Пути в незнаемое. Сборник двадцатый - Юрий Алексеев

Здесь только есть еще иная сторона, к ней приковано сегодня, пожалуй, куда более пристальное внимание психологов.

В связи с естественным происхождением эстетической потребности интересно и важно заметить прямо проистекающий вред и пагубность любых подделок под искусство, выхолощенного искусства, всяческих суррогатов.

Яростно оспаривает большинство психологов некогда предположенный у человека инстинкт агрессии, разрушения, уничтожения (в том числе и самоуничтожения), но никто не отрицает несомненного:

Есть упоение в боюИ бездны мрачной на краю.

Пушкин точно обозначил наше «упоение» в ситуациях экстремальных, крайних, но и сниженное до будничных житейских горизонтов, искони существующее в каждом строе наше общее пристрастие к наличию переживаний и эмоций — безусловно и очевидно. А в каких размерах и как оно утоляется — хоккеем, творчеством, карьерой или детективами, наукой, общением, интригами или телевизором, — зависит уже от свойств и качеств личности. Эмоциональный голод — столь же постоянная и неумолимо возобновляющаяся психологическая потребность, как голод информационный. А пищей для его утоления может служить, повторяю, решительно все на свете. И если переживаний не хватает для нормы личного «рациона», человек сам немедленно ищет, устраивает, сотворяет себе повод и ситуации. Есть классическое выражение физиологов: орган требует функции. Точно так же и струны чувств требуют игры. Это потребность неодолимая и ничуть не менее влиятельная, чем другие.

Психологи издавна пытаются внести сюда ясность если не понимания, то классификации, и вот одна из таких попыток. Пять типов личности выделено здесь по наиболее значимым для них чувственным переживаниям.

Первый — альтруистический тип. Человек испытывает чувство радости, подъема и удовлетворения, когда удается сделать что-либо полезное окружающим, ему неприятно от бессилия, от невозможности вмешаться. Неблагодарность причиняет обиду, ничуть не мешающую, впрочем, тут же продолжать свою линию. Реализуемое сочувствие — главный источник жизненных удовольствий для такого человека.

Второй — практический тип. Это деятель, делатель, производитель и созидатель. Человек ощущает возбуждение и удовольствие, когда совершается, продвигается, спорится практическое дело. Неприятное чувство вызывают в нем всякие остановки, помехи и неудачи, — конечно, из круга тех, к коим человек имеет отношение собственным участием, прямым или косвенным интересом, просто сочувственным одобрением.

Третий — гностический тип. Основные радости его — от познания, от притока новых сведений, узнавания, понимания, постижения сути и смысла. Задержка, тупик, вынужденный перерыв — досада, неутоленность, ярость, как от физической преграды. Тут необходимо оговориться, что если из описания третьего типа встал перед вами обязательно и непременно ученый — значит, я нашел не те слова.

Четвертый — эстетический тип переживания мира — образован вполне очевидными основными источниками наслаждения. Они разнятся лишь в зависимости от личных пристрастий и склонностей, в отношении к искусству или природе. Отрицательные эмоции вызываются чувством дисгармонии и неэстетичности.

Пятый — гедонический тип. Сильнейшее наслаждение от веселья, беззаботности, покоя, хорошего самочувствия и всяких радостей жизни. Апатия и тоска при невозможности безмятежного существования, досада перед лицом необходимости и обязательности.

Конечно, совершенно чистых типов из этой классификации в мире не существует. Но одно, а то и два жизненно важных переживания — обычно влиятельны в человеке. Ибо интересно другое. Уже столько десятилетий копят психологи свои наблюдения, обобщая их сообразно разным школам и направлениям, а процесс описания никак не может завершиться.

Проходит время, и меняется ситуация: теперь уже физиологи и врачи, собрав новые сведения и поставив новые опыты, передают эстафету психологам. Публикуются работы самых разных специалистов, и внезапно кем-то замечается в них нечто общее. Об одной из новых концепций, возникших буквально только что, интересно поговорить особо, ибо удивительно ярко виден в ее истории и структуре общий ход человеческого познания: углубление (уточнение), обобщение того, что было уже отчасти известно давным-давно, а убедительной научной конструкцией стало только что, в свою очередь побуждая физиологов на движение по новым маршрутам.

Речь идет о том, что существует некая очень общая потребность живого существа (достигшая высшей своей формы в человеке) — потребность в поисковой активности. Авторы гипотезы москвичи Ротенберг и Аршавский описывают такой эксперимент: в клетке две крысы, и каждая получает одинаковый (по силе и длительности) удар электрическим током. (Памятник подопытной собаке уже существует в Колтушах под Ленинградом, есть в Париже и Токио памятники лягушке, можно ручаться, что, преодолевая свою глубинную неприязнь, человек увековечит и крысу, очень уж наука обязана этому несимпатичному зверю.) Условия, казалось бы, одинаковые, но существенна деталь: одна из крыс имеет возможность поискать, попробовать и найти способ разомкнуть электрическую цепь, чтобы удары током прекратились, вторая крыса этой возможности лишена. А удары прекратятся и для нее, только первая мечется и пробует найти спасение, а вторая ждет его пассивно. Физиологам известно, как сказывается на организме крыс такое обилие экспериментальных несчастий, так что остается только сравнить результат. У крысы, обреченной на пассивную покорность, множество язв по всему желудочно-кишечному тракту. У крысы, активно искавшей и находившей выход, несравненно меньше таких язв. Может быть, причина — просто в двигательной активности первой крысы? Нет, показали специальные эксперименты, дело не в обилии движений.

В русло выдвинутой идеи о жизненно важной потребности поисковой активности ложилось множество самых разнообразных опытов и наблюдений. В том числе — и непосредственно над людьми. Так, два американских врача — Энхел и Шмайл — задались недавно чисто психологической проблемой: расспрашивали множество пациентов о настроении их в период, предшествующий, различным заболеваниям. Обнаружилась поразительно однородная картина: больные описывали свое психологическое состояние как потерю надежд, уход и отказ от прежних жизненных планов и вожделений, капитуляцию перед жизнью, бегство в пассивность. Правда, эти врачи совершенно по-иному (следуя своим концепциям) объясняли последующее развитие болезней у пациентов тем, что истощились у них, были на исходе некие жизненные силы, запас энергии для продолжения существования. Но слабо выглядит это утверждение, если вспомнить, какие неожиданные запасы жизненных сил и энергии обнаруживают в человеке разные катастрофические события.

И еще: почему тогда бегство в пассивность, сохранение жизненных ресурсов не спасло все же от заболеваний всех этих пациентов?

И еще: разве мало известно случаев, когда люди на пределе и душевного, и телесного истощения, в состоянии подавленности и депрессии вдруг обретали неизвестно откуда силы чрезвычайные и явные — если с близкими случалось несчастье и требовались решительные поступки?

Приводя эти примеры, авторы гипотезы о поисковой активности рассматривают прямо противоположные ситуации человеческого бытия: предел успеха, крайности жизненных достижений. И здесь — давно описанные клиницистами болезни. Кстати, они так и называются: «болезнь успеха», «депрессия достижения». Что же происходит здесь, на пике и гребне положительных, казалось бы, эмоций? Может быть, просто надорвался человек, истощил свои жизненные ресурсы, отчего и картина его болезни такая же, как при попадании в тупик и капитуляция перед цепью неудач?

Нет, непохоже. Полон сил и вполне сохранен человек (и врачи, описывающие болезни такого рода, это с удивлением констатируют), но порвалась в нем как будто некая пружина, а точнее — механизм, взводящий пружину сил, способностей и интересов. (Именем героя такой классически описанной жизненной ситуации — именем Мартина Идена предложили исследователи называть подобное состояние, приводящее безо всяких видимых причин к самым разным болезням, депрессиям, даже самоубийству.)

Чрезвычайно разнообразные множественные опыты и наблюдения обретают стройное единство, рассмотренные с точки зрения идеи о необходимости для каждого живого существа непрестанной поисковой активности. Авторы гипотезы сами провели интересный и показательный эксперимент с леммингами. Эти зверьки хотя и живут в Арктике, но не приспособлены к холоду, и двигательная активность тоже не помогает им согреться, так что они прячутся в норы. Группа леммингов, по условиям эксперимента помещенная в условия холода, погибла; вскрытие показало типичную картину стрессового изменения, истощения коры надпочечников. Исследователи предоставили другой группе леммингов возможность в тех же условиях холодового стресса вертеться в колесе — они так же любят эту игру, как белки. Повторим, что само движение не спасает леммингов от холода, так что действовал иной фактор — включенность в поглощающее их занятие: в игру, в активную жизнедеятельность. И лемминги не погибли от холода. В тех же самых условиях, что предыдущие, лишенные игровой активности.