Здесь обитают призраки - Джон Бойн

— Наверно.

— Мэри!

Дитя обернулось на голос — в дверях появилась мать, миловидная дама с честным лицом. На миг она замялась, потом улыбнулась и поздоровалась со мною. Я ответила вежливо, однако, не желая длить беседу, попрощалась с Мэри и пошла своей дорогой. Хорошо, что в доме снова живет семья. Когда-то здесь царило счастье — быть может, оно вернется.

Мэдж Токсли согласилась присмотреть за Изабеллой и Юстасом, хотя и отметила, что едва ли за ними потребно присматривать, они замечательно воспитанные дети. Изабелла расстроилась, узнав, что они весь день проведут вдали от Годлин-холла, твердила, что «им не полагается уезжать», однако я напомнила, что она не возражала столь рьяно, когда им предстояло полдня провести на пляжах Большого Ярмута, и мои доводы девочку слегка утихомирили.

Я немало удивила Мэдж, явившись к ней на порог спозаранку в обществе сонных детей; я сказала, что безотлагательные дела призывают меня в Лондон и она окажет мне неоценимую услугу, если приглядит за детьми до вечера.

— Ну разумеется, — отвечала она, распахнув перед ними дверь; за ее спиною я увидела супруга ее Алекса в гостиной — тот взглянул на меня, а затем исчез из виду. — Надеюсь, ничего плохого не случилось?

— Нет, просто неотложные дела. Мне необходимо побеседовать с одним человеком.

Она кивнула, хотя ответ мой ее не удовлетворил, и я тотчас поняла, отчего так.

— Даю вам слово, что вернусь, — сказала я. — Я не брошу детей. Обещаю вам.

— Ну конечно, Элайза, — слегка покраснела она. — Я ни на миг не предполагала…

— Однако предположение было бы вполне постижимо, — сказала я, в знак дружбы и доверия пожав ей локоть. — Нет, что бы ни случилось, вечером я вернусь.

Призрак, кто бы ни был он, по видимости, не желал зла детям. Ненависть его устремлена была лишь на меня, но я не хотела рисковать. Душа моя была спокойнее, когда я знала, что дети не одни.

Потребная мне остановка омнибуса располагалась в пяти минутах ходьбы от прежнего моего дома; добравшись туда, я поставила сумку на землю и села подле пожилой дамы, каковая смерила меня весьма пренебрежительным взглядом. Подоплеку ее презрения я не уяснила; поутру я постаралась одеться получше, и все же пришлась даме не по вкусу. Мне почудилось, что предо мною миссис Хантингтон, коя изредка приглядывала за мною в детстве, но затем я припомнила, что добрая эта женщина несколько лет назад помешалась, когда муж ее и сын погибли от несчастного случая, и ее поместили в дом душевнобольных в Илинге, а посему вряд ли со мною соседствует она; впрочем, нынешняя моя соседка так походила на миссис Хантингтон, что вполне сошла бы за ее близнеца. Всеми силами души я безмолвно призывала омнибус прибыть поскорее, ибо взгляд дамы беспокоил меня и сердил. Когда омнибус приехал, я вошла, сообщила свое место назначения, уплатила кондуктору полпенни и села.

В прошлом лондонские улицы почти не привлекали моего внимания. Так оно обыкновенно и бывает, если живешь в городе, однако ныне, минуя эти улицы, я потрясенно отмечала, сколь они грязны; туман здесь словно вовеки не рассеивается, но оседает миазмами, и человек понуждаем пробиваться сквозь них с боем; я размышляла, почему столица наша до того испакощена, что с одной уличной панели едва ли разглядишь противоположную. В этом свете Норфолк обладал преимуществом — по меньшей мере, он чист. Воздух его свеж. Я готова была смириться с призраком ради капли свежего воздуха.

Свою поездку я рассчитала так, чтобы прибыть в школу незадолго до обеденного времени, а уличное движение не чинило мне препон; узрев вдали искомое здание, я взглянула на часы и поняла, что лишь спустя десять минут мальчиков отпустят из классных комнат на часовую перемену. Сойдя из омнибуса, я помешкала у ограды. Торопиться некуда, минута неотвратимо настанет.

Созерцая школьный двор, я невольно вспомнила свое первое рабочее утро в Святой Елизавете, это преображение из ученицы в учительницу, страх, объявший меня, едва ко мне явились мои маленькие девочки — одни боязливы, другие вот-вот расплачутся, и все ждут, смотрят, что за наставница досталась им на ближайшие двенадцать месяцев. Естественно, я была самой молодой учительницей в школе, и большинство тех, кто сидел за учительскими столами в соседних классных комнатах, считанные годы назад учили и меня, а потому я прекрасно знала, сколь жестоки порой бывают эти люди. Эти самые дамы, что приветствовали меня поутру, словно закадычную подругу, не раз секли меня, и лицемерие их отнюдь от меня не укрылось; трепеща я пожимала им руки или заходила в учительскую чайную комнату — в ученические годы путь туда мне был заказан, а преступление границ не обещало ничего, кроме ужаса.

В тот день я поклялась себе ни за что не пугать моих маленьких девочек, не угрожать им и не пороть; им необязательно любить меня — воистину, оно и к лучшему, если они не станут питать ко мне любви, — однако мне потребно их уважение, и я изо всех сил постараюсь его заслужить. За три года моей службы в Святой Елизавете я обрела уверенность в себе; я наслаждалась своей работой и полагала, что выполняю ее небесталанно. Убежденная, что будущее не сулит мне замужества и семьи, я воображала, как проведу всю жизнь в четырех стенах классной комнаты; пролетят десятилетия, я буду стареть и седеть под неувядающим портретом королевы и принца Альберта, а маленькие девочки, мои маленькие девочки, пребудут неизменны и ничуть не повзрослеют, а в ежегодном новом наборе замелькают младшие сестры тех, кто уже сидел за этими партами. В глубине души я предвкушала тот первый день учебного года, когда ко мне придет ребенок, чью мать я когда-то учила. Вот тогда я пойму, что на своем месте добилась успеха.

Звонок в недрах школы пробудил меня от грез, и я зашагала к воротам; школьные двери распахнулись, и мальчики рассыпались по двору и расселись под белыми кленами, где открыли жестянки со скудными своими обедами. Кто-то уже за кем-то гонялся, после трех часов прилежания за партами выплескивая природную свою живость. Двое о чем-то заспорили и тут же подрались. Я помедлила, раздумывая, не следует ли мне вмешаться, но, к моему облегчению, из боковой двери выступил учитель, человек крутого нрава, судя по виду, и мальчики в страхе разбежались. Я отвернулась от них, вошла в школу через парадные двери и зашагала случайным коридором, озирая незнакомый интерьер.

Из классных комнат выходили мальчики — вероятно, лодыри и озорники, задержавшиеся после уроков, дабы выслушать внушение за некую провинность, — я заглядывала в открытые двери, убежденная, что с первого взгляда опознаю предмет моих поисков. Наставниками здесь были в основном мужчины, что обычное дело, сообразила я, в школе для мальчиков; отчасти удивительно, что искомую женщину наняли здесь служить, — наверное, это прогрессивное учебное заведение. В Святой Елизавете преподавал лишь один мужчина — единственное исключение сделали для Артура Кавена, — и я сомневалась, что в ближайшее время наймут его преемника. Равновесие пришлось бы кстати, мечтала я. Весьма отрадно, пожалуй, обсуждать классные уроки с приятными молодыми людьми.

Я дошла до конца коридора и уже собралась развернуться и зашагать обратно, но тут заметила ее. В классной комнате она была одна — стоя ко мне спиною, тряпкой стирала с доски утренние задания. Я наблюдала за нею, и в душе моей облегчение от того, что я наконец ее отыскала, мешалось с обидой, ибо она живет без стыда и печали, а моя жизнь полна горестей и неотступных опасностей. Я вошла и огляделась; детей в классе не было, что мне и требовалось, и я решительно захлопнула за собою дверь.

Она вздрогнула и обернулась, в страхе прижав ладонь к груди. В лице ее читался ужас — любопытно, всегда ли она была так пуглива. Впрочем, увидев меня и осознав, сколь глупо ее поведение, она усмехнулась.

— Прошу меня извинить, — сказала она. — Я витала мыслями вдали отсюда. Душа в пятки ушла. Нынче меня легко напугать. Я не всегда была такой.

— Я не имела в виду к вам подкрадываться, — отвечала я, хотя, говоря по чести, ровно это я и имела в виду. Я ведь не написала ей письма, не предупредила, что намерена прибыть в Лондон. Я не желала, чтобы она отложила нашу встречу или вовсе отказалась со мною увидеться.

— Совершенно ничего страшного, — сказала она, затем сощурилась на меня. — Мы ведь знакомы, не так ли? Вы же миссис Джейкс? Мать Корнелиуса?

— Нет, — сказала я.

— Прошу меня извинить. Очевидно, я с кем-то вас путаю. Вы пришли ко мне или кого-то ищете?

— Я пришла к вам, — сообщила я. — И буду признательна, если вы уделите мне несколько минут.

— Разумеется, — сказала она, присев за свой стол и жестом пригласив меня сесть напротив. — Извините, — прибавила она. — Я не уловила вашего имени.