Старая ратуша - Роберт Ротенберг

— Да брось ты, пап, — отозвался Грин. — «Листья» ничего не выигрывают уже с 1967 года.

— Знаю, знаю, — отозвался отец. — Но я все жду. Я умею ждать.

— Мой отец ярый болельщик «Листьев». — Грин передал Денту спички. — С ума сходит, когда они проигрывают.

— Тренера надо менять, — заметил Дент. — Видели вчерашнюю игру? Остается две минуты, а он ставит третьего центрального на вбрасывание.

Грин кивнул, подвинул Денту пенополистироловую чашечку в качестве пепельницы, намеренно оставив на дне немного воды. Дент зажег сигарету и сделал несколько глубоких затяжек. Грин терпеливо ждал.

— Брэйс так ни черта и не говорит. — Дент выдохнул дым в сторону. И уставился на стену. — Словно язык проглотил. Поначалу было жутковато, а теперь я привык. Даже не знаю, что делать, если он вдруг возьмет да заговорит.

— По-прежнему пишет записки? — поинтересовался Грин.

— Да. В своей тетради. Уже всех нас приучил. Пишет нам маленькие записки. А когда играем в бридж, просто делает знаки руками.

— Вами как-то интересовался?

— А зачем ему? Я следую вашему совету, детектив. Сам рассказываю о себе, когда есть настроение. Словно на приеме у психотерапевта. Я даже на койке лежу почти все время. Будто хожу к настоящим психотерапевтам, куда меня в свое время направляли. — Дент расхохотался гортанным смехом, который прервался приступом кашля. — Пока все не полетело в тартарары.

— И вы не нагрели их на полмиллиона долларов…

— Что теперь говорить. — Дент затянулся сигаретой.

— Что он читает? Газеты?

— Просто пожирает их. До дыр. И все кроссворды пишет своей ручкой.

— Книги?

— Все, что привозят на тележке. Детективы, романы, биографии. Ему, похоже, все равно.

— Что-нибудь еще?

— Больше ничего. Проще сокамерника я еще не встречал.

Грин откинулся на спинку стула и посмотрел Денту в глаза. Дент отвел взгляд в сторону. Наконец, смущенный наступившей тишиной, он посмотрел на Грина, но тут же опустил голову. Бросил наполовину выкуренную сигарету на бетонный пол и придавил ее ботинком, скрипнув подошвой по цементу.

— Вы неглупый человек, Дент. Как думаете, почему он замкнулся?

Дент поднял окурок и потер его обгоревший конец о подошву ботинка.

— Трудно понять, — сказал он наконец.

Грин почувствовал определенную симпатию Дента к Брэйсу.

— Почему бы не попробовать?

— Я помню, какой он был в эфире — вот уж умел говорить-то. Может, просто устал от болтовни, надоело.

— Ну, такую версию мы слышали, — отмахнулся Грин.

Дент пожал плечами. Закатав левую штанину, он запихнул окурок в носок вместе с целой сигаретой.

— Он будто бы совсем неплохо себя ощущает.

— Говорил что-нибудь о своем деле?

— Написал, что совещание суда с адвокатами сегодня днем. Поэтому мы сейчас беседуем?

— Он говорил, что судья — Саммерс?

Дент напрягся.

— Проклятый Саммерс! — выпалил он. — Мистер «морской академик». Ненавижу его. Он как-то дал мне шесть месяцев за украденную пачку аспирина.

Грин усмехнулся:

— Это тогда вас пытался остановить молодой сотрудник магазина, а вы толкнули его на стеклянную дверь?

— Да. Но, как бы там ни было, Саммерс большая свинья, — буркнул Дент.

— Нам известно, что Брэйса навещает его адвокат. А еще кто-нибудь?

Дент покачал головой.

— Он еще с кем-то общается?

— Только с двумя — теми, что играют с нами в бридж. Да с мистером Ежом — лучшим охранником в «Доне». Благодаря ему наших партнеров по бриджу тоже переселили на пятый. А теперь он и сам туда перебрался. Говорит, что он наш телохранитель.

— Расскажите мне о ваших партнерах по бриджу.

Дент пожал плечами:

— Да ничего особенного. Один — старик с Ямайки, ждет суда за убийство. Другой — местный дед. Вроде был учителем. Жена, дети и все остальное. Потом опять начал пить.

— Что они говорят о Брэйсе?

Дент вновь пожал плечами и буркнул:

— Говорят, чертовски хорошо играет в бридж.

— Предварительное слушание — в мае, — сказал Грин.

Дент потер лицо руками.

— Послушайте, детектив, сейчас я в больничной палате и побуду там до конца первенства. Это примерно в конце мая. А потом — все. Как только хоккей закончится, я хочу убраться из «Дона».

— Будем надеяться, Брэйс до того времени заговорит. — Сунув руку в карман, Грин достал пачку ментоловых конфеток.

— Будем надеяться, «Листьям» все-таки будет за что побороться, — ответил Дент. Он насыпал себе в ладонь горсть мятных конфеток и отправил в рот. Остальные исчезли у него в рукаве. Он встал и пнул дверь в заметно ободранное место. — Хорошо бы охрана пошевелилась, — сказал он. — А то, если меня долго не будет, ребята могут что-то заподозрить.

Грин поднялся со стула. Когда охранник открыл дверь, Дент, словно по сигналу, повернулся, сложив руки за спиной. Грин услышал характерный металлический звук открывающихся наручников, затем последовал более продолжительный звук: зубчики зацеплялись за зубчики — наручники закрылись.

Это был жуткий звук — Грина от него всегда коробило.

Глава 34

С первого дня ареста Брэйса Дэниел Кенникот превратился в постоянного слушателя утренней программы, чтобы понять, как Доналд Дандас поведет себя в такой непростой ситуации. Первые несколько дней после ареста Брэйса программа, как обычно, продолжала выходить в эфир с Дандасом в качестве временного дублера основного ведущего. Во время рождественских каникул ее вообще в эфире не было — шли безликие передачи местных радиостанций. В январе программа вышла уже под названием «Утренней порой» с Дандасом как постоянным ведущим. О сидящем в тюрьме Брэйсе, обвиняемом в убийстве первой степени, не было сказано ни слова.

Это напоминало поведение свиней из книги «Скотный двор», которые по ночам подло стирали заповеди. А Кевин Брэйс, подобно Снежку из этой новеллы Джорджа Оруэлла, был просто вычеркнут из учебников истории.

Дандас оказался достойным ведущим. Он мог со знанием дела беседовать на разные темы, однако этим диалогам не хватало глубины, привнесенной на радио Брэйсом. Юмор нового ведущего казался чересчур осторожным, в нем отсутствовала брэйсовская острота. И голос звучал слишком мягко и бархатно, даже отдаленно не напоминая веский, неторопливый, прокуренный баритон Брэйса.

Потратив почти два месяца на изучение жизни Брэйса, Кенникот хорошо представлял, как мог пройти день Дандаса. Программа заканчивалась в 10:00 по торонтскому времени. Она транслировалась в прямом эфире на Атлантическую Канаду в девять, а потом — с часовой задержкой — отправлялась в записи через всю страну на запад. На протяжении следующего часа ведущий записывал рекламу будущих передач и принимал участие в обсуждении очередной передачи. Он не мог никуда отлучаться в течение этого часа на случай срочных новостей и необходимости что-то переписать для трансляции на центральный регион — Онтарио и Квебек, но примерно к одиннадцати освобождался.

Поэтому незадолго до одиннадцати утра Кенникот уже медленно прогуливался вокруг здания, где располагалась радиостудия. Здание имело три выхода, что осложняло поиски ответа на вопрос, каким из них воспользуется Дандас. Северная дверь вела на Веллингтон-стрит — оживленную магистраль. Вряд ли эстету Дандасу захочется выйти в эту сторону. Западная дверь выходила на менее оживленную улочку с большим кафетерием «Старбакс» на противоположной стороне. Кенникот обратил внимание на сотрудников компании, выходивших из этой двери и, подобно зомби, продолжавших свой путь за дозами кофеина. До него донеслось, как кто-то из них сказал:

— Пора «по четыре бакса».

Он не мог представить Дандаса идущим в «Старбакс». В нем все говорило о ностальгии по атрибутам небольших городков. Ему нравилось предводительствовать среди «маленьких народцев». С южной стороны здания была миловидная «кафешка» с выставленной на витрине коллекцией старинных заварочных чайников.

«То, что надо», — решил Кенникот.

Он вошел в кафетерий и уселся за дальний столик. Взяв из лежащей на сервировочном столике стопки газет номер «Глоб энд мейл», он раскрыл его и стал следить за южной дверью.

В начале двенадцатого Дандас вошел в кафетерий. На нем было неброское длинное пальто, большие коричневые рукавицы и шапочка, которая выглядела, точно сшитая вручную. В левой руке он держал старый, видавший виды кожаный портфель. Стоило ему оказаться внутри, как его круглые очки тут же запотели, и, сняв их, он немного помахал ими в воздухе. Дандас был один. Кенникот наблюдал, как он, помахивая очками, направился к стойке.

«Отлично».

Сунув под мышку «Глоб энд мейл», Кенникот последовал за ним.

— Доброе утро, миссис Нгуэн, — поздоровался Дандас с маленькой азиаткой за стойкой. Он правильно произнес ее вьетнамское имя — без «г».