Кафетерий для спецназа - Яна Тарьянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Деметриуш привел Шольта в кафетерий после скандала. Усадил за столик на веранде, о чем-то долго шептался, потом отправил прочь, а сам остался с чашкой кофе и плошкой печенья на смальце. Минут через десять явились Розальский с Кшесинским — озабоченные и переругивающиеся на ходу: шел последний день Покрова, прихожане готовились к ночной службе, завершавшейся церемонией Срыва, а полицейские — к усиленному патрулированию улиц.
Увидев, как Деметриуш что-то рассказывает Розальскому, Ханна занервничала. Слов было не разобрать, но ей начало казаться, что полицейское начальство обсуждает ее персону и ссору с Шольтом.
«Не может быть. У них полно других дел».
Захотелось сбежать — на всякий случай — но она не успела. Розальский обернулся, нашел ее взглядом, позвал:
— Подойди на минуточку.
Ханна подошла с нехорошим предчувствием. Присела на любезно выдвинутый стул, сцепила пальцы.
— Теперь я хочу послушать тебя, — сухо сказал Деметриуш. — Что произошло?
Висица испуганно пискнула. Ханна завела речь о зубной пасте, ощущая, как от Деметриуша повеяло мертвенным холодком неприязни.
— Развлеклась на Покров, — сделал вывод он, не дослушав историю бритвенного станка. — Понял, бывает. Спасибо, что объяснила.
Ханна издала сдавленный звук и замахала руками — нет, мол, не развлеклась.
— А что тогда? — нахмурился Деметриуш. — Учти, я Шольту за отца, хоть и начальник в погонах, и слежу, чтобы он не вляпался в пустопорожние неприятности. У него проблем по службе хватает, то на отравленный нож напорется, то на бомбу ляжет. Ребенок каждый день внимания требует, ему «подожди» не скажешь. И тут ты со своими выкрутасами. Неделю дразнишь, хвостом виляешь, ни да, ни нет. В чем дело? Не люб? В кровати не потянул? Доходом, положением в обществе не вышел? Сын-довесок мешает? Скажи мне, если его в лоб отшить постеснялась. Не юли, я пойму.
Повторное упоминание зубной пасты заставило Деметриуша громко хлопнуть газетой по столу:
— Сил моих больше нет это слушать.
Ханна ждала продолжения, каких-то итоговых слов, но Деметриуш просто ушел из кафетерия. Это было хуже обвинений в распутстве, словно Ханну застукали за издевательством над ребенком путем отъема конфеты. Розальский с Кшесинским молчали. Ханна перевела на них взгляд и наконец-то сформулировала:
— И он не собирается извиняться.
— Я пойду, — встал Розальский. — Надо сводку у дежурного взять. Ты идешь?
— Нет, — замотал головой Кшесинский. — Сейчас Адель подъедет. Она Йонаша заберет.
— Ах, да! — хлопнул себя по лбу Розальский. — Влас мне говорил, что вы что-то на оленей вешаете и надо сдернуть.
— Не мы, а Лютик, — поправил его Кшесинский. — И не что-то, а кисею. У нас театрализованный Срыв Покрова. Каждый оборотень на счету — надо дергать веревки и запускать фейерверки.
— Ельник не подожгите, — хмыкнул Розальский и ушел в горотдел.
Кшесинский огляделся по сторонам, подвинул к себе плошку с недоеденным печеньем, которую бросил Деметриуш, и жадно захрустел.
— Я его не спросила, — растерянно сказала Ханна. — Только сейчас поняла, что я даже не подумала. И не спросила.
— Кого? — проглотив печенье, поинтересовался Кшесинский.
— Шольта, — Ханна собралась с мыслями и объяснила. — Полковник Новак сказал, что он Шольту за отца. И с Йонашем ему никто не помогал. Он сирота? Я не спросила.
— Спроси, — Кшесинский посмотрел на нее с явным удивлением. — Он сейчас придет, приведет Йошу. Могу превентивно развеять покров тайны. Насколько я знаю, он не сирота. Родители живут в Лисогорском воеводстве, в какой-то глуши под Усть-Белянском. А Новак к Шольту долго присматривался, потом проникся и опекает. Сначала он его к себе в отряд брать не хотел, Анджей его упрашивал.
— Почему?
Ханна вложила в вопрос смысл «почему не хотел брать?», а Кшесинский ответил на вопрос «почему упрашивал?»
— Это он Анджея нашел, когда его «огненные» казнить пытались. Уже дали отбой, поисковую операцию сворачивали, а упертый Шольт полез в затопленный подвал и его нашел. Мы с Анджеем еще в училище подружились. Я теперь Шольту по жизни должен — за друга.
У Ханны немедленно возник десяток вопросов, но их пришлось оставить при себе. Сначала явились Шольт с Йонашем, и, тут же, цокая каблуками, на веранду вошла красавица Адель Кшесинская.
— Я машину бросила под запрещающим знаком, — сообщила мужу она. — Отмажешь меня удостоверением, если прихватят. Всем привет! Йоша! Нам надо будет заехать в магазины за мылом и веревкой!
— Простите? — нахмурился Шольт.
— Веревка для кисеи, не хватило, Лютобор попросил взять сразу четыре мотка. Обязательно алый и зеленый шнур. Чтобы был контраст.
— А мыло зачем? — спросил Кшесинский, расправившийся с последним печеньем.
— Это для какой-то художественной техники. Надо смешивать черную тушь с мылом.
— О, сколько нам открытий чудных… — пробормотал Кшесинский и поднялся. — Йоша, всё взял? Дель, я постараюсь приехать к кисее, но гарантировать не могу.
— Пойдемте, — Адель шагнула к выходу. — Пока меня не оштрафовали. Шольт, отдыхай, верну Йошу послезавтра вечером в целости и сохранности.
Ханна дождалась, пока Кшесинские и Йонаш исчезнут из виду, спросила:
— А разве Йонашу завтра в школу не надо?
— Каникулы, — буркнул Шольт.
— А!
Висица попискивала — не испуганно, обрадовано. Ханне казалось, что она слышит ответный скулеж волка. В памяти всплыли слова Кшесинского: «А упертый Шольт полез в подвал…»
«Не попросится он назад», — поняла Ханна и предложила:
— Раз ты свободен, пойдем на ночное бдение? Хочу достоять до утра, посмотреть, как сорвут Покров.
— Пойдем, — согласился Шольт после короткого раздумья. — Только мне сначала надо в магазин.
Ханна чуть не спросила: «За мылом и веревкой?», но вовремя прикусила язык. Вполне возможно, что Шольт обидится на шутку. А ей хочется его расспросить. И не только расспросить — но это уже после Срыва Покрова.
Глава 33. Примирение
Они пошли в магазин за капустой — самому Шольту капуста была не нужна, это Мохито собирался варить щи. В универсаме капусты не было, Ханна потянула Шольта в овощную лавку, где всё было чуть дороже, но свежее. По пути они встретили всех: сначала Кшесинского с Розальским, которые вышли из
