Эмиссары любви. Новые Дети говорят с миром - Джеймс Твайман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И Майтрейя тоже рад, что ты вернулся, — продолжал как ни в чем не бывало Тенсин.
— А кто такой Майтрейя? — спросил я.
— Лама Тенсин переименовал твою собаку, — замешкавшись, немного виноватым тоном ответила за него Джоан. — Теперь он у нас не Харли, а Майтрейя.
Джоан незаметно подмигнула мне, будто просила меня не спорить, а подыграть ей.
— А при чем тут моя собака? — только и смог вымолвить я, словно это мою маску только что сорвали у меня с лица.
На какой-то миг я почувствовал, что у моего гостеприимства есть пределы, через которые переступать все же не стоит. Ладно, забрали мою комнату… Скоро орды поклонников отберут у нас и весь наш дом… Ладно, потерпим. Но этого показалось мало — взялись за собаку. Сделав глубокий вдох, я все же нашел в себе силы ответить, — если ты не возражаешь, я все же буду звать его Харли, как и звал, хорошо? Ты можешь называть его как хочешь, а я привык…
— Пойми, это просветленное существо в теле собаки, — снисходительно пояснил Тенсин, — такое случается сплошь и рядом. Вот и у Его Святейшества тоже есть пес, который в прошлой жизни был великим ламой. Но он, то есть лама, я хотел сказать, сам предпочел стать собакой в этой жизни, чтобы продолжать служить, но не так, как раньше. А Майтрейя — может, он вообще был моей матерью в прошлой жизни… то есть я не уверен, но он все же напоминает мне Будду будущего, так что я решил…
— Я понял, понял, — ответил я, берясь за ручку чемодана. — Если сам Харли не возражает, то я тем более. Пока что лучше перенесу свои вещи в мансарду, чтобы не загораживали тут проход…
Подхватив свои вещи, я быстро направился к лестнице, которая вела в мансарду. Пусть это немного напоминало бегство, но мне сейчас важней всего было разобраться в происходящем. Тем более что моя голова ни с того ни с сего снова стала болеть, чего со мной не случалось с тех пор, как я побывал у детей в монастыре.
Мне казалось, что я научился контролировать непростые ситуации, использовать Дар для того, чтобы увеличить, а не ослабить свое восприятие. И, словно отвечая самому себе, я понял, что ведь на самом деле не обращался к Дару вообще все эти несколько недель, в особенности с того момента, как стало известно о существовании ламы Тенсина. Внутри меня не утихала война, но лишь теперь я впервые признал ее существование. Я не мог не чувствовать той мощной энергии, что исходила от мальчика, и так легко было подпасть под ее воздействие и безоговорочно во все уверовать. Но что-то такое еще происходит сейчас вокруг нас, а я не могу ни увидеть, ни понять этого. Чему удивляться — ведь мое желание верить было таким же сильным, как и у всех остальных, разве не так? Его лекции оказывали на всех глубочайшее воздействие, и мне это было известно, а когда я заглянул в его глаза, то сам увидел их бездонную глубину. Но боль в моей голове лишний раз напоминала мне, что я пытаюсь что-то заблокировать. Что-то такое, чего не хочу даже видеть, не то что признавать.
Позже в тот же вечер мы остались наедине с Тенсином в гостиной. Все остальные уже спали, и я рад был возможности побыть с ним в одной комнате, заглянуть еще раз в его глаза и еще раз проанализировать свои чувства. Головная боль почти утихла на этот раз, и я готов был раскрыть Дар и посмотреть, что же все-таки передо мной проявится на этот раз.
— Наверное, это просто потрясающе, так долго жить вместе с Далай-Ламой и учиться непосредственно у него, — сказал я. — Когда вы виделись с ним в последний раз?
— Он уже несколько недель ездит с публичными выступлениями по Соединенным Штатам, и я смог присоединиться к нему в Сан-Хосе. Ты себе не представляешь, как это чудесно, сидеть в одном ряду со всеми остальными ламами и снова чувствовать эту энергию. Прошло немало времени, как я покинул монастырь, и мне порой так не хватает и церемоний, и общества других монахов. Но, знаешь, многие из них ревнуют меня к Его Святейшеству, так что надолго меня в их компании все равно не хватает.
— А почему они ревнуют?
— Потому что это очень необычно, чтобы Его Святейшество проявлял повышенный интерес к такому молодому Тулку, как я. Многих из них отправляли учиться к другим высоким ламам, но никогда — к Его Святейшеству лично. Это большая привилегия, и я могу только смиренно принять ее. Находиться в его присутствии — это очень смиряет, знаешь ли, пусть даже мы провели с ним вместе не одну жизнь. Я, конечно, не в восторге от того, что остальные думают, будто я не такой, как они, но что тут поделаешь — я действительно не такой, и все тут.
— А чем ты от них отличаешься?
— Так сразу и не скажешь, — ответил он, и его глаза расширились. — На самом деле, я ничем вообще не отличаюсь. Самое высокое учение таково, что мы все одинаковы в Благодати. Но некоторые из нас восходят по этой лестнице чуть дольше остальных, значит, и чуть ближе к небу. Я заключил договор еще до начала времен прийти сюда и быть подле Его Святейшества, чтобы помогать ему в его трудах. И это была бы совсем непосильная задача, не будь я Тулку, или продвинутой душой. Это ничуть не делает меня лучше других, просто древнее. Но иногда без такой вот древней души просто не обойтись, когда надо вести остальных по пути.
— Так удивительно слышать все это от пятнадцатилетнего мальчика…
— Физический возраст не имеет никакого отношения к тому, о чем мы с тобой ведем речь. Возраст тела — ничто, когда для тебя открыта вечная природа души. Никакой разницы нет, будь мне два года или девяносто два. В любом случае ты сам все сможешь увидеть в моих глазах. Ну-ка, загляни в мои глаза и скажи, что ты там видишь?
Я заглянул, как мог, глубоко, и не сомневался, что мне там открылось само Небо. И еще — желание перестраховаться, не дававшее мне покоя, покинуло меня, осталось только сердце, жаждавшее верить всему, что он скажет.
— Да, я много чего вижу, — сказал наконец я. — Вижу, например, что ты говоришь мне правду.
— Я, вне всякого сомнения, говорю тебе правду. Мне нет резона лгать тебе или кому бы то ни было еще. Я здесь только для того, чтобы помогать вам, и вот почему так много народу теперь стекается сюда, в Джошуа-Три. Нам всем нужна помощь. Но такова наша роль, Тулку, помогать душам достичь просветления. Этим мне и предстоит заниматься до конца моей жизни, а затем — новое возвращение, и так до той поры, пока живые существа все до единого не вспомнят свою истинную природу. Это единственное, что доставляет мне радость, и только благодаря этому я и могу сносить убожество этого существования. Я абсолютно точно помню, как все выглядело до моей самой первой инкарнации, и также помню все те многие тысячи инкарнаций, что сменяли одна другую с той поры. Но есть нечто такое, что одно стоит над всем, и это любовь, которую я несу в себе. Я счастлив быть здесь, потому что это дает мне возможность чувствовать эту любовь, и поэтому я могу отдать все тебе и той работе, которую ты начал, Джимми.
Я был вне себя от того, как просто и прямо он излагал эти истины. Что мне еще оставалось делать, как отбросить свое недоверие и с благодарностью принять все то, что происходило? В начале приключения была встреча с Марко, затем были другие дети, и закончится оно этим потрясающим Тулку. Даже не верилось, что это именно я получаю такие глубокие постижения.
— Вот еще что хочу тебе сказать, — продолжал тем временем Тенсин. — Ты как-то спрашивал меня о вопросе, знаю ли я, что это такое.
— Да, помню.
— Я готов теперь сказать тебе, что это за вопрос. Такой простой, он, тем не менее, итог всему, о чем мы только что говорили. Вопрос таков: «Как бы ты действовал, если бы понял, что ты Эмиссар Любви прямо сейчас?» Другими словами, какими будут твои поступки, если бы ты прямо сейчас реализовал в себе истину о своей природе, истину, которая не может изменить факт твоего существования? И ответ тоже очень прост. Ты стал бы жить этой истиной, потому что это была бы единственная вещь, которая только и могла бы придать всему смысл. Ты бы жил как просветленное существо, ибо именно таков ты уже есть.
— Есть еще одна часть вопроса, — ответил я, глядя ему в глаза, — и, наверное, самая важная его часть.
— Да, заключается в одном слове, «НАЧАЛИ!». Это момент, когда начинать жить таким образом. Это одно из самых важных учений нашего времени.
— Да, лама Тенсин, я тоже верю в это. Дети, все они задают один и тот же вопрос, но теперь пришло время для нас жить им так, как это делают они. Вот этому я и научился, и буду только рад, если смогу продолжать дальше вместе с тобой.
Я планировал задержаться дома всего на три дня, а потом снова уехать на концерт, на этот раз совсем неподалеку, в Калифорнии, в Маунт-Шаста. Теперь я чувствовал такое сильное единение с ламой Тенсином и до такой степени уверовал в него, что о расставании даже не хотелось думать. Я так много получил от Марко и других детей — теперь же мне не терпелось продолжить это переживание с Тенсином, раз он тоже вышел на сцену. Завороженный этой встречей, более чем когда-либо переполненный Даром, я с трепетом ждал, f когда же я смогу проникнуть в такие глубины, какие еще недавно казались просто недостижимыми. Так что оставалось одно: поскорей закругляться с концертом и — домой!