Обуздать ветер - С. Алесько

Мы с Корнем шли впереди, Эрика привычно отстала. Уже показалось окончание спиральной улицы, оставалось миновать три дома, окруженных хороводами позелей, как с одного из дворов раздался истошный женский крик. Если и были в нем слова, я не разобрал, зато отлично понял — происходит там что-то плохое, и тут же, не успев подумать, смогу ли помочь или сам пропаду, рванул вперед. Корень кинулся за мной, об Эрике оба напрочь позабыли.

Несколько мгновений, и мы вбежали во двор. На траве, ближе к дому лежал мальчишка-подросток, рядом бесновалась какая-то зверюга, на первый взгляд нечто среднее между выдрой и собакой: вытянутое поджарое тело, покрытое плотно прилегающей темной шерстью, лапы длинные, узкая морда с коричневато-розовой пастью, полной острых зубов. Кричавшая женщина пыталась подойти к мальчику, но зверь не подпускал, рычал, с губ стекала слюна.

Я едва успел заметить, как Корень, только что стоявший рядом, скользнул куда-то в сторону, а в следующий миг, оказавшись за спиной твари, всадил ей под лопатку нож, над которым все эти дни не уставала потешаться Эрика. Мол, конечно, в Зеленях с оружием расставаться ни за что нельзя, шагу не ступишь — на разбойников нарвешься али на хищных тварей.

Зверюга захлебнулась визгом, дернулась раз-другой и затихла.

Женщина (кажется, ее зовут Ива, ну да, Эрика ведь со всеми меня перезнакомила. Мальчик — Калган, желтобровый, как и отец, оба любят животных. Семья разводит самых удойных чуть ли не во всех Зеленях коров) кинулась к сыну, я шагнул за ней и тут только разглядел, что шея мальчишки сбоку разорвана, и кровь хлещет из раны на рубаху и на траву, тот самый калган, его листья и маленькие желтые цветы становятся красными. Паренек был в сознании, силился то-то сказать, но получалось только шевелить синюшными губами. Бледное до неживого серого оттенка лицо выражало не столько испуг, сколько удивление. Я отлично понимал мальчика: как такое могло случиться с ним? Неужели это он умирает вот так глупо и бесцельно, солнечным днем во дворе родного дома? Да, каким бы благословенным не выглядел край, как бы ни стремились его жители не допускать зло в свои пределы, оно все равно просочится, если не на плечах порочных людишек, то на загривке взбесившейся лесной твари… И нож за поясом везде пригодится, милая сестренка, хотя в этот раз, он, увы, опоздал.

— Зови творящего, женщина! — рявкнул Корень, опускаясь рядом с мальчиком на колени и пытаясь зажать рану.

Ива, повинуясь командному окрику (я сам чуть не рванул со двора, будто старательный новобранец), хотела было подняться на ноги, но паренек из последних сил вцепился в руку матери. Вдруг пришло едва ли не болезненное ощущение, что жить Калгану осталось несколько мгновений, он это понимает и боится остаться один в окружении чужаков. Зель-творящая, ну почему я не могу управлять своим даром?! Ведь наверняка и без лекарских познаний смог хотя бы кровь затворить…

Внезапно порыв ветра толкнул в спину, и я упал на колени рядом с умирающим. В голове будто заворочался клубок игл, от колющей боли знакомо потемнело в глазах. Не страшно: мысленно я отлично вижу, как струя уходящей жизни светлой радугой упирается в лишенную растительности черную землю, растекается по ней. Нет, так не пойдет. Раз уж дар проснулся, я должен вытащить мальчишку. Словно в ответ на мои мысли, тимьян в мгновение затянул голое пятно, куда изливался играющий разноцветьем свет. Позель ковром покрыла землю, слабо мерцавшую от выплеснувшейся жизни, впитала свечение, потянулась навстречу сияющему потоку, обволакивая его, отдавая назад собранное, направляя обратно, к почти угасшей плоти. Боль в голове набирала силу, ну и в болото ее, потерплю. Лишь бы полностью вернуть теплый свет телу, разгорающемуся ярче и ярче, будто угли притухшего костра под порывом ветра. Да, вот так, назад, к Калгану, все до последнего светлого отблеска. Теперь запечатать рану, сшить края тонкими тимьяновыми веточками…

— Перец, очнись!

Кто-то яростно тряс меня за грудки. Я открыл глаза, надеясь, что зрение вернулось. Угу, все в порядке, только почему у Корня такое встревоженное лицо? Мальчишка жив, слабо трепыхаясь, пытается выбраться из объятий рыдающей теперь уже от счастья матери. А деревья вокруг дома сгибаются чуть ли не пополам, кусты и вовсе по земле распластались…

— Уйми свой ветер!

— Так это я?..

— Ну не я же!

— Я… не могу…

Я и правда не мог. В этот раз, когда творилось волшебство, не было ни степи, ни ветра, появился лишь тимьян, наверное, как и положено позели всякого добропорядочного творящего. Выходит, человечья составляющая, воспользовавшись случаем, просто вырвалась на свободу?..

Из-за кольца метущихся под ветром деревьев доносились испуганные крики, но не они тревожили меня. Взгляд притягивал вздымавшийся посреди селения ствол, будто придвинувшийся, ставший ближе. Резьба на нем ожила, заколыхалась, прянула в воздух густой сетью стеблей, листьев, веток. Ветер бился в нее, она выгибалась парусом, но держала удар, постепенно тесня чуждую силу, пытаясь задавить, уничтожить. Стало трудно дышать, и, видно, почувствовав мой испуг, ветер разбушевался сильнее. Я совсем растерялся, не в состоянии ни обуздать дар, ни противостоять волшебству Зеленей, как внезапно на голову обрушился поток ледяной воды. Проморгавшись и откашлявшись, обнаружил, что ветер стих, а над головой нависла колышущаяся стена растений. Ограждает меня от настроенной отнюдь не дружелюбно мощи девичья фигурка (некстати вспомнилось, как я прятался за малинкиной юбкой от древлянина). Эрика.

— Зель-творящая, смилуйся, — расслышал я тихий увещевающий голос. — Он не хотел ничего плохого, наоборот, спас жизнь соплеменнику. Все уже кончилось, ветра нет… — сестренка продолжала говорить, прося за меня, отстраняя особо шустрые ростки, успокаивая их мягкими поглаживающими движениями.

Прошло совсем немного времени, и стена поблекла, растаяла в воздухе, а может, втянулась назад в ствол. Девушка перевела дух и как-то поникла, но падать вроде не собиралась. Мы с Корнем сидели на земле мокрые, рядом валялось ведро, из которого Эрика меня окатила, приводя в чувство. Ива с сыном отползли к стене дома и сидели там, обнявшись.

Не успел я попытаться встать на ноги, как во двор влетел Клевер, такой разъяренный, что, казалось, борода топорщится.

— Что ты себе позволяешь, мальчишка! — заорал он. — Ты его подбил, сорняк колючий? — уставился на Корня. — А ты куда смотрела? — это уже Эрике.

— Клевер, он спас моего мальчика, — хозяйка дома шагнула к творящему. — Хварк разорвал Калгану шею. Сколько просила не нянчиться с дикими тварями… — она всхлипнула, вспомнив недавний кошмар.