Последний единорог - Питер Бигл

– Шмендрик… – начала она, но в этот момент он вскочил и выбежал из кухни. Зова Короля она не слышала. Принц Лир, не поднимая взгляда, бубнил свое. Молли повесила над огнем котелок, чтобы вскипятить чай для стражников.

– Ну все, – вздохнул Принц Лир. – Остался только последний куплет. – Как ты хочешь – послушать сейчас или все вместе потом?

– Как вам угодно, – ответила она, и он прочел все. Но Молли не слыхала ни слова. К счастью, прежде чем он закончил, вошли стражники, спрашивать же о ее мнении при них Лир постеснялся. Когда они ушли, он уже трудился над новым опусом. Принц пожелал ей спокойной ночи, когда было уже довольно поздно. Молли сидела на столе, держа на руках своего крапчатого котика.

Новое стихотворение было задумано как секстина. В голове Лира что-то нестройно звенело, когда он, жонглируя рифмами, подымался по лестнице в свою палату. «Первое я оставлю у ее двери, – думал он, – а остальные приберегу на завтра». Он подумывал о том, чтобы все-таки подписать стихи, и сравнивал достоинства таких псевдонимов, как «Рыцарь теней» или «Шевалье Маль-Эмэ», когда, завернув за угол, встретил Леди Амальтею. Она быстро спускалась в темноте по лестнице; увидев его, девушка издала странный звук, чем-то похожий на блеянье, и замерла тремя ступеньками выше Лира.

На ней было платье, которое стражники короля украли для нее в Хагсгейте. Ее волосы были распущены, ноги босы, и от одного только взгляда на нее, стоящую на темной лестнице, такая печаль скользнула по его костям, что он готов был бежать, бросив и свои стихи и свои претензии. Но он был героем во всем и, взяв себя в руки, спокойно и галантно приветствовал ее:

– Да будет ваш вечер добрым, миледи. Леди Амальтея, не отрывая взгляда, протянула к нему из темноты руку и отдернула ее, не коснувшись Лира.

– Кто ты? – прошептала она. – Ты Ракх? – Я – Лир, – отвечал он с внезапным испугом. – Разве вы не знаете меня? – Но она отшатнулась с легкостью дикого зверя, по-оленьи нагнув голову. Он повторил: – Я – Лир.

– Старуха, – сказала Леди Амальтея. – Луна ушла за тучи. Ах! – Она задрожала, и тут глаза ее узнали Принца. Но диким оставалось ее тело, она не хотела подходить к нему.

– Вы спали, миледи, – вновь обретя тон, достойный рыцаря, сказал он. – А не поведаете ли вы мне ваш сон?

– Он снился мне раньше, – медленно отвечала она. – Я была в клетке, и вокруг меня в клетках были звери. Но не буду тревожить вас, милорд. Я уже не первый раз вижу этот сон.

Сказав это, она хотела уйти, но Принц обратился к ней голосом, присущим только героям, – это такой же особый голос, как, скажем, голос матери:

– Сон, что возвращается так часто, – это весть о том, что было, или о том, что будет, или напоминание того, что было преждевременно забыто. Расскажите мне ваш сон, и я попробую разгадать его.

Она остановилась, слегка повернув к нему голову, похожая на выглядывающего из чащи гибкого пушистого зверька. Но в ее глазах была потеря, словно ей не хватало чего-то нужного или словно она вдруг поняла, что этого-то, нужного, у нее никогда не было. Если бы он моргнул, она ушла бы, но он, не моргая, взглядом удерживал ее на месте – так, как он привык сковывать пристальным взором химер и драконов. Ее босые ноги ранили его сильнее, чем все виданные им клыки и когти, но он был истинным героем. Леди Амальтея сказала:

– Еще во сне были черные фургоны с решетками, и звери, которые есть и которых нет, и крылатое существо, звенящее медью в лунном свете. Высокий зеленоглазый человек с кровавыми руками.

– Должно быть, это ваш дядя волшебник, – размышлял Принц Лир. – Это ясно, и окровавленные руки меня не удивляют. Прошу простить меня, но ему я никогда не доверял. Это все?

– Все рассказать я не могу, – ответила она. – Сон никогда не кончается, – Страх упал в ее глаза, словно камень в воду, возмутив и взбудоражив их спокойную глубину. Она сказала: – Я бегу оттуда, где я была в безопасности, и ночь горит вокруг меня. Но это и день, я иду под буками под приятным теплым дождем, там и бабочки, и медовый звук, и пестрые дороги, и похожие на рыбьи кости города, и крылатое существо, убивающее старуху. И куда бы я ни повернула, я бегу в обжигающий холодом огонь, и мои ноги – ноги зверя…

– Леди, – прервал ее Принц Лир, – миледи, с вашего разрешения – ни слова больше. – Ее сон мрачной тенью лег меж ними, и вдруг ему расхотелось знать его смысл. – Ни слова, – повторил Лир.

– Но я должна продолжать, – сказала Леди Амальтея. – Ведь он никогда не кончается. Даже когда я просыпаюсь, хожу, говорю и ем, я не могу отличить сна от яви. Я помню то, что не могло произойти, и забываю, что происходит со мной. Люди смотрят на меня, ожидая, что я узнаю их, и мне снится, что я их знаю, и пламя все ближе, хоть я и не сплю.

– Не надо! – в отчаянии воскликнул он. – Этот замок построила ведьма, и, рассказывая здесь о кошмарах, можно вызвать их к жизни. – Не ее сон оледенил сердце Принца, а то, что, рассказывая, она не плакала. Будучи героем. Принц разбирался в женских слезах и знал, как их остановить – ну, скажем, убить кого-нибудь, – но ее тихий ужас потряс его и лишил мужества, а красота ее сокрушала все то отрешенное достоинство, которое он, казалось, обрел. Когда он вновь заговорил, его голос был юн и неуверен.

– Мне хотелось бы ухаживать за вами с большим изяществом, – сказал он, – но я не знаю, как это сделать. Мои драконы и подвиги утомляют вас, однако, кроме них, мне нечего предложить. Я стал героем не так уж давно, а до того был вовсе никем – скучным изнеженным сыном своего отца. Быть может, теперь я всего лишь скучен по-другому, но я здесь, и вы должны располагать мною. Я бы хотел, чтобы вы поручили мне что-нибудь, не обязательно героическое, просто что-нибудь полезное.

И тогда Леди Лмальтея улыбнулась ему в первый раз с тех пор, как она появилась в замке Хаггарда. Улыбка была незаметной, словно новорожденная луна – серпик света, окаймляющий невидимое, но Лира потянуло к ней, чтобы согреться. Если бы Лир осмелился, он раздул бы эту улыбку как уголек, сомкнув возле нес ладони.

– Спойте мне, – сказала она. – Чтобы подать голос в этом мрачном и одиноком месте, нужно большое мужество; кроме того, это будет полезно. Спойте мне, спойте громко – прогоните мои сны, помогите мне забыть то, что не хочет уйти из памяти. Спойте мне, милорд, если это будет угодно вам. Может быть, для героя это пустяк, но мне будет приятно.

И Принц жадно запел на холодной лестнице, и, спасаясь от дневного света его голоса, по лестнице в поисках убежища, шелестя и плюхаясь, разбегались какие-то невидимые мокрые твари. Он запел первое, что пришло в голову:

Когда я был молод, красив и надеждыВ сердца всех невест всей округи вселял,Я многим из них так легко и беспечноТвердил, что люблю, но я знал, что я врал.И думал я так: «Ах, ну кто ж из них знаетСекрет, что в душе моей свято храним.Я жду ее, ту, что поймет меня сразу,Любовь я пойму по поступкам своим».Но годы неслись, словно тучи по небу,И дам хоровод мчал меня и кружил,И я чаровал, изменял, разлучал и бросал,И грешил, и грешил, и грешил, и грешил.Но думал я так «Ах, ну кто ж из них видит,Что чист я душой, а вся видимость – дым.Она запоздала, я жду, я ей верен —Любовь я пойму по поступкам своим».Когда же от девушки умной и милойУслышал я: «Ложь о тебе говорят»,Я предал ее прямо в ту же минуту —Она утопилась, приняв прежде яд.Я думаю так, становясь все распутней,Притом оставаясь, друзья, холостым:Любовь пусть могуча, привычка сильнее —Ведь любовь я узнал по поступкам своим.

Он закончил, и Леди Амальтея рассмеялась, смех ее, казалось, заставил гнездящуюся в замке старую-престарую тьму зашипеть на них обоих.