Летом в Париже теплее - Анастасия Валеева

Яна, чувствуя смущение, взяла меню. Ее произношение не было безупречным, а благожелательность официанта, как ни странно, внушала ей не уверенность, а робость. Она словно боялась разочаровать его, обмануть его ожидания. Яна вскинула на парня глаза и, встретив его терпеливую улыбку, снова их опустила. Если бы он говорил по-русски, она бы попросила его помочь ей с выбором блюд. В принципе, она могла бы и на французском обратиться к нему за разъяснениями, но перспектива отправиться по морю французской лексики и грамматики пугала Яну больше, чем методика чисто русского действия на авось. Поэтому, немного помедлив, она произнесла:

– Салад Бокэр, кот де во и кусочек тарт татэн.

Яна поняла, что «cotes de veau» – это говяжьи ребра, а «tarte» – не что иное, как торт. Вот только какой, она не ведала. Несмотря на то, что Яна толком не знала, что ей принесут, она испытала что-то вроде восторга и тихой радости. Выбор блюд стал авантюрой. Она ждала сюрприза.

– Что за милый акцент? – улыбнулся официант.

– Я из России, – со смесью гордости и застенчивости сказала Яна.

– О! – глаза парня потеплели. – Так далеко!

– Всего три тысячи километров, – шутливо улыбнулась ему Яна.

– Теперь я верю, что русские женщины – самые красивые и привлекательные, – лукаво скосил он на Яну глаза.

– А французские мужчины – самые галантные и обходительные, – комплиментом на комплимент ответила Яна, обретая свободу и непринужденность.

– Что мадам пожелает из спиртного? – спросил блондин.

– А что вы мне посоветуете?

– «Мутон Кадэ», – улыбнулся официант.

– Хорошо.

– Кофе?

– Пожалуй, – Яна принялась калькулировать в уме, во что ей обойдется средний французский обед.

Не прошло и пяти минут, как официант принес ей бутылку бордо. Плеснул в фужер и дал попробовать. Яне вино очень понравилось. Тогда парень оставил бутылку на столе и снова ушел. Яна не успела еще отведать салат, как увидела в дверях оживленную больше обычного Эльвиру и торопливо отвечающего ей Гену. Они были приодеты. Эльвира щеголяла в не по сезону легком платье кремового цвета с металлическим пояском на бедрах. Гена всем своим видом пытался изобразить денди, вот только фигура и выражение лица подкачали. Однобортный, со стильно зауженными лацканами пиджак мотался на его торчащих плечах, ворот рубашки открывал тощую, как у цыпленка, шею, а в глазах затаилась тревога и неудовольствие.

– О! Мы снова встретились! – сказала Эльвира таким тоном, словно в этом событии было действительно что-то радостное и загадочное.

– Неудивительно, – улыбнулась Яна, – ведь мы живем в одном отеле.

– Решили пообедать? – Эльвира присела за Янин столик и потянула за рукав своего бой-френда. – Можно?

– Разумеется, – Яна была не в восторге, что за обедом ей придется выслушивать нудную болтовню Эльвиры, но не могла же она ее послать куда подальше!

– Что заказали? – спросила Эльвира.

Яна сказала, что она предпочла на обед.

– Очень рекомендую омар а лярморикэн, – слащаво улыбнулась Эльвира, – или еще ляпэн ан жибелот. Ну, омар, вы, конечно, знаете что такое, но «а лярморикэн…»

Ее зелено-карие глаза хитро сощурились. Она кокетливо подняла пальчик и уже готова была, сложив рот розочкой, произнести в присущей ей жеманной манере очередное слово, как к ним подошел официант.

Все тот же улыбчивый голубоглазый блондин. Он принес Яне салат и осведомился о том, что хотели бы на обед ее друзья. Он так и сказал: «vos amis». Яна усмехнулась, но протестовать не стала. Сделав заказ, причем делала она его с максимально сосредоточенным видом, словно решала какую-то особо важную задачу, Эльвира заиграла глазами, воплощая собой искрометный дух французской нации. По крайней мере, ей так казалось. Она засыпала Яну вопросами. Яна вначале молча негодовала, раздражалась, ухмылялась вздорным идейкам этой много о себе воображающей бабенки, ее неуемному любопытству. Но вскоре трескотня Эльвиры стала ее забавлять, Яна принялась разыгрывать роль внимательной слушательницы и к тому времени, как вся компания уже поглощала plats de resistance, была живо задействована в беседе.

– Я сегодня хочу пойти куда-нибудь развлечься, – сказала Эльвира, – для экскурсии поздновато. Да и вообще, что я, Сен-Шапель или Триумфальную арку не видела? – запальчиво добавила она, – а вот в Мулен-Руж…

Последовал романтический вздох.

– А ты? – прямо взглянула она на Гену, сосредоточенно жующего мясо кролика в белом вине.

– О, нет, – страдальчески возвел он очи к потолку, – я сегодня слишком устал. Эта Муза – та еще пташка. Чирикает, как оглашенная.

Разговор принял ироничный характер. Обсуждали издержки и неувязки российского туристического бизнеса. Муза Григорьевна стала мишенью для насмешек. Эльвира зажигательно и довольно злобно пародировала манеру гида восторгаться памятниками архитектуры. Яна смеялась.

– А что, если нам вместе куда-нибудь сегодня отправиться? – лукаво посмотрела она на Яну.

– Не знаю, – замялась Яна.

– Послушай, дорогая, – вытер губы салфеткой и небрежно бросил ее на стол Геннадий, – неужели ты не устала? Вижу, Яночка тоже хочет отдохнуть.

– Но должна же я куда-нибудь надеть мое платье, то, абрикосовое… – капризным тоном произнесла Эльвира.

– Ты только и думаешь, что о нарядах! – с досадой прикусил губу Геннадий.

– Я – женщина! – гордо изрекла Эльвира, которой вино придало еще большую экспансивность и смелость, – и я пойду сегодня в Мулен-Руж, черт тебя дери!

Теперь она уже бросила салфетку.

– А ты, – продолжила она после маленькой паузы, – можешь оставаться в номере и читать свои газеты или пялиться в телевизор. Мы в Париже, а не в Кучевасовке какой-нибудь!

Гена пребывал в растерянности. Ему было неудобно перед Яной за свое малодушие и за откровенное тиранство со стороны Эльвиры.

– Но… – отважился было он возразить, но это «но» повисло клочком мокрой туалетной бумаги.

– Никаких «но»! – выпалила Эльвира. – Яна, ты составишь мне компанию?

– Я не против, но у меня еще есть дело…

– Какое у тебя может быть дело в Париже? Какой-нибудь французик? – на ее губах появилась плотоядная усмешка.

– Нет, – снисходительно улыбнулась Яна, – одно маленькое культурное мероприятие… Правда, я не знаю, сколько оно займет времени.

– Ну, давай тогда договоримся так, – деловым тоном произнесла Эльвира. – Я зайду за тобой, скажем, в половине восьмого, – она с серьезным видом бизнесвумен взглянула на изящные часики «Шопард», – если тебя не будет, я пойду одна! Да-да! – крикнула она в ухо изумленному и смущенному столь строптивым проявлением эмансипации Гене. – Одна!

– Успокойся, – с полувиноватой улыбкой бросил он мельком взгляд на Яну в то время, как его рука усмиряюще легла на Эльвирино запястье. – Все будет так, как ты хочешь.

И Яна еще раз поняла, что бал в этой по-своему милой и чудной паре правит Эльвира.

Вернувшись в номер, Яна надела пальто и вышла на улицу. Она направлялась в музей д`Орсе в надежде, что полотно Мане что-то прояснит для нее. Она не знала, где искать Вячеслава, но надеялась, что карты помогут ей с разгадкой, хотя не была уверена, что даже если обнаружит местонахождение Вячеслава Горбушкина и побеседует с ним, он сразу во всем признается. Она не раз пробовала обращаться за помощью к картам, но не находила в себе достаточной силы и энергии, чтобы вопрошать их. И потому чувствовала досаду. И это тревожное ощущение, теснившееся в груди, это мучительное беспокойство и с трудом сдерживаемое недовольство собой мешало ей в полную силу наслаждаться жемчужно-серым воздухом, городскими пейзажами и лицами.

Она спустилась в метро. Приобрела тикет на поездку до площади Согласия. Перейдя по мосту Согласия через Сену, она окажется на набережной д`Орсе, откуда до музея два шага. Парижское метро потрясло ее суетой, толпами людей, их хаотичным кружением, общей неразберихой, в которой тем не менее каждая человеческая единица знала, куда ей плыть и как себя вести. В отличие от московского метро, парижское – более функциональное, изощренное, разветвленное. Тут не было тяжелых мраморов, помпезных скульптур, арабесок, декораций, лестниц, напоминающих лестницы в театрах. Здесь все скакало, ветвилось, пылало роскошными витринами бутиков, сеть которых оплела подземку, бросалось в глаза немыслимыми сочетаниями красок, искрами улыбок.

Яна, миновав стеклянный сезам бутиков, уходящих по окружности в неведомые подземные дали, направилась к перрону. Стоило ей поглубже вдохнуть немного спертый, отдающий запахом асфальта и новой резины воздух, напоенный миазмами вздохов, изборожденный дорожками четких французских звуков, как в ее душе проснулась весна, осенившая ее своим розовым крылом перед зданием парижской Оперы.

Поезд парижского метро был двухэтажным, очень комфортабельным, остановки – более короткими, чем в Москве. Яна и не заметила, как проехала особенно шумную и «густонаселенную» станцию Шатле. Это было что-то вроде узлового пункта, где все куда-то пересаживались, чтобы выбрать конечное направление.