Стратегия «большого рывка» - Андрей Фурсов

Такую ситуацию надо менять. Изборский клуб должен потребовать ровно половину. Хотя мы представляем большую часть общества, но пусть — половину: половина эфира на всех каналах, половина на радио, половина печатной продукции, половина образования. Есть Высшая школа экономики, где доминирует либеральная парадигма. Так превратим МГУ в консервативную парадигму — вторая половина будет консервативной. В одном месте мы услышим ультралибералов или смягченных либералов, давайте в другом месте услышим умеренных или радикальных консерваторов.

Не претендуя на господство консервативной идеологии, мы должны поставить вопрос очень серьезно. В экспертном сообществе, в «Форуме 2020», в котором я участвую, 90 % — либералы, лишь 10 % всех остальных. Возьмите окружение высших государственных чиновников. Путин — консерватор, но 90 % людей, на которых он опирается, советники — либералы. Дикая диспропорция. Это антидемократично, анормально, мешает нашему обществу развиваться. Если будет дискуссия между умственно полноценными либералами и нами, консерваторами, то это пойдет на пользу всем.

И эта ситуация могла бы быть умеренной и доброжелательной. Вот либералы, они есть. А где консерваторы? Они в Изборском клубе. Каждый из нас имеет свои проекты, планы, стратегию. И если мы будем предлагать власти свой консервативный проект — не как быстро двигаться, а что делать — а власть прислушается одним ухом к четким консерваторам, и к либералам с другой стороны, это позволит ей принимать свободные ответственные решения.

Общество должно видеть представителей своих взглядов. Это назрело. И если мы даже будем просто выражать интересы большинства, служить нашему народу, истории, церкви, власти, государству, частью чего мы являемся как благодарные сыны, то мы выполним свою миссию.

Андрей Фурсов, историк, директор Центра русских исследований Института фундаментальных и прикладных исследований Московского гуманитарного университета:

Изборский клуб — это примета военного времени. По сути, это первый ответ русских интеллектуалов на вызов военного времени. Под военным временем я имею в виду две вещи: это реальная горячая война, которая натовским сапогом стучит в нашу дверь со стороны Сирии и Ирана. И резко усилившаяся информационная война против России.

Это военное время обусловлено тем кризисом, который испытывает капиталистическая система. А поскольку эта система носит планетарный характер, то вместе с ней и земная цивилизация в кризисе. Но не надо путать причину и следствие местами: кучка глобальных алчных ростовщиков, примерно 30–50 тысяч человек, завела мир в тупик. И эта же кучка устами своих сторонников предлагает выход.

Объективно выходов два. Один вариант — это мировое правительство контролирует сокращенное на 90 % человечество: их ресурсы, информацию. А второй — это система макрорегиональных блоков, неоимперий, которые уже видны сквозь трещащую глобализацию.

Реализация обоих вариантов, а также схватка между ними предполагает войну за ресурсы, за неосвоенные или недостаточно освоенные территории. Таких территорий в мире осталось очень немного. Из небольших — это Синь— цзян-Уйгурский автономный округ в Китае, Тибет и Южная Африка. А самая большая территория — это Северная Евразия, то есть наша с вами страна. Сильные мира сего решают свои проблемы, сбрасывая их на того, кто слабее. И совершенно ясно, что в этой ситуации Россия находится в угрожаемой позиции.

Еще более усиливает угрозу фактор надвигающейся геоклиматической катастрофы. Практически все специалисты говорят, что после и в ходе катастрофы единственной стабильной и ресурсообеспеченной зоной будет Северная Евразия. И мы не случайно постоянно слышим разговоры на Западе о том, что несправедливо, что русские владеют такими пространством и территорией.

Ясно, что комбинация этих факторов резко ухудшает и без того сложное положение России. Мы уже видели в 91 году и знаем, как это было в 1917 году, когда наши внутренние противоречия, структурные кризисы превращаются извне в системные по схеме «кризис — война — революция» или «кризис — война — смута».

Иными словами, военное время, в которое мы живем, может воздействовать на наше общество, на страну двояко. Первый вариант — это усиление противоречий, смуты, которое, безусловно, будет использовано извне.

Второй вариант — это сплочение населения в условиях кризиса. Русская история дает немало оснований для оптимизма. Дело в том, что каждый раз Россия выскакивала из кризиса усилившейся. В начале XVII века нас можно было брать голыми руками. Однако Европа находилась в кризисе, там шла тридцатилетняя война 1618–1648 годов, было не до нас. А когда стало до нас, мы уже были достаточно сильны, чтобы сломать хребет полякам.

То же самое после петровских реформ: когда Россию тоже можно было брать голыми руками, европейцы находились в кризисе, вели свои войны за разные наследства. А в середине XVIII века мы были уже настолько сильны, чтобы сломать хребет Фридриху.

И наконец, после Гражданской войны тоже — мировой кризис, обострение всех противоречий: немцев с англосаксами, внутри саксонского мира — между англичанами и американцами, между Ротшильдами и Рокфеллерами. И в условиях этого кризиса Россия выскочила и решила свои проблемы.

Это, конечно, не значит, что так будет всегда. Для того чтобы выскочить, нужен субъект стратегического действия. У России, скажем, начала XX века, этот субъект был. Здесь совершенно верно говорилось об идеологии. Но идеология должна иметь своего носителя, она должна иметь тот субъект, который ее реализует. Ситуация последних 50–60 лет показывает, что те политические, властные формы, которые доминировали в мире в XX веке, уходят: уходит эпоха партий, уходит эпоха государств. И одна из важнейших задач ближайшего десятилетия (дальше прогнозировать сложно) — это создание новой конфигурации власти, новой формы организации власти, которая способна переломить ситуацию. Разумеется, сказать это значительно легче, чем сделать, но полагаю, что реальной формой для выхода России из кризиса должно быть то, что я называю «импероподобным образованием». «Импероподобным», потому что эпоха империй прошла, но в то же время мы видим, как глобализация разваливается на неоимперские куски.

Ядром импероподобного образования должны быть ОПК, армия, спецслужбы и научные комплексы. Естественно, принципиально измененные. И речь идет не о какой-то локальной реформе. Посмотрите, что происходит в мире. Немцы провели реформу своих спецслужб. Они ориентируют их на борьбу с сетевыми структурами. Немецкая реформа армии по чисто политическим причинам захлебнулась, но они тоже двигались именно в этом направлении. Иными словами: XXI век выиграет тот, кто создаст новое оргоружие, новую форму власти, которая будет крушить оппонентов примерно так, как испанские конквистадоры крушили ацтеков, то есть имея преимущество на порядок.

Если мы внесем в это свой посильный вклад, Изборский клуб решит ту задачу, ради которой он создавался.

Михаил Леонтьев, телеведущий, главный редактор журнала «Однако»:

В принципе, я согласен практически со всем, что здесь было сказано. Понятно, что вызов, который стоит перед страной, — это выживание. Потому что мы сталкиваемся с глобальным кризисом в экономике и с сопровождающими его социальными и военными потрясениями, которые совершенно неизбежны. Все это действительно ставит нас на грань выживания.

Уже много раз говорилось, в том числе и президентом, что мы очень много сделали для укрепления суверенитета нашей страны, но нынешняя структура российской экономики вовсе не гарантирует сохранения этого суверенитета и не гарантирует нам даже физического выживания — в силу того, что здесь уже говорилось о «нефтегазовой игле», деградации промышленного потенциала и так далее.

Цена восстановления пошатнувшегося макроэкономического равновесия в мире будет не просто очень велика — она будет беспрецедентна. И это не есть мягкий процесс циклического движения мировой экономики — это целый ряд катаклизмов, включая голод, войны, эпидемии и так далее.

Но что мы увидим на выходе? Потому что если мы совершаем рывок, то должны хотя бы в общих чертах понимать, где окажемся, в какой мир собираемся ворваться.

Прежде всего, это смена базового энергоносителя. Не в том смысле, что он изменит свою химическую природу, или что мы перейдем к энергии солнца или атомного ядра, или к холодному термояду. Скорее всего, базовыми энергоносителями останутся углеводороды, но это будут уже другие углеводороды. «Сланцевая революция», которая разворачивается сегодня, приведет к тому, что в углеводородах будут видеть не ограниченный и дорогой ресурс, а ресурс дешевый и общедоступный. Понятно, что это будет значить для России, я даже не буду об этом говорить, но это создает совершенно новые технологические возможности — в том числе и для глобальных перемещений производства.