Девочки - Ник Келман

Сидящая рядом с тобой девушка — далеко не самая красивая в этом заведении. Всегда так. Девушки, которые не особо хороши собой, работают усерднее, домогаются. Мужчины придают большое значение красоте девушек. На красивых девушек такой большой спрос, что иногда они могут даже выбирать, для кого им танцевать.

Ты не смотришь на нее, пока она тебе что-то рассказывает, рассказывает об этом вечере, о том, как здесь жарко. Ты не невежлив, но причины платить ей что-то еще, кроме самого элементарного внимания, нет. Она не красива и не молода. Твой друг с жадностью смотрит на сцену, где танцует действительно сногсшибательная девушка, девушка с чрезвычайно дорогими имплантатами, с очень правдоподобным шиньоном, благодаря которому ее волосы, не будь они заколоты в «конский хвост» на макушке, были бы длиной фута в три. В конце концов, твоя соседка встает и уходит, бросив на прощанье:

— Ну ладно, дай мне знать, если захочешь потанцевать.

Это место не из дешевых, кресла здесь кожаные, полы покрыты коврами. Вышибалы огромны и могут вышвырнуть любого, если он чересчур напился. Но этого не происходит, ведь даже у скряг, потягивающих свое единственное за вечер пиво, все-таки нашлось, по меньше мере, пятьдесят долларов, которые они потратили, чтобы смотреть на обнаженных женщин. Это заведение делает деньги на девушках, а не на спиртных напитках. Но ты, тем не менее, в состоянии заказать бутылку хорошего шампанского, и при этом даешь хорошие чаевые официантке. Мужчины в этом заведении ужасно относятся к официанткам и продавщицам сигарет, разговаривая с ними так, как никогда бы не обратились к танцовщицам. Мужчины хотят, чтобы танцовщицы считали их джентльменами. Их не волнует, что думают о них официантки и продавщицы, когда они подносят им напитки и сигары. Поэтому они проделывают с ними вещи, которые никогда бы не стали проделывать с танцовщицами: заставляют их садиться к ним на колени, просят сильнее наклоняться, когда они разливают спиртное. С танцовщицами, женщинами, которым они могут заплатить, чтобы те обнаженными вертелись на их коленях, они зачастую едва ли не застенчивы. И будто этого еще мало, мужчины часто экономят на чаевых обслуживающим девушкам. Они не любят платить чаевые, сберегая деньги для танцовщиц. Однажды ты видел парня, который только что потратил шестьсот долларов на танцы, а из бара ему принесли счет на триста долларов, но официантке он не дал чаевых вообще. Ни цента. Поэтому своей ты платишь хорошо. Ты хороший парень, заботливый. И она ценит это, с удивлением и благодарностью произносит:

— Дайте мне знать, если вам понадобиться что-нибудь еще, я в ту же секунду вас обслужу.

Действительно сногсшибательная девушка закончила свой танец. Сказав своему другу, что ты пошел в туалет, ты задерживаешь ее по пути за кулисы, спрашиваешь, не хочет ли она присоединиться к вам и выпить немного шампанского. Она отвечает, что придет прямо сейчас. Это именно то, что доктор прописал.

Твой друг изумлен, когда она подходит к вашему столику и молча за него присаживается. Его глаза загораются, он бросает на тебя взгляд и улыбается.

Вы немного болтаете. Она говорит, что лишь недавно снова начала танцевать, а до этого целый год «занималась другими делами». Когда ты спрашиваешь ее, чем она занималась, она смеется:

— Была замужем.

Но, как рассказывает она, муж был слишком ревнив, даже когда они поженились, даже когда она бросила танцевать, он был слишком ревнив. Поэтому они только что развелись, и ей пришлось вернуться на работу.

— Надо как-то зарабатывать деньги, — замечает она.

В конце концов ты отсылаешь их вместе с твоим другом в один из коридоров.

— Оставайтесь там, сколько ему захочется, — говоришь ты ей.

Она берет твоего друга за руку, ведет его через комнату. Он робко следует за ней, его глаза, наконец, отважились окинуть все ее тело. На полпути она оборачивается к нему и говорит что-то, что заставляет его смеяться. Это то, что ему нужно, танцовщица с большим опытом. Когда к нему вернется его вера, он потеряет интерес к таким танцовщицам, к танцовщицам, которые обольстительно улыбаются, когда смотрят на вас, но чьи лица становятся безучастными, как только они отворачиваются. Когда к нему вернется вера, он захочет неопытную девушку, ту, которая еще не слишком всем этим пресыщена, ту, которая не слишком еще хорошо знакома с физическими движениями, не так натренирована, которой танец приносит удовольствие. Но сейчас ему нужен кто-то, кто будет думать за него, кто напомнит ему, что ему нравится. Ты знаешь, что это совсем не похоже на езду на велосипеде, хотя и должно было бы. Каждый раз, когда падаешь, нужен кто-то, кто научит тебя кататься снова.

Практически сразу, как они ушли, другая девушка спрашивает разрешения присесть за твой столик. Она далека от совершенства, похоже, у нее был сломан нос, но она молода. Очень молода. «Это гораздо лучше», — думаешь ты, это именно то, чем ты хотел бы себя развлечь в ожидании друга. Ты говоришь:

— Конечно… пожалуйста, — придвигаешь ей кресло, предлагаешь шампанского.

Она отказывается, ты не понимаешь, почему, но она, очевидно, считает это достойным жестом. Ее плечи расслаблены. Ты не заметил, насколько они были напряжены до того, пока она не расслабилась.

А когда ты начинаешь задавать ей вопросы, она совсем успокаивается. Она не ожидала, что с ней станут разговаривать. Ты приходишь от нее в восторг. Искренне. Тебе нравится ее местечковый акцент — намек на то, что она обнажалась далеко не так часто. Она вызывает у тебя еще больший интерес, когда рассказывает, что учится на первом курсе колледжа. Хотя это вовсе тебя не удивляет, хотя ты и сам предполагал это, из ее уст это возбуждает тебя еще сильнее. Сейчас ты уже изучаешь те части ее тела, которые не скрывает наряд. Тело у нее очень бледное и очень гибкое. Сейчас ты захотел узнать, как она выглядит обнаженной. Сейчас ты захотел провести тыльной стороной ладони по ее обнаженным плечам, по шее. Сейчас ты источаешь запах крови.

Ты спрашиваешь, как давно она танцует. Она говорит, что это всего лишь третья ее ночь вообще и первая ночь здесь, где танцуют полностью обнаженными. Мысль о том, что прежде она не танцевала для толпы мужчин, заводит тебя даже сильнее, чем то, что она первокурсница, а мысль о том, что ты можешь быть первым мужчиной, платящим ей за то, чтобы она танцевала совершенно обнаженной, возбуждает еще больше. Тебе интересно, будет ли она трепетать, танцуя для тебя, будет ли ее кожа слегка дрожать или покрываться мурашками, когда ты будешь ее ласкать. Тебе интересно, сможет ли она очень долго смотреть тебе в глаза, даже если ты прикажешь ей сделать это.

— Нервничаешь? — спрашиваешь ты.

— Немного. Но ведь то, что я должна снять, всего лишь крошечный кусочек ткани.

Это вызывает у тебя улыбку. Ты не думал об этом в таком ракурсе.

Она показывает на танцующую на сцене девушку, танцующую очень профессионально.

— Моя подруга привела меня сюда, говорит, здесь я заработаю хорошие деньги.

— Она тоже первокурсница? — спрашиваешь ты. Ее подруга просто красавица.

— Ага.

Интересно, настоящие ли груди у ее подруги? Они выглядят слишком совершенными, чтобы это было правдой, но где она в таком случае взяла деньги на такую дорогую операцию? Должно быть, они настоящие. А затем тебе становится интересно, когда это восемнадцатилетняя девушка успела научиться так танцевать.

Ты поворачиваешься к девушке за твоим столиком:

— Ты уверена, что не хочешь выпить?

Она думает с минуту, глядя куда-то вдаль, поводит глазами, а затем, когда ей что-то приходит на ум, улыбается, поворачивается к тебе, лукаво смотрит на тебя и говорит:

— Ладно, я буду «Ширли Темпл»[10].

«Ширли Темпл»! Ты не показываешь своего удивления — по крайней мере, надеешься, что не показываешь, — но ты изумлен. Вот почему она не хотела пить шампанское — ей еще недостаточно лет, чтобы употреблять спиртное, и в свою первую ночь в этом клубе она не знает, можно ли это делать, не хочет испытывать судьбу и упустить такую возможность, бросить тень на подругу, которая поручилась за нее, или даже, более того, причинить ей неприятности.

Ухмыляясь, ты заказываешь девушке «Ширли Темпл». Официантка очень удивлена, переспрашивает у тебя заказ. Ты киваешь. Она пожимает плечами, приносит коктейль. Девушка потягивает его, оставляя следы губной помады на соломинке.

Заказ этого напитка просто свел тебя с ума. Ты в восторге, что ты сидишь здесь рядом с девушкой, которая все еще любит «Ширли Темпл», но ты можешь в любой момент прижать к себе ее голую киску.

И ты понимаешь, что прямо здесь, прямо сейчас, в данном случае, это ни что иное, как восторг от мысли, что ты можешь ее развратить. Что ты можешь просто потянуться и сорвать что-то с неба, и разрушить это. Что ты можешь схватить эту совершенную вещь и смотреть, как она гибнет в твоих руках. Ты еще не получал, подобно монголу, удовольствия от разрушения ради разрушения (в самые темные, самые тяжелые моменты своей жизни ты мечтал об этом). Но вместо этого ты получаешь удовольствие от разрушения именно потому, что действие, которое его вызывает, оказывается тем действием, которое приносит удовольствие тебе. Как если бы реальный процесс срезания цветов для украшения твоего дома доставил тебе такое же удовольствие, как созерцание их свежесрезанных стеблей. Ты в восторге от мысли, что если бы ты заставил эту девушку танцевать для тебя, в то время как действие это приносило бы тебе удовольствие, в ней бы оно разрушило что-то, что никогда уже не восстановится. Как если бы холодной-холодной ночью удовольствие тебе доставили не только тепло и пляска огня, но и тот факт, что дерево должно было погибнуть, чтобы произвести этот огонь. Почему-то факт, что вещь используется в процессе, мысль, что никто больше не сможет в точности обладать тем, чем обладал ты, крайне возбуждающа. Это то же самое ощущение, которое ты испытываешь всякий раз, когда ты и только лишь ты распиваешь бутылку драгоценного уникального вина. Никто больше не может этого понять, не так ли? Это заставляет тебя чувствовать себя особенным, отделяет от остальных людей, пусть и в очень маленьком отношении.