Лобстер для Емели - Дарья Донцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лена, тебе не угодить, – с самым серьезным видом произнес Кинжалов. – Сама сказала, что она лучшая. И вдруг – не подходит! Как прикажешь понимать?
– Никак, – развела руками бабушка. – Не попался алмаз в навозе. Всем хороша Маша, да не наша! Мусульманской веры она, тебе православная нужна.
– Почему вы решили, что хожу в мечеть? Ни разу в нее не заглядывала, – удивилась я. – Но не посещаю, правда, ни церковь, ни синагогу.
– В дом зашла, а платок не сняла, – объяснила ход своих мыслей Елена и сразу ушла.
Мне неожиданно стало весело. У меня маленькой не было родни в деревне, к которой меня могли отправить на лето. Но мне всегда казалось, что любая бабушка очень любит внучку. Она не строгая, хоть и ворчливая. Старушка обожает девочку, ругает ее лишь из страха, вдруг ребенок вырастет баловницей и лентяйкой. Лучше воспитывать дитя с младых ногтей, чем перевоспитывать после окончания школы. Жаль, что у меня не было бабули.
Я быстро развязала косынку.
– Лена, она сняла платок! – закричал Григорий.
Пенсионерка выглянула в холл.
– Почему стаскивать с головы тряпку не хотела?
– Уши, – коротко ответила я.
– Лопоухие? – уточнила собеседница. – Эка беда.
– Разноцветные, – пояснила я.
– А-а-а, – протянула Елена. – Необычно, тебе идет. Знаешь, лучше иметь дурацкие уши, чем зло внутри себя. Все! Раз ты не мусульманка, то…
– Я давно замужем, – быстро сообщила я.
Елена попятилась.
– Вот же невезение! Может, разведешься?
– Люблю своего супруга.
– Брак на страсти не строят, – объявила пенсионерка. – Семью возводят на умении понимать, помогать друг другу, вместе решать проблемы. Надо не скандалить, не впускать в свои конфликты родню. Муж за жену горой. Тявкнет на невестку свекровь, а сын ей: «Мама, шагайте вон со своим языком и, пока не научитесь его на привязи держать, не возвращайтесь!» Ежели теща на зятя нападет, дочь ей сразу: «Все! Видишь порог? Переступи и домой езжай. Это мой муж, не лезь к нему с замечаниями». Как пирог испечется – угощу!
Елена ушла.
Кинжалов молча провел меня по коридору до своего кабинета, усадил в кресло и начал:
– Спасибо, Виола, что не отказались побеседовать с Леной. Я для нее свет в окне. Вам же известно мое настоящее полное имя?
– Константин Петрович Соломатин, – ответила я, – бывший следователь. Мы сейчас занимаемся делом о смерти Егора Ларина.
– Ясно, – кивнул хозяин. – И у вас, и у меня есть литературный псевдоним. Но давайте использовать в беседе настоящие имена. Скажите, Арина Виолова полная копия Виолы Таракановой?
– Нет, – ответила я, – они отличаются друг от друга. База одна: ни та, ни другая не обидят животных или ребенка, не украдут ничего, ни за какие деньги не предадут тех, кого любят. Но Арина бесшабашная, а Вилка осторожная. Виолова храбрая, а Тараканова трусливая. И это не все различия. Арина, на мой взгляд, улучшенный вариант Виолы.
– Та же история, – признался хозяин. – Кинжалов прямо огонь! Такого натворит в книгах, что Соломатин диву дается. На беду, Костя раньше служил в милиции, хорошо знает, как на самом деле расследование ведется, а Григорию все по барабану. У него труп нашли, в тот же день эксперт все исследования провел, отрапортовал о результатах. Ну, это фантастика с мистикой. Костя пытается Грише объяснить: «Так не бывает». Григорий ему: «Шагай, Соломатин, лесом!» Поэтому предлагаю: давайте общаться как Виола и Костя. Кинжалов и Виолова друг друга не поймут.
– Договорились, – кивнула я и сразу приступила к делу: – Мы прочитали ваш детектив…
Глава тридцать вторая
– Егор Ларин – неприкосновенная личность, – тихо произнес Соломатин, когда я замолчала. – Книга, о которой идет речь, была написана еще до того, как я принес в «Элефант» свою первую рукопись. Отдать редактору криминальный роман, где Егор назван Глебом, сумел недавно, хотя его отец давно скончался. Мужик точно душу дьяволу продал, перешагнул за столетний рубеж. Правда, с должности ушел, когда девяносто отметил, но у таких людей много связей. И главное – они владеют разного рода информацией, способны принудить кого угодно плясать под свою гармошку. История такая.
Константин Петрович потер затылок.
– Книга была написана в рекордно короткий срок, текст из меня сам вылился. Сел за стол, взял ручку, и понеслось. За пять дней управился. Прочитал потом свое произведение, понял, что пока живы люди, с которых списаны главные герои, роман никому показывать нельзя. Но уже пригубил отравленное вино писательства и сел писать второй детектив.
Соломатин открыл ящик письменного стола.
– По поводу вас мы с Зарецким беседовали не по телефону. Он сюда приехал, рассказал, почему ко мне обратился. Не скрою, сначала захотел ответить «нет». Но потом расчетливый Кинжалов укротил эмоционального Костю. Подумал: «Зарецкий – император книгоиздательского бизнеса. Он может вознести литератора на Олимп, но и легко раздавит его в пыль. Годы прошли, иных уж нет, а те далече». И я согласился поговорить с вами. Ну и еще любопытно стало, как выглядит женщина, ради которой сам Его Величество ко мне домой приехал. Похоже, вы для мужика особый человек, не надо превращать вас в своего врага.
Я улыбнулась.
– Просто мы давно дружим.
Константин прищурил один глаз.
– Итак, начну. В Москве на Лубянской площади, ранее площади Дзержинского, стоит большое серое здание… Понятно, о каком здании речь?
Я кивнула.
– О том, где когда-то располагался КГБ, а теперь устроилась ФСБ.
Соломатин откинулся на спинку кресла.
– Я к тому зданию отношения не имел. Служил на Петровке. Но это территориально совсем рядом. Получил очередное дело – кража документов из архива. Вроде, фигня – ну спер кто-то старые бумаги. Но когда въехал в суть и понял, что утащили народное достояние, исторические свидетельства огромной стоимости, то уже по-другому отнесся к работе. Преступники похитили государственное имущество в особо крупных размерах. И еще стало понятно, что работала группа, что тоже утяжелило ситуацию. Тихо, медленно принялся разматывать клубок, появились подозреваемые. И один из них, Егор Ларин, вызвал удивление. Уже говорил, что к серому дому на Лубянской площади никакого отношения не имел, но в процессе работы по тому делу скумекал, что концы уходят
