Круглый болван - Майкл Утгер

Женский голосок, тонкий, как шелковая нить, ответил на другом конце провода:

– Отель «Савой», коммутатор.

– Мисс, соедините меня, пожалуйста, с номером 41.

– Простите, мистер, но сейчас ночь. Наши постояльцы отдыхают.

– Я никого не побеспокою. Моего звонка ждут именно сейчас.

– Хорошо, соединяю.

В трубке послышался щелчок, и через несколько секунд раздался сочный бас:

– Слушаю вас.

– Я хотел бы поговорить с мистером Клингом.

– Кто вы?

– Крис Дэйтлон.

– Это я, говорите.

– Мне сказали, что вы можете помочь, это верно?

– Вам Мекли объяснил, кто я?

– В общих чертах.

– Тогда вопросы неуместны.

– Вы можете перебросить двоих?

– В аэроплане хватит места для десятка желающих, но каждое место стоит десять тысяч.

– Как нам договориться с вами о встрече?

– Очень просто. В десять утра я завтракаю в ресторанчике «Асторкок». Привозите деньги и считайте, что вы с подругой в Мексике. Чеки я не принимаю, только наличные.

– О'кей. В десять я буду.

Выйдя из кабины, я вытер с лица пот тыльной стороной ладони и подошел к стойке. Пакет с сэндвичами меня уже ждал. Я бросил деньги на стойку и вышел на свежий воздух. Ветер усилился. На небе, черном, как бархатный занавес, не было видно ни единой звездочки. Я сел в машину. Впереди меня стоял красный спортивный «форд», которого не было, когда я сюда подъехал. Водителя на месте тоже не было. Возможно, ушел в мотель, а может… Мне теперь все казалось подозрительным.

Я жевал сэндвичи и одновременно управлял машиной. Свет мотеля превратился в точку, а я все еще оглядывался назад, но никто не преследовал.

Уже светало, когда я увидел в дымке тумана белые башни разноэтажного Лос-Анджелеса. Город приближался, расплываясь вширь и ввысь.

Я нагнулся и нащупал заветный ключ от банковского сейфа, который был привязан ленточкой к щиколотке левой ноги. Развязав узел, я переложил ключ в карман.

– Решение принято, пути назад нет!

Машину я остановил в пустынном переулке за квартал от банка.

Национальный банк Лос-Анджелеса, который я не видел целых шесть лет, ничуть не изменился. Весь короткий путь к нему я оглядывался, заходил в подъезды, по нескольку раз переходя дорогу с одной стороны на другую и обратно. Нервы мои были натянуты, как жилы на теннисной ракетке. Где-то в глубине сознания чуть слышный голос, который принадлежал еще мне, повторял без конца: «Остановись, не делай этого, остановись…»

Когда я вошел в вестибюль «Сейф-депозит», то в нем уже было немало посетителей. Дежурный коп даже не удостоил меня вниманием.

Я спустился в подвальный этаж, где находились сейфы с долгосрочной арендой. Процедура оставалась прежней: у стальной двери через решетку у меня спросили ключ, номер сейфа, имя. После того, как данные были сверены, загудел зуммер и щелкнул замок. Дверь открылась, и я вошел.

Все эти годы я ждал этого момента. Но я не думал, что все произойдет так просто, без помех, как обычное посещение камеры хранения на вокзале. Сейчас я не ощущал волнения, как тогда, шесть лет назад.

Ноги сами безошибочно привели меня в сейфу 3069 А.

Я вставил ключ, и дверца легко открылась, будто ее каждый день смазывали. Мой старый саквояж лежал на боку в том же самом положении, в каком я его оставил. Ради него я вычеркнул из жизни шесть лет, и он меня дождался, как верная Пенелопа. Все эти годы ему было значительно легче, чем мне. Он не ощущал, что находится за решеткой, и его не мучали житейские проблемы и забота о будущем.

Я достал своего старого приятеля из заточения. Пачки зеленых ассигнаций были туго утрамбованы, и старые президенты холодно взирали на меня своим нечетким изображением. Теперь им пришла пора выглянуть на свет и сделать полезное дело. Они спасут Веду, они принесут нам счастье. Через год мы вернемся, но уже на другой конец страны, в Нью-Йорк, с его закопченными небоскребами, где я и Нолан О'Грис будем создавать самые прекрасные мосты в мире, и наши дети продолжат дело отцов, не заботясь о крыше над головой и куске хлеба.

Я захлопнул саквояж и быстро вышел из банка.

Возвращаясь к машине, я заскочил в аптеку и купил сигареты на оставшиеся деньги. Смешно, полный чемодан долларов, а в кармане пусто. Хозяин по моей просьбе посмотрел справочник и сказал, что ресторан «Асторкок» находится в пятнадцати милях к востоку от города, в предгорье на пути в Аризону. Я поблагодарил его и вышел.

Саквояж я нежно положил рядом на сиденье и тронул машину. У меня было еще время до встречи с этим гангстером, но я решил приехать раньше, чтобы продумать свое поведение с этим человеком. Сорок тысяч – сумма немалая. За каждые сорок я отсиживал год жизни в тюрьме. Но сейчас на карту была поставлена судьба Веды, и ради ее спасения я был готов на все.

За городом дорога резко пошла вилять, и начался крутой подъем. Холмы один за другим, как верблюжьи горбы, поднимали меня на вершину и опускали вниз. На одном из перевалов был перекресток, посреди которого стояла машина дорожной полиции и движение регулировал взмокший от пота или от дождя полицейский в плотном прорезиненном плаще.

Он остановил меня.

Кроме моей машины, никакого транспорта не было, но он все же не дал мне проехать. Возможно, таким образом он выражал свою власть, которую ему негде больше применить.

Он стоял в нескольких шагах от машины. Капельки пота выступили у меня на лице. Затаив дыхание, я неподвижно сидел в чужом «шевроле», пытаясь не обращать на копа внимание, но казалось, что мы с ним единственные люди на всей планете. Я чувствовал, что он косится в мою сторону. Наконец, он небрежно махнул рукой, и я дернулся с места.

Нет сомнения, что в Санта-Барбаре уже подняли на ноги всю полицию. Труп Луки давно уже в морге, а капитан пересчитывает зубы сержанту Джосу, который не успел это проделать со мной.

Машина скатилась с горы и тяжело пошла на подъем.

Именно в этот момент я почувствовал прикосновение к затылку холодного твердого предмета.

Внутри у меня все оборвалось. Это был револьвер.

Я замер, вцепившись бульдожьей хваткой в руль, и обреченно ждал выстрела.

– Поднимешься на холм и сверни направо, – приказал хриплый голос.

Конец всем историям

Револьвер был сильно прижат к моему затылку. Его держала твердая, уверенная рука. Я не сомневался, что в любую секунду может грянуть выстрел.

Машина поднялась на гору, и я свернул направо. Это была проселочная дорога, пролегающая между высокими кронами деревьев эвкалиптовой рощи.

– Остановись у указателя, – приказал голос.

Ярдах в пятидесяти стоял ржавый столб, на котором болтался выцветший щит с надписью: «Проезда нет – тупик!» Это можно было предвидеть. Дорога заросла травой, ею уже давно не пользовались. Я затормозил у указателя.

У меня не было сил сопротивляться и даже соображать. Я все истратил. Израсходовать весь их запас, чтобы оказаться здесь, возле этого указателя, который я должен был видеть еще из Санта-Барбары. Второе дыхание иссякло. Мой путь закончен, проезда нет – тупик!

Рука с револьвером ослабла. Я обернулся. Меня встретила зловещая улыбка Бэна Зрачок его «кольта» смотрел мне в лицо.

– Приехали, парень.

– Что дальше?

– Жди своей участи.

Я осмотрелся. Серое небо, лес в дымке тумана и тишина Из белой пелены возникла человеческая фигура.

Человек подошел к машине. Передняя дверца открылась, и в салон просунулась голова в шляпе.

– Как добрались? Благополучно? О'кей!

На лице Джерри застыла самодовольно-торжествующая улыбка. Он сел на сиденье и положил саквояж себе на колени. Секунду он разглядывал его, затем приоткрыл и тут же захлопнул.

– Все на месте.

Он перебросил деньги на заднее сиденье Бэну.

– Извини, Крис, но эту партию ты проиграл.

– Играть вслепую очень трудно, – прозвучал мой голос. – Очевидно, мне необходим окулист.

– Он многим нужен. Таков мир, в котором мы живем. Слепцы проигрывают. Прежде, чем мы простимся, я попробую выполнить обязанности окулиста, который так тебе необходим. Возможно, мне удастся открыть тебе глаза. Чтобы ты смог посмотреть на все со стороны.

Вся операция, так удачно нами проделанная, была задумана еще год назад, когда мы сидели с тобой в камере. Тогда мы были друзьями, Крис, потому что оба были нищими, – Джерри говорил тихо, монотонно, глядя куда-то вдаль через ветровое стекло. – Однажды тебя прихватила лихорадка. Ты не забыл, конечно, как две недели тебе пришлось висеть на волоске. Ты часто терял сознание, у тебя был жар. Я не отходил от тебя ни на минуту. Когда ты бредил, то все время говорил о каких-то деньгах. Вскрикивал: «Не отдам! Мои деньги», «Вы никогда их не найдете!», «Это мои, никому ни цента!» Я не обращал внимания, бред, он и есть бред. Что поделаешь, болен человек. Но все же стал прислушиваться. Уж слишком много ты говорил о тайнике, деньгах и что не отдашь их никому. Ты был очень убедителен! Когда ты выздоровел, я тебе ничего говорить не стал и ни о чем не спрашивал.