Не-Русь - В. Бирюк

«Если проблема имеет решение — волноваться не о чём. Если не имеет — волноваться бессмысленно. В этом дуализме весь принцип пофигизма».

Или — любого религиозного мышления. «Господь не посылает человеку креста, который тому не по силам снести». Непосильное — не поднимается. — А как же…? — А по воле божеской. Иншалла.

«Блажен кто верует. Тепло ему на свете». Увы, меня знобит от предчувствия грядущей катастрофы.

— А чего тут думать? Надо ворогов на Русь не пустить. Великие Кочевые Ворота. Надо их крепостями перекрыть. Находников там, на дальних рубежах побить. И будет на Руси… тишь-гладь да божья благодать.

Андрей задумчиво рассматривал меня.

Яик, кусок степи между южными отрогами Урала и зыбучими песками Северного Каспия, для русских князей — земля известная. Через полвека, перед Калкой, когда монголы Субудея прорвутся через Дербент, и встревоженный император византийский обратится к тогдашнему Великому Киевскому князю Мстиславу — он получит гордый ответ: «От Дуная до Яика ничего не может случиться без моего соизволения».

Случится. Этот Мстислав — Киевский, его тёзка — Мстислав Черниговский и ещё триста русских князей будут убиты монголами. Лишь третий Мстислав — Удатный, сумеет сбежать за Днепр.

— И какое ж войско тот народ на нас пошлёт?

А я знаю? Разброс в оценке численности армии Батыя — в разы. Но, следуя наиболее общепринятым, выглядящим обоснованными…

— Тысяч полтораста конных. Ходят они резво, без телег, отрёхконь. Конечно, дело не простое, там полтыщи вёрст этих «Ворот», но если поставить в удобных местах крепости, наш-то берег — крутой да высокий, выдвинуть к востоку сторожевые дозоры, развернуть в глубине линии обороны мобильные резервы…

Выражение лица Боголюбского, по мере моего лепета, становилось всё более презрительным.

— Нет. Не Иван. Брат был добр, но не глуп. Бестолочь ты, счёта не знаешь.

— Э…?

— Да хоть как крепости ставь! Сколько надо иметь войска, чтобы удержаться против полутораста тысяч воинов?

— Э… Ну…

— Треть надо! Не менее! Хоть в каких крепостях-засеках. Полста тысяч! Доброго, оружного, постоянного войска. Дошло? Чтобы одного воина прокормить надо смердов… Сколько?

— Ну… Семь…

— Сколько в смердячем семействе душ?

— По-разному… но… десять.

— А ещё к войску нужно городских. Мастеров, купцов, попов… Считать умеешь?! Сколько всего?!

Факеншит уелбантуренный… Четыре миллиона! Абзац подкрался незаметно. Из таблицы умножения.

Андрей завёлся нешуточно, даже брызгал слюной. Выплёвывая в меня свои эмоции:

— Дурень! Ботало берёзовое! Это — половина всей «Святой Руси»! Это против всего Залессья — впятеро, всемеро! Сколько лет от Бориса с Глебом до сюда?! Двести?! А отсюда до твоих… мунгал… шестьдесят-семьдесят? Так князья в Залесье пришли не на пустое место! Тут уже люди жили! А там-то — степь голая! Ты куда людей слать хочешь?! За булгары да за буртасы, промеж кыпчаков да торков, в пустой чужой земле землянки копать?! Сгноить-поморозить?! Господи боже, пресвятая богородица! Да с откеля ж такие пни вылезают?! Ведь не дай бог твои речи бессмысленные — люди малые услышат! Ведь сыщутся и другие глупцы да сволочи! Ведь поведут народ обезмозгленный на смерти лютые!

Он замолчал, вытер губы, посмотрел на меня с ненавистью. И подытожил:

— Рубить. Рубить голову, пока дурость твоя — в народ не пошла. Мало ли у нас иных зараз. Новой — не надобно.

Стоп! Как же так?! Это ж второе самое главное событие в русской истории! После Крещения. Это ж «Погибель земли Русской»! Это ж первоисточник и первопричина… ну, всякого всего! Русь, его «Святая Русь» будет разрушена! Русский народ разделится натрое, всё поменяется: язык, система управления, одежда, законы… Сотни лет войны на истребление, бесконечная «борьба со степными хищниками»… вековая оккупация большей части… вечная централизация для непрерывной мобилизации… А ему — плевать?! Боголюбскому плевать на судьбу «Святой Руси»?!

— Погоди… а как же… а чего ж делать-то?… ведь будет нашествие… ведь я же знаю… Ну, пророчество, грядущее же…

«Его уста сочатся ядом». Ядом убийственного сарказма.

— А ты, значит, во пророках. Может, тебя не Ванькой, а Иезекиилем звать-величать? Тебя сам Господь Бог вразумил? Показал тебе свиток кожаный? «И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: «плач, и стон, и горе»».

Я даже поперхнулся, прихлёбывая винцо из кубка.

Глава 343

Андрей был в бешенстве. От того что на миг поверил. От того, что сразу понял — ничего сделать невозможно. От возникшего на мгновение ощущения собственного бессилия перед грядущей опасностью. От того что задумался, представил, почувствовал. Оттого, что сам, на минуточку, увидел мои картинки, соприкоснулся с моей душой. Что между нами на мгновение возникла паутинка… нет, не дружбы, не единомыслия, но понимания, со-чувствия. Общности. А такого, между светлым князем и душегубцем кровавым — быть не может! Никогда! Чтобы «душегубец» не говорил!

Ибо «понять» часто означает «простить». Тяжко посылать на плаху человека, с которым ты… «со-чувствуешь».

Тыча в мою сторону мечом, он кричал мне шёпотом:

— Ты! Ехидна злокозненная! Поклёпы гадские на Русь складываешь! Всяко слово — ядом змеиным течёт! Выкормыш, выползок сатанинский! Для смущения душ христианских посланный! Чтобы дух наш русский расточился аки пар утренний! Не бывать этому!

Я отставил в сторону свою пустую посуду и, встав на четвереньки, сходно, шёпотом, заорал ему на встречу:

— А ты — руби! Рубани мечом святым до по лысой-то головёнушке! Враз замолкнет глас, глас пророческий! Не будет у тебя нужды-заботушки! Тебе! Государю! Нахрен-то думати?! Жрать да спать — мозгов не надобно! Ты тут кто — князь русский или в плетне дреколье замшелое?! Коль нацепил корзно — изволь знать! Хоть убей — да выслушай! Изволь об Руси заботу иметь! Ты… б-б… братец…

Андрей, кажется, опешил от такого моего ответа. От напора моего отпора. Пару мгновений мы смотрели друг другу в глаза. Он — наклонившись ко мне навстречу со своего трона, странно изогнув спину, с чуть дрожащим, пускающим от этого зайчиков, мечом в руке. Я — стоя на коленях, почти на четвереньках, вытянувшись ему навстречу, с идиотским пустым кубком в руке.

Я сдался первым. Уселся на пятки, отвёл глаза, заговорил спокойно, миролюбиво:

— Зря ты на меня так, зря пророком ругаешь да насмехаешься. Мы все — пророки. Всяк, кому язык дан — грядущее предсказать может. Кто больше, кто меньше. И ты, Андрей, тоже… «во пророках».

— Чего?!

Надо помнить, что издевательская фраза соседей Иосифа Плотника: «Вот и Иисус во пророках» — здесь у всех на слуху.

«Издевательская» — ибо «пророков» в то время в Палестине было великое множество. Так называли наглых попрошаек, болтающих на религиозные темы, напрашивающихся на дармовое угощение и приворовывающих по мелочи. Бродяги-демагоги. А продолжение этой евангельской фразы: «Разве его сёстры не в жёнах у нас?» — станет апокрифом. Ибо предполагает, что Иосиф, не только плотничал, но и заделал Пресвятой Деве кучу детишек. Такое уравнивание голубя и еврея, хоть бы и частичное, в области их… воспроизводства — для христиан труднопереносимо.

Андрей снова убрал меч себе на колени, успокаивался, не поднимая на меня глаз, как-то усаживался по-удобнее. Однако моё наглое заявление о наличии у него пророческого дара, вновь вызвало приступ ярости.

Тут уж лучше показывать, чем рассказывать. Я поднял пустой кубок, заглянул в него. Как фокусник покрутил, показывая Андрею со всех сторон пустую посудинку. Поднял на вытянутую руку перед собой.

— Ежели я его отпущу — чего будет?

Андрей несколько мгновений раздражённо рассматривал то — меня, то — этот оловянный стаканчик с ножкой. Запахнул полы шубы и зло сказал:

— Ха. Известно что — упадёт.

Я улыбнулся ему в лицо. И отпустил кубок. И он — упал.

— Вот, Андрейша, ныне и ты во пророках. Хоть и недалекое, несложное, но будущее — предсказывать можешь. Ты о «не-наступившем» молвил. Прорёк. И исполнилось по слову твоему. По твоему пророчеству. Упал.

Первый раз я увидел, как у Боголюбского отпадает челюсть. Он растерянно переводил взгляд с меня на стаканчик и обратно. Что упадёт — очевидно. Но ведь предсказал же! До падения. Или предсказание очевидного, но не наступившего — не предсказание? Но что такое «очевидное»? Что просто одному — сложно другому…

«Чукча залез на дерево, пилит сук на котором сидит. Мимо идёт геолог:

— Чукча! Упадёшь!

Допилил, упал.

— Ты, геолог, шаман, однако».