Факел сатаны - Анатолий Безуглов

– Между прочим, один артист очень даже успешно управлял самой могущественной мировой державой,– заметил Измайлов.

– Имеете в виду Рейгана?

– Да, любимейшего президента американцев.

– Убедил,– засмеялась следователь и уже серьезно добавила: – Однако таким шляпам, как Гаврысь, я бы не то что страну, но и города не доверила бы…

«24 августа 1973 г.

– Ура! Я– самый счастливый человек на свете! Моя мечта сбылась: сегодня я зачислена студенткой 1-го курса актерского факультета Государственного института театрального искусства! В прошлом году меня срезали на экзамене, а в этом получила пятерку. Экзаменатор даже не поверил, что сдаю второй раз. Он прямо так и сказал: Кирсанова рождена для сцены. Теперь я не буду комплексовать и думать о своей неполноценности (а ведь такие мысли приходили, а порой даже жить не хотелось). Ведь половина нашего класса поступила в институты с первого захода, правда, большинство в педагогический. Вадим Морозов и Олег Краснов ушли в армию. Почти весь год я избегала встреч с Ритой, которая учится на биологическом в МГУ, а Витя Корецкий – служит в ракетных войсках. Он мечтает стать историком. Пишет и мне, и Рите. Из его последнего письма узнала, что Ритка предлагает ему помощь через отца, который как-никак теперь генерал, служит в Генштабе, и ему ничего не стоит не только перевести Виктора в Москву или Подмосковье, но даже вовсе освободить от армии. Но гордый Корецкий отказался. Ну и чудак: кому и что этим докажет?

Давно думаю и не могу найти ответа: почему старая дружба крепче новой? Не успела я вспомнить о Викторе, как раздался телефонный звонок: Рита обещала через час заехать на своей «Волге», и мы с ней отправимся в ресторан Дома актеров. Там нас ждет веселая компания. Надену свое самое модное платье с глубоким декольте. Мужики будут сходить с ума от моей груди, а Ритка от зависти.

Сегодня прочитала, что, по мнению польских мужчин, идеальная жена должна обладать такими чертами: хозяйственностью, верностью, сексуальной привлекательностью, добротой, снисходительностью и опрятностью. Интересно, что думают по этому поводу наши мужики? Если не забуду – обязательно спрошу».

«…/ июля 1977 г.

Вечность не открывала дневник. Не до того. Порой хотелось идти самой повеситься, или всадить пулю в лоб бездарному и мерзкому доценту Воронкову. Скорее всего, я решилась бы на первое, если бы не мама-бабушка. Как мне ее жалко! И потому она ничего не знает ни о моей первой двойке, ни о второй на экзамене по трижды проклятой политэкономии социализма.

В субботу меня вызвал декан и заявил, что если я не сдам политэкономию в понедельник, то меня отчислят из института за неуспеваемость. И тогда прощай моя мечта о театральной славе и карьере в кино…

Два дня я сидела, не поднимаясь со стула. Казалось, теперь знаю и про закон социализма, и про постепенный переход к коммунизму, даже пыталась штудировать «Капитал» Маркса, но, увы…

…Взяла билет. От волнения не могла даже прочитать его номер. Села и вместо того, чтобы готовиться, стала слушать ответ парня из другой группы. Наконец переворачиваю билет, смотрю. И – о Боже! Первый вопрос «Критерии начала и завершения переходного периода от капитализма к социализму». Не знаю. По второму «Планомерность и товарно-денежные отношения при социализме», кажется, что-то могу сказать. А с третьим повезло: «Критика современных буржуазных ревизионистских концепций «рыночной» эволюции социализма» – об этом читала буквально утром перед экзаменом.

А когда я села и попросила разрешения отвечать на билет, начиная с третьего вопроса, Воронков взял зачетку и, увидев в ней два «окна», означавших «двойки», спросил: «Вы третий раз?» Я кивнула. Тогда он поднялся видимо, в соседний кабинет. Вернулся вместе с преподавателем соседней кафедры – старушкой в очках с толстенными линзами. Это означало, что они будут принимать экзамены вдвоем – комиссией.

Но пучеглазая старуха явно не испытывала восторга от предлагаемой ей чести. Глядя на часы, она убеждала Воронкова, что опаздывает на электричку и тогда ей придется ожидать следующую не менее двух часов. Воронков пообещал, что скоро отпустит. Старуха села рядом с ним.

Воронков почему-то предложил мне начать ответ со второго вопроса. Заикаясь, я прочитала то, что написала на листке.

– А теперь что вы скажете нам по первому вопросу?– спросил Воронков.

– Ничего,– ответила я.

– Все ясно,– сказала старуха,– Я готова расписаться.– И расписалась в зачетке и в экзаменационной ведомости.

– А вы можете продолжать,– сказала старуха Воронкову и ушла.

Теперь Воронков мог спокойно ставить «неуд», но не спешил. Задав еще два вопроса по трудам классиков марксизма-ленинизма и услышав «красноречивые» ответы, он вдруг многозначительно улыбнулся и предложил закончить экзамен в другом месте. В «жигулях»,– промелькнуло в моей голове.– Значит, и мне придется…» В это время Воронков, как бы завершая свою мысль, сказал: «Если, конечно, вы не возражаете?»

«Возражаете». Он еще издевается. Как будто у меня есть выбор. Если честно, то это предложение меня не застало врасплох, в глубине души я уже не раз прокручивала такой поворот событий. Конечно, я могла возмутиться, послать его на три буквы. А результат? Короче, я согласилась, не зная точно, на что. Мы вышли. Во дворе стояла его новая «Лада».

Куда мы ехали и зачем – я тоже не знала. Когда же мы свернули в темный переулок, я поняла, что сейчас мне предстоит делать самое страшное. Мы подъехали к пятиэтажному крупнопанельному дому. Зашли в однокомнатную, давно не убиравшуюся квартиру. Ни одной книжной полки. Квартира явно не Воронкова. Но в ней он вел себя как хозяин. Из бара достал, коньяк и конфеты. Выпили по две стопки. Потом показал мне ванную, дал чистое полотенце и халат не первой свежести. Словно по чьему-то приказу сверху я покорно вошла в ванную и стала раздеваться. Приняла душ. Накинула халат и так же покорно пошла в комнату. Воронков уже лежал на диване, укрытый одеялом. Увидев меня, он спешно снял с меня халат и стал обнимать, целовать губы, грудь, живот. Молча, без единого движения я терпела «ласки» Воронкова.

Боли почти не было. После пяти-шести толчков Воронков вдруг напрягся, застонал, сделал еще несколько судорожных движений, испытывая, видимо, при этом тот самый оргазм, ради которого люди идут на грех… Потом Воронков пошел в ванную, а я стала смотреть по старенькому телеку концерт лауреатов международного фестиваля эстрадной песни «Золотой Орфей» из Болгарии. И подумала: наверное, наши певицы попадают туда через отборочную комиссию так же, как я только что «сдавала» экзамен Воронкову…

Он вернулся, предложил искупаться и мне. Я встала, а он вдруг говорит:

– У тебя что, менструация? – и показывает на простыню, на которой были пятна крови.

– Я девушка,– ответила я и, тут же спохватившись, добавила: – Была…

…Вот уже три дня, как я женщина. И хотя о случившемся я не сказала никому ни слова, мне кажется, что об этом узнали или, по крайней мере, догадываются многие… Вчера позвонил Вадим Морозов и пригласил на вечер в первый мединститут (куда он поступил после армии), но я отказалась – стыдно. Сегодня перед лекцией встретилась с деканом, поздоровалась, а он в ответ как-то многозначительно улыбнулся и сказал не то вопросительно, не то утвердительно: «Все в порядке» – и пошел дальше. А я вспыхнула и покраснела.

Ночами не сплю – плачу. Вчера ходила в Елоховский собор. Какое великолепие! Какая благодать! Красотища! Но мне не до красоты. Молюсь и молюсь. Прошу Господа Бога простить мою душу грешную. Да видит Всевышний, что не хотела я грешить, нарушать закон Божий. Но так случилось, видимо, от того, что люди происходят от согрешивших Адама и Евы, и поэтому мы уже рождаемся в состоянии греха, а грех всегда удаляет человека от Бога и ведет к страданиям, болезням и вечной смерти. Люди часто говорят неправду и творят несправедливость. И только Господь Бог в высшей степени справедлив. Он не наказывает без причины праведника и не оставляет человека без наказания за всякое худое дело, если только человек сам не исправит свою жизнь покаяниями и добрыми делами. Я знаю: Бог любит свое творение, любит каждого из нас. Поэтому и в радости и в печали я должна обращаться к Богу с молитвами, с покаянием и величайшей просьбой – не судить меня строго».

ГЛАВА XII

«Чайку», совсем еще недавно обслуживавшую генерального директора «Люкс-панорамы», Виктор Павлович Жур увидел там, где советовали искать работники автобазы – у фирменного магазина «Табак». Возле него бурлила гигантская очередь. Дефицит на курево докатился и до Южноморска. Жур проторчал у черного лакированного лимузина Бог знает сколько времени. Наконец подошел водитель. Красный, взлохмаченный, он сжимал в руках несколько сигаретных пачек. Виктор Павлович подождал, пока шофер откроет ключом дверцу, сложит свою добычу (иначе не назовешь) во вместительный «бардачок», и только тогда спросил: