Территория войны. Кругосветный репортаж из горячих точек - Роман Бабаян

Летом 2004 года я делал её в Южной Осетии. Там началось очередное обострение ситуации и так далее. Нужны были свежие новости для Первого канала, где я тогда работал. Собственно, в этом удивительно красивом горном крае всегда в случае «обострения ситуации» происходило практически одно и то же. Цхинвал — по сути, маленький городок, что-то вроде районного центра в Средней полосе России, со всех сторон окружён грузинскими сёлами и посёлками. Когда обстановка накалялась, грузины занимали все господствующие высоты над городом, устанавливали там артиллерию и начинали обстрел. Жители южноосетинской столицы уже к этому привыкли. Женщины и дети уходили в подвалы и жили там иногда по несколько дней. Мужчины занимали свои места в окопах и сражались, отодвигая грузинские огневые точки подальше от города.

Так было и на этот раз. Я со своей съемочной группой отработал в Южной Осетии три недели. Были и в осетинских, и в грузинских окопах, разговаривали с людьми и в городе, и в окрестных сёлах. Каждый день передавали информацию в Москву. Обычная журналистская работа.

И вот наконец в двадцатых числах августа я возвращаюсь в Москву. Прилетели ночью, до дома добрался только в половине пятого утра. Одно-единственное желание — выспаться.

Не успел разобрать дорожную сумку — звонок. И не от кого-нибудь, а от генерального директора Первого канала Константина Эрнста. Сразу, без вступления, говорит: «Нужно срочно выдвинуться в Южную Осетию». Я не сразу понял — что, снова? Да, говорит, снова. А сейчас срочно приезжай в Останкино.

Через полчаса я уже в кабинете Сергея Горячева — главного редактора программы «Время». Он смотрит на меня понимающе: «Знаю, что ты только вчера вернулся из командировки». «Если быть совершенно точным, — отвечаю я, — то не совсем вчера, а, скорее, сегодня».

— Ладно, — озабоченно произносит Горячев. — Как раз сегодняшней ночью там произошли какие-то очень серьёзные бои. Так что надо срочно возвращаться — все вопросы с оформлением командировки для тебя и для ребят уже решены.

Я вышел из кабинета и стал готовиться к отъезду. Но оказалось, что всё далеко не так просто. Не прошло и часа, как шеф снова звонит мне и просит срочно зайти к нему.

— Задача меняется.

— Что, полетим в другой регион?

— Нет, туда же, но с другими целями. На новостную программу ты работать не будешь. Нам нужен документальный фильм по ситуации в Южной Осетии. Эту ситуацию нужно рассмотреть со всех сторон и дать все точки зрения. Но работать надо быстро — фильм должен быть готов не позже, чем через месяц.

Тут же всё и выяснилось. Оказывается, накануне прошла рабочая встреча президента России Путина с министром по чрезвычайным ситуациям Сергеем Шойгу. Наверное, теперь уже мало кто помнит — да и не все об этом знали, что во время первого военного конфликта в Южной Осетии, начавшегося ещё в 1991 году, именно Сергей Шойгу вводил в этот регион российские миротворческие силы. Тогда в России хотели подчеркнуть, что речь идёт не столько о войне, сколько о чрезвычайной ситуации, которую возможно ликвидировать мирным путём, без прямого применения силы. И вот теперь президент поставил министру Шойгу задачу — напомнить россиянам и всему миру, что же такое Южная Осетия и что она значит для нашей страны. Таким напоминанием и должен был стать наш фильм — так объяснил мне моё новое задание Константин Эрнст.

Откровения Шойгу

На следующий день моя группа вновь вылетела по знакомому маршруту. А прямо перед отлётом я навестил Сергея Шойгу в его кабинете в Министерстве чрезвычайных ситуаций и записал с ним интервью часа на четыре. Отрывки из него потом вошли в фильм.

В первую очередь министр вспомнил ситуацию весной 1991 года, когда в Цхинвал вошли части внутренних войск России и началось оказание помощи пострадавшим от войны.

— К маю в Северной Осетии скопилось уже порядка 130 тысяч беженцев. Беспрерывно шёл поток раненых. Вокруг Цхинвала скопилось огромное количество бронетехники, грузинских вооружённых сил — тогда они назывались Национальной гвардией Грузии. Обстрел вёлся круглосуточно.

Вот тогда мы получили первое поручение российского правительства — оказывать помощь южноосетинским беженцам. Стали организовывать для них лагеря. Причём первыми в них вселялись беженцы даже не из Южной Осетии, а из внутренних районов Грузии — оттуда вытеснили всех осетин.

Когда стало ясно, что раненых становится всё больше и больше, в Северную Осетию был переброшен госпиталь медицины катастроф. Он базировался в Беслане, мы перевозили раненых из Цхинвала вертолётами. К сожалению, один вертолёт тогда не долетел — до сих пор не знаю, сам ли он разбился или был сбит. Люди погибли. Но наши медицинские бригады продолжали работать, несмотря ни на что.

А через год наступило время миротворцев.

Надо отметить, что для прекращения боёв в Южной Осетии в начале 1990-х годов было принято беспрецедентное решение, попросту не имеющее аналогов в истории мировой политики и дипломатии. Кое-кто из западных политиков открыто называл его авантюрой.

В июне 1992 года под давлением России президент Грузии Эдуард Шеварднадзе, сменивший на этом посту Звиада Гамсахурдия, был вынужден пойти на переговоры по урегулированию грузино-осетинского конфликта. В Дагомысе он подписал с Борисом Ельциным соглашение, согласно которому в регион должны были войти так называемые смешанные миротворческие силы: по одному батальону грузинских, осетинских и российских войск. А руководить операцией по установлению мира поручили тогда ещё не министру, а председателю Государственного комитета РФ по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям Сергею Шойгу.

Вот что рассказал мне об этом Сергей Кужугетович:

— Когда приехали в Цхинвал, впечатления были самые тягостные. Мне сразу вспомнились кадры из военных фильмов, где показывают города, откуда уже ушли чужие, но ещё не пришли свои. По городу бьёт артиллерия с гор, постоянно меняются секторы обстрела. Надо вычислять, какие улицы простреливаются, а какие нет, чтобы вовремя проскочить через опасную зону. Один раз не успели, одну из наших машин подбили. Пришлось её оставить. Словом, война.

Больше всего мы тогда опасались провокаций. Понимали, что достаточно одного выстрела по колоннам миротворцев и перемирию придёт конец. Поэтому в Цхинвале всех предупредили, что если где-то обнаружится огневая точка, она будет немедленно беспощадно подавлена. Но это было только частью большой подготовительной работы.

Вокруг Цхинвала оказалось заминированным всё — дороги, мосты, сады, трансформаторные подстанции, линии электропередач. Прибавьте к этому, что минировалось всё это не профессионалами, а кем попало и как попало. Карты минных полей где-то были, где-то их не было.

Сосредоточение наших колонн, — российской и осетинской, — техники и людей — было во Владикавказе, там всё готовилось. Сделали макет трассы на земле, и командиры батальонов отрабатывали свой маршрут, показывали, как и где они поведут свои колонны, потому что путь через горы был очень сложным.

Обстановка усугублялась тем, что нам надо было войти в Цхинвал со стороны Рокского тоннеля одновременно с грузинской колонной, двигавшейся со стороны города Гори. Если бы грузины пусть ненамного, но опередили нас, их в городе могли встретить шквальным огнём. Но всё прошло благополучно и войну удалось прекратить.

В городе был праздник, радость на измученных лицах людей, забрасывавших наши бронетранспортёры букетами цветов.

Но мы угадывали за этой радостью и другое чувство — недоверие. Ведь до этого уже дважды в Цхинвал входили наши внутренние войска. Наводили там порядок, а потом… по приказу из Москвы уходили назад. И снова начинались обстрелы, несущие разрушения и смерть.

Записав интервью с Шойгу, вместе со своей съёмочной группой я выехал в аэропорт. Планы у меня были наполеоновские — решил вылететь сначала в Тбилиси и там переговорить с виднейшими грузинскими политиками. Сначала с Эдуардом Шеварднадзе — «Седым лисом», как называли его в Грузии. Попросить его рассказать, что происходило в Южной Осетии в пору, когда он был президентом. Потом — с Михаилом Саакашвили — «Мишико» — он стал президентом Грузии в начале 2004 года. Ещё я планировал встретиться с Георгием Хаиндрава — он в то время был министром Грузии по урегулированию конфликтов, то есть фактически по делам Южной Осетии и Абхазии. Георгий Леванович, кстати, по профессии почти что мой коллега — режиссёр-документалист, поэтому я рассчитывал, что достаточно легко смогу найти с ним общий язык. Ну а после всех этих разговоров — если они, конечно, состоятся, — нужно будет добраться до воюющего Цхинвала. При этом, хочу заметить, никакой предварительной договорённости о встречах и интервью со всеми этими высокопоставленными людьми у меня не было, но я рассчитывал на удачу.