Пережитки большой войны - Джон Мюллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После Холодной войны: виды на будущее
По некоторым подсчетам, для уничтожения рабства как одного из основных институтов человеческих отношений потребовалось ровно сто лет: первые значимые протесты против рабства вспыхнули в 1788 году, а последняя крупная рабовладельческая система, сохранявшаяся в Бразилии, была демонтирована в 1888 году ценой масштабных проблем для ее экономики. Как отмечалось в главе 2, настоящее антивоенное движение началось либо так или иначе стало набирать ход с публикации в 1889 году беллетристического произведения Берты фон Зутнер «Долой оружие!». Сто лет спустя, в 1989 году, война – по крайней мере та ее разновидность, которая прежде всего беспокоила фон Зутнер, – если и не окончательно ушла в прошлое, то как минимум во многом вышла из употребления.
Положив конец многовековому кровопролитию, развитые страны Европы и других регионов мира принципиально отвергли войну как метод разрешения своих разногласий. Кроме того, завершилась и холодная война – серьезное глобальное соперничество между развитыми странами, которое нередко казалось способным привести к взрыву настоящей большой войны. С ее окончанием и последовавшим в том же году мирным уходом СССР из Восточной Европы перспективы войны между развитыми странами, похоже, стали исчезать из виду. Конечно, не следует забывать о войне между менее развитыми государствами Ираном и Ираком, которая обошлась для них очень высокой ценой и с трудом завершилась за год до окончания холодной войны, но даже такая разновидность войны стала примечательно необычным явлением для своего времени. Таким образом, институт войны, как некогда институт рабства, проявил заметные признаки упадка во многих своих аспектах и во многих разновидностях, в особенности тех, которые традиционно были наиболее испробованными, наиболее обсуждаемыми и наиболее угрожающими.
Тем не менее войны или, во всяком случае, боевые действия продолжают идти во многих регионах земного шара. В последующих главах мы обратимся к этим войнам, сохраняющимся после холодной войны, и рассмотрим, какие возможности в новую эпоху примечательного принципиального консенсуса между развитыми странами существуют у них для применения военной силы с целью контроля над этими войнами. Иными словами, война по-прежнему остается способом нейтрализации войны.
Глава 6. Гражданская война и терроризм после Холодной войны
То обстоятельство, что привлекательность, а следовательно, и частота войн – точнее, определенных их разновидностей – на протяжении примерно последнего столетия снижались, никоим образом не означает, что война как таковая или тот или иной ее тип стали невозможны.
Ядерное оружие по-прежнему существует в больших количествах, и нельзя исключать, что в один прекрасный день какие-то государства начнут метать друг в друга боеголовки. Франция и Германия – две страны, которые в былые времена на удивление хорошо разбирались в том, как втягивать друг друга в войну, – однажды могут снова взяться за старое: ресурсов у них на это определенно хватит. Китай может напасть на Тайвань, Северная Корея выдвинет свои армии на юг, Пакистан – на восток, Сирия – на запад, Таджикистан – на север. Гитлеры, к счастью, кажется, рождаются крайне редко, но очередная подобная фигура может появиться в какой-нибудь крупной стране и взяться за свою дьявольскую магию. Более того, восхищение войной и насилием остается привлекательным для довольно многих людей: непохоже, что человеческая природа (или общий уровень тестостерона) за последние годы или десятилетия заметно изменилась.
Кроме того, воображением молодежи, жаждущей сделать этот мир лучше, способно завладеть какое-нибудь новое романтическое революционное движение, возможно религиозного или националистического толка. Иными словами, снова могут возникнуть разрушительные идеи, «переосмысленные очередным поколением недовольных юных дарований-визионеров, появлению которого уже сейчас способствуют интеллектуалы-мизантропы, обитающие в стенах наших просвещенных университетов», предостерегает Дэниел Чирот[229]. В прошлом экономические кризисы и конфликты неоднократно подталкивали революционеров к попыткам переделать мир насильственным путем. Принято считать, что после смерти коммунизма во всех его ипостасях люди преимущественно встречают экономические неурядицы с мрачной пассивностью и предпринимают различные усилия по ликвидации ущерба в рамках принципиально капиталистической парадигмы. Именно так было в Мексике в 1994 году, в Восточной Азии в 1997 году, в России в 1998 году и в Аргентине в 2002 году. Иными словами, сейчас капитализму нет особенно привлекательной экономической альтернативы, но в будущем положение дел может измениться.
В целом непосредственные перспективы классической конвенциональной межгосударственной войны или полномасштабной идеологической войны, конечно, не выглядят слишком высокими. Тем не менее мир по-прежнему полон насилия, и война или те или иные виды боевых действий ежегодно по-прежнему происходят в немалом количестве точек планеты.
Остающиеся с нами войны почти целиком относятся к двум разновидностям. В этой главе будет рассмотрена самая распространенная из них – гражданская война, а также мы уделим внимание терроризму, в особенности международному, который стал масштабной угрозой, едва ли не сопоставимой с войной. Вторая актуальная разновидность войн – это военно-полицейские интервенции, в ходе которых развитые страны, различными способами используя вооруженные силы, пытаются прекратить гражданское насилие или свергать политические режимы, которые они считают опасными либо достойными порицания. Об этой разновидности войн пойдет речь в главах 7 и 8.
Некоторые аналитики рассматривают современные вооруженные гражданские конфликты как новую или даже «постмодернистскую» разновидность войны. Мартин ван Кревельд утверждает, что со вступлением в «новую эру, где на смену мирной конкуренции между торговыми блоками приходит вооруженное противостояние между этническими и религиозными группами», война «трансформировалась»: «в будущем войны будут вести не армии, а группы, членов которых мы называем террористами, повстанцами, бандитами и грабителями». Барбара Эренрайх также указывает на возникновение «новой разновидности войн», которые, «в отличие от прежних, являются менее организованными и более спонтанными», в них «зачастую сражаются плохо экипированные группы, более напоминающие банды, чем армии». В том же ключе о «новых войнах» пишет Мэри Калдор: по ее мнению, принципиальным моментом для них является «политика идентичности»: эти войны ведутся в контексте глобализации «разнородным множеством групп разного типа, среди которых, например, военизированные формирования, местные полевые командиры, криминальные банды, полицейские силы, группы наемников, а также регулярные армии, включая отколовшиеся от них формирования». Сэмюэл Хантингтон проводит масштабную, чуть ли не эпическую экстраполяцию, утверждая, что гражданские войны, разразившиеся в Югославии в 1990-х годах, стали предвестником совершенно нового поворота вектора
