Княгиня Ольга - Александр Антонов

Священник Григорий торжествовал, что сумел донести до княгини Ольги силу и величие христианской религии. Он радовался успехам своей ученицы, его покоряла ее прилежность и любознательность. Она уже хотела знать историю возникновения христианства. Увы, в этом отец Григорий и сам не был силен, хотя и знал многое из того, что касалось истории византийской православной церкви. Сказал, чтобы успокоить Ольгу:

— Мы с тобой еще одолеем минулое христианства. А пока приникнем к тому, что нам доступно.

— Я жду с желанием новых откровений.

Григория это вдохновляло. Он видел, что жажда познания христианских канонов становится в его ученице все сильнее. Вот он сказал:

— Дочь моя, матушка княгиня, готова ли ты послушать о сути семи Святых таинств?

И Ольга тут же попросила Григория раскрыть сию суть. И когда он донес до княгини тайну каждого, Ольга удивилась их мудрости. И особенно мудрым ей показалось таинство крещения. К нему она возвращалась многажды, примеряя на себя сие душевное одеяние.

Правда, отец Григорий не тешил себя надеждами на скорое прибавление своей паствы в лице княгини Ольги. Он осознавал, что движению ее души будет мешать множество помех… Да и сама Ольга это понимала. Не случайно же приезд отца Григория в Берестово состоялся тайно. За спиною Ольги от края и до края стояла языческая Русь. Веру язычников в своих богов нельзя было пошатнуть никакими ударами. Даже тогда, считал отец Григорий, когда движение православной религии начнет свое шествие по Руси, придется еще одолеть множество рубежей. А вспомнив о жрецах — фанатиках, таких, как Богомил, отец Григорий испытал страх. Какое сильное влияние тот оказал на Ольгу, когда она вступила на тропу кровной мести. И быть еще жестокому поединку между княгиней и верховным жрецом, ежели вдруг придел час крещения Ольги.

Но отец Григорий пытался не давать воли мрачным размышлениям, помня, что добро всегда побеждает зло. Труднее было справиться с другим наваждением. В Григории проснулось все, что в пору падения Ольги на Древлянской земле пребывало в дреме. В свои годы, нет, не преклонные, как считал Григорий, он вновь познал сладость и мучительную боль неразделенной любви. Каждый раз, когда он встречался с Ольгой, сердце его билось сильнее, кровь приливала к лицу и глаза туманило от жара. Лишь огромным усилием воли и молитвой глушил он в себе юношеские чувства, подавлял метущиеся порочные мысли и призывал себя к рассудительности и строгому порядку. Иной раз он ловил себя на мысли, что ему было бы легче, ежели бы Ольга оставалась к нему равнодушной. Ан нет, память ее, цепко держащая все детские забавы и события, все чаще подбрасывала ей такие картины, когда она, отроковица, смотрела на Егоршу восхищенными глазами. Где уж тут оставаться безразличной к тому, кто приносил ей так много блаженства в отрочестве, самой светлой поре жизни.

Все дни пребывания в Берестове Ольга и Григорий были предоставлены сами себе. Даже Павла им не мешала, потому как у нее своих хлопот было полно. Да и княгиня ей прибавила заботы, по просьбе Григория велела через Павлу берестовским мужикам найти большой камень — валун и привезти его в село, положить на холме близ Перунова капища. Павла исполнила эту просьбу, сама ходила с мужиками по заснеженным полям и оврагам. А как нашли камень, то пришлось делать волокушу, ибо сани не могли его выдержать. Тянули камень цугом пять лошадей. Как втащили на холм, княгиня Ольга и отец Григорий вышли из терема посмотреть на него. Княгиня недоумевала: зачем этот плоский, почти квадратный камень? А отец Григорий был доволен им, ходил вокруг, поглаживал. Ольга заметила сие и, чтобы удовлетворить женское любопытство, спросила:

— Для какой нужды тебе сия глыба?

Священник счел, что время для ответа удачное, сказал:

— Ты, матушка княгиня, не посетуй на меня. Как ехал в Берестово ночной порой, было мне явление архангела Михаила. Он же сказал, чтобы я побудил тебя поставить здесь Божий храм. И потому попросил добыть сей камень, дабы на нем утвердить твою волю, ежели ты примешь пожелание архангела Михаила.

— Ишь ты, что возомнили с этим архангелом Михаилом. Это как же я должна утвердить? Ведь я есть идолопоклонница. Вон их сколько, богов‑то моих.

— Ты уже не идолопоклонница, ты на пути к иной вере. И потому твоя забота о храме явится благой.

— Что же я должна сделать теперь?

— Позови берестовских селян и вознеси при них всего четыре слова. Способна ли ты на сей подвиг? — Глаза Григория сверкали задором и лукавством, словно вызывали Ольгу на поединок.

Она же, озорством с детства одержимая, приняла вызов.

— Какие же это чудодейные слова мне должно вознести?

— Достойные великих людей. Сказать, дабы ты изрекла их? Или сомневаешься в себе?

— Велю сказать.

— Смотри же, матушка княгиня, потом их тебе принародно возвысить.

— Не мешкай, святой отец, не испытывай мое терпение, — голос Ольги прозвучал властно, глаза полны решимости, лицо помолодело.

Величава, красива под лучами низкого зимнего солнца стояла перед Григорием Ольга. Ну только бы под венец! И мелькнуло у него такое, от чего похолодело сердце: «Господи, она же вечная, она и отроковицей была такой, как ноне!» Но пора было отвечать Ольге, дабы и впрямь не испытывать ее терпения. Григорий сказал:

— Вознесешь пред берестовцами так «Бысть здесь храму Божьему!» — И Григорий показал на вершину холма.

Ольга поняла, что сей изборский жилец и учитель толкает ее на невозвратный путь. Скажет она принародно эти слова — и сожжет за собой последний мост, явится отступ ницей веры отцов уже открыто. Да надо было знать Ольгу: она не только была озорна в отрочестве, но и дерзка, смела, решительна в зрелом возрасте. Теперь же, когда уже виднелась заснеженная вершина ее жизни, тем паче ее ничто не пугало. И она позвала старшего из телохранителей, светловолосого синеглазого воина в кожаных доспехах, и повелела:

— Ступай, Брячислав, пусти воинов по селу, пусть зовут народ на площадь. Хочу видеть всех, от малого до старого.

— Исполним, матушка княгиня, — ответил Брячислав и побежал к своим воинам, послал их по улицам села.

И они бежали с криками: «Все на площадь, все на площадь! Стар и мал! Стар и мал!»

Село Берестово невелико, улицы — крестом, дабы кучнее стоять домам за частоколом. И потому все берестовские вскоре же собрались на площади. Бабы держали на руках малых детишек, а кои побольше держались за подолы матерей. Шли старики и старухи, опираясь на плечи внуков или постукивая о землю батогами. Как собрались берестовские, тиун Роман, крепкий мужик с русой бородой, поклонился Ольге:

— Все мы тут, матушка княгиня. Повелевай! — Роман повел рукой над односельчанами, и стало тихо, как в безветрие в зимнем лесу.

— Слушайте все! — начала Ольга. — Вот перед вами священник отец Григорий. Видит он на этом холме, где стоим, храм Божий — обитель христианскую. Когда он встанет, не ведаю. Но говорю вам: быть здесь храму Божьему!

Тишина так и не нарушилась. Не понимали берестовские сказанного. Лишь удивление отражалось на лицах сельчан, да у какой‑то бабы заплакал ребенок Тиун Роман цыкнул на ту бабу и спросил Ольгу:

— Матушка княгиня, что же нам теперь делать?

— По избам идите и помните сказанное. Придет час, и все уразумеете. Тогда сойдемся здесь для дела.

Тиун распорядился, и берестовские разошлись. Хотел и Роман уйти, но отец Григорий, обхаживая камень, позвал его:

— Сын мой, подойди ко мне. — Тиун подошел, поклонился. — Есть ли у тебя коваль?

— Знамо. Наумом зовут.

— Так ты пришли его сюда.

— Сей миг и спроворю.

— И сам вернись.

Как ушел Роман, отец Григорий пояснил Ольге:

— С твоего позволения, матушка княгиня, четыре заветных слова будут вырублены на камне.

— Выруби, — согласилась Ольга.

— И год — от сотворения мира… — Григорий достал из кармана сутаны завернутый в тряпицу кусок белгородского мела и старательно вывел на гладкой поверхности камня: «Бысть здесь храму Божьему. Год 6462».

На большее, однако, ни у кого в сей день не хватило времени. К воротам крепостного тына прискакал в этот час отряд Дамора. В дубовые плахи раздался настойчивый стук рукоятью меча. И конные отроки княгини в мгновение оказались близ ворот. Брячислав поднялся на карниз, что тянулся вдоль тына, и выглянул за него.

— Эй, кого нужно? — крикнул он.

— Брячислав, открывай, — послышалось снизу, — Я десятский Дамор из дружины воеводы Претича.

Брячислав узнал Дамора, крикнул своим:

— Открывай ворота! Там наши!

Вскоре отряд спешился на площади, и Дамор поспешил к княгине, поклонившись, сказал:

— Матушка княгиня, тебе весть от воеводы Претича.

— Говори, — повелела Ольга.

— Одной велено передать, — ответил Дамор.