«Гран-При» для убийцы - Чингиз Абдуллаев

— Где машина? — заорал Касумов.

— Где машина? — повернулся к своему сержанту офицер полиции. — Вы ее отпустили?

— Мы остановили машину, все проверили, как нам и приказывали, начальник, — доложил сержант, вытягиваясь перед офицером, — но все было в порядке.

— Вы его отпустили? — выдохнул Касумов.

— Мы проверили его документы, права. Все было в порядке, — начал повторяться сержант. Офицер полиции стоял, с жуликоватым видом глядя на сотрудников Министерства национальной безопасности.

— Как вы могли его отпустить? — разозлился Касумов, обращаясь к офицеру. — Вы же получили наш приказ.

— Я в это время разговаривал с другим клиентом, — начал объяснять офицер, — и не видел, как мой сержант его отпустил.

— С клиентом? — передразнил Касумов. — У вас все водители клиенты.

— Ах ты подлец, негодяй! — закричал нарочито громко офицер полиции на своего сержанта. — Ты почему его отпустил?!

— Оставьте этот спектакль, — поморщился Касумов, — можно подумать, вы отпустили его даром. Наверное, в кармане у тебя, подлеца, все еще хрустят доллары, которые он тебе заплатил. В какую сторону он поехал?

— Не видел, — сделал еще более круглые глаза кукольнолицый.

— Сукин сын! — бросил ему Касумов, усаживаясь в машину. — Давайте, ребята, быстрее в сторону города. Может, успеем перехватить.

Когда их автомобиль отъехал, старший лейтенант, улыбаясь, сказал своему подчиненному:

— Я их хорошо знаю. Только ругаться могут. А сами деньги берут больше нашего. Просто вид делают, что честные.

— А где моя доля? — деловито спросил сержант.

— Потом отдам, — отмахнулся офицер, — смотри, какая машина едет.

Кажется, «БМВ». Давай тормози.

— У нее государственный номер, — отмахнулся сержант.

Офицер немедленно вытянулся и отдал проезжающей машине честь. Его явно не смущало, что машина неслась на куда большей скорости, чем это было дозволено местными правилами. Офицер, улыбаясь приклеенными усами, проводил взглядом автомобиль.

— Опять передают, — сказал сержант, — опять эти психи из МНБ требуют у всех постов остановить водовоз.

— Дураки, — презрительно сказал старший лейтенант, — вот такие дураки там и работают. Я вчера встречался с одним таким дураком. Он журналист, но ничего не понимает в жизни. Мы с ним договорились, чтобы я ему заплатил за его комнату, а я начал умолять, что у меня денег нет. Вот этот дурак и поверил.

Десять тысяч долларов просто так скостил, поверил мне на слово.

— Повезло, — восхищенно сказал сержант.

— Конечно, повезло, — кивнул офицер, — дураков всегда хватает.

— А если они на нас пожалуются? — опасливо спросил осторожный сержант.

— Ничего не будет. Машину мы задержали, все документы проверили. Он же не будет всем рассказывать, что дал нам двести долларов, даже если его поймают.

А если они пожалуются, мы все объясним начальству. Не бойся, со мной не пропадешь.

С этими словами он сунул руку в карман и потрогал две сотенные бумажки, полученные от молодого водителя. "Какие наглые эти водовозы, — подумал он с умилением. — Когда их останавливаешь, даже одного ширвана[1] не допросишься. А у этого в кармане стодолларовые купюры были. Больше нужно с них денег брать. Им, наверное, дачники много платят. Вообще, в последнее время все эти водители так обнаглели, что уже и платить не хотят. Каждый, кого останавливают, называет имя какого-нибудь начальника и отказывается платить".

— Повезло, — снова услышал он голос сержанта.

— Ты про что? — спросил он, насторожившись.

— Я про журналиста, — напомнил сержант.

— Ах да, — облегченно вздохнул офицер, — смотри, вон идут «Жигули».

Кажется, с грузом…

— Он обычно арбузы перевозит со своей дачи. Я его знаю.

— Давай останови. Как раз сделаем деньги и для тебя.

— Он больше одного ширвана не даст, — лениво сказал толстый сержант, отходя от своей машины.

— Ничего! — крикнул офицер. — Мы не жадные. Это тоже деньги.

Москва. 6 апреля 1997 года

В это воскресенье полковник Мовсаев должен был встретиться с бывшим сотрудником четвертого отдела Первого главного разведывательного управления КГБ СССР. Он был одним из тех, кто обеспечивал связь между восточногерманской разведкой и разведкой бывшего СССР. Четвертый отдел ПГУ курировал вопросы, касающиеся обеих Германий и Австрии. Многие специалисты по восточногерманским отношениям ушли на пенсию или в отставку после развала Германской Демократической Республики. Сотрудники четвертого отдела ПГУ еще за два года до падения Берлинской стены предупреждали советское руководство о необходимости коренных реформ в ГДР, но их голос не был услышан ни в Москве, ни в Берлине. К тому же Горбачев и Шеварднадзе считали, что перестройка в ГДР должна развиваться по их собственному сценарию, и в результате сначала развалили восточный блок, а затем и собственную страну.

Мовсаев с Никитиным выехали за город, чтобы встретиться с бывшим сотрудником четвертого отдела, полковником в отставке Якимовым, который раньше занимался обеспечением связи через разведку ГДР с группой Ахмеда Мурсала. Они приехали на дачу в одиннадцатом часу утра и беседовали с хозяином дома около трех часов. Пока жена и невестка Якимова хлопотали на кухне, сам хозяин предложил пройти к беседке в саду, где их разговор никто не мог услышать. Это был еще полный сил пятидесятивосьмилетний мужчина с густой копной седых волос.

Он внимательно выслушал сообщение Мовсаева о том, что их интересует личность Ахмеда Мурсала, и согласился ответить на все вопросы.

— Мы с ним познакомились еще в восемьдесят шестом, — начал рассказывать Якимов, — он тогда впервые приехал в Восточную Германию. В голове у него была каша. Такая своеобразная мешанина из социалистических, анархистских, леворадикальных и исламских воззрений. Он сам из Ирака, его родители уехали оттуда, когда он был ребенком. Меня поразило, что он довольно неплохо говорил по-немецки. Позже я узнал, что он хорошо владеет, кроме своего родного арабского, еще и английским, французским и фарси. Для обычного террориста это был очень приличный уровень. Наше руководство тогда считало, что из него может получиться неплохой арабский лидер с социалистическим уклоном. Первое время он действительно употреблял социалистическую риторику.

Но уже тогда стало ясно, что мы ошибаемся. В восемьдесят седьмом он жестоко расправился с двумя своими сторонниками, которых заподозрил в связях с противоборствующей группировкой. Уже тогда Маркус Вольф высказывался очень резко против сотрудничества с Ахмедом Мурсалом. От него террорист и получил свою кличку Мул. Знаете, почему у него такая кличка? — вдруг улыбнулся Якимов.

— Ее предложил сам Вольф. Он считал, что мы пытаемся просчитать все варианты и создать из Ахмеда Мурсала нового союзника, как в знаменитой книге Азимова, когда основатели академии пытаются все просчитать, но неожиданно появляется такой неучтенный фактор, как Мул. Так вот, Вольф считал, что Ахмед Мурсал именно такой неучтенный фактор и ему нельзя доверять.

Уже тогда мы стали опасаться этого типа и окончательно отказались от сотрудничества с ним, когда узнали, что он в восемьдесят девятом году вышел на связь с пакистанской разведкой, а после нашего ухода из Афганистана стал появляться в этой стране, явно не испытывая симпатии к Наджибулле. Позже, по некоторым сведениям, он принял деятельное участие в подготовке специальной группы пакистанских наемников для расправы с бывшим лидером Афганистана. Но это уже для меня были слухи, так как я уже тогда не работал.

Я встречался с ним дважды. Он произвел на меня впечатление несколько неуравновешенного человека.

— В каком смысле? — уточнил Мовсаев.

— Он был нервный, легковозбудимый. Чувство опасности у него на уровне подсознания. Он чувствует чужого человека кожей, каким-то неведомым нам энергетическим полем. Неплохо продумывает варианты подготовки, которые отличаются масштабностью, особой дерзостью. Иметь такого союзника очень хлопотное дело. Иметь такого врага — самая сильная головная боль.

— Кроме вас, он с кем-нибудь встречался из сотрудников ПГУ? — спросил Мовсаев.

— Кажется, да. С полковником Гарри Крымовым. Но тот умер четыре года назад. А почему вы спрашиваете?

— Есть основания предполагать, что он имеет связи с кем-то в нашей стране. Или в нашем городе.

— Не исключено. У него был довольно большой круг общения. Но из нашего отдела с ним никто больше не встречался. Это абсолютно точно. В конце восьмидесятых мы начали «перестраиваться», — усмехнулся Якимов, — от нас требовали не выходить на прямые связи с представителями разного рода одиозных группировок. Мы знали, что группа Ахмеда Мурсала причастна к некоторым террористическим акциям в самом Израиле, а как раз в это время наше правительство начало налаживать дипломатические отношения с этой страной и мы должны были быть особенно осторожны. Нет, я убежден, что он ни с кем больше не встречался. Во всяком случае, из сотрудников нашего отдела, прошу прощения, бывшего отдела.