раз нахал остережется крепкого плеча, пожалуй, уступит дорогу прохожему посильнее. А женщине?
В трамвае Струга сел на последнее сиденье, достал из портфеля газеты. Пробежал глазами международные новости, задержался на спортивных колонках.
В коридоре управления Струга встретил сослуживца, и тот, к великому удивлению, вернул ему долг. Долг был старый, годичной давности. Струга уж махнул на него рукой. У сослуживца четверо детей, с этим приходилось считаться. Спрятав полученные деньги, Струга, в приподнятом настроении, вошел в кабинет, про себя отметив, что получать деньги куда приятнее, чем отдавать.
Часы показывали
