Красавицы не умирают - Людмила Третьякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От приятных мыслей о жене генерал снова вернулся к дочерям. Гнев уже оставил его. Он думал, что наверняка кажется своим девочкам старым тираном. Пожалуй, и впрямь надо поубавить родительского диктата. И наконец, довольный собой, Василий Васильевич решил, что по приезде в Петербург надо бы разрешить Анне пригласить в дом Достоевского. Известный писатель, как-никак...
Достоевский действительно откликнулся на приглашение Круковских. Поначалу он стеснялся генеральши, не знал, о чем и как говорить с нарядной барыней — хозяйкой, старательно щебетавшей возле модного писателя. Его выручала Анюта, заводя серьезные разговоры и оттесняя мамашу на второй план. В общении с девушкой Достоевский преображался, делался оживленным и словоохотливым. Его визиты становились все более частыми. А в жизни Сони начиналась особая полоса.
— Какая у вас славная сестренка! — сказал однажды Достоевский, и сердце Сони, которой казалось, что ее не замечают, гулко забилось. А тут еще сестра притащила толстую тетрадь ее стихов, и Федор Михайлович, слегка улыбаясь, прочел два-три отрывка, которые похвалил. Как-то в разговоре Достоевский сказал Анюте, что у ее сестры лицо выразительное и глаза цыганские. Это вызвало в душе Сони целую бурю. Вечером она молилась:
«Господи, Боже мой! Сделай так, чтобы Федору Михайловичу я казалась самой хорошенькой!»
Скоро Достоевский полностью завладел мыслями пятнадцатилетней девочки. Она жила от встречи до встречи с ним, ловила каждое его слово. Стоило Федору Михайловичу однажды похвалить Сонину игру на фортепьяно, как сама собой явилась идея: она решила выучить его любимое произведение и сыграть так, чтобы он понял, что творится в ее сердце.
Очень скоро выяснилось — Достоевский любит «Патетическую сонату» Бетховена. Не склонная ранее к фортепьянным экзерсисам, теперь Соня не отрывала пальцев от клавиш. Пьеса трудная, но это лишь подстегивало ее упорство. И вот она нашла удобный момент, чтобы поразить предмет своей страсти.
Наступил вечер, когда Достоевский навестил Круковских в отсутствие старших. Дома были лишь он, Анюта и Соня. С дрожащими от волнения пальцами села влюбленная девочка за фортепьяно. За спиной сидели слушатели: сестра и Достоевский.
Окончила. Вокруг стояла тишина. Соня оглянулась. В комнате никого не было. Сердце у нее упало. На подгибающихся ногах пошла она по комнатам и вдруг, остановившись на пороге самой дальней, услышала страстный, порывистый шепот Достоевского:
— Голубчик мой, Анна Васильевна, поймите же, ведь я вас полюбил с первой минуты... да и раньше, по письмам уже предчувствовал...
Достоевский держал Анютину руку в своей. Лицо его было бледно и взволнованно.
Не помня себя, Соня бросилась прочь.
...И спустя тридцать лет Ковалевская не позабыла, с какой невероятной остротой и отчаянием пережила крушение своих молодых надежд. Ей хотелось умереть, не просыпаться, не начинать нового дня с прежней мукой. Вспоминая себя ту, жалкую, заплаканную, оскорбленную, она, уже с опытом взрослой женщины, замечала, что сердечные травмы, даже если они получены в юном возрасте, губительны для женщины. Не обманывайтесь высохшими слезами и даже улыбкой. Где-то там, в глубине, под гнетом обрушившегося горя, «на душе, — как писала Ковалевская, — совершается медленный, невидимый для других процесс разрушения и одряхления».
А внешне — да, все улеглось, успокоилось. Соня, как умела, пережила свое горе. Анюта отказалась выйти замуж за Достоевского. Он уехал и вскоре нашел свое счастье — со второй женой Анной Григорьевной, оставшись до конца в дружеских отношениях с сестрами Круковскими.
Надолго, очень надолго вирус влюбленности оставляет Соню. Теперь она скорее Софья Васильевна. Так ее называют новые петербургские друзья, в компании которых нет места нежным взглядам, а идут бурные дебаты о социальных свободах, равенстве полов, всеобщем просвещении.
* * *
...Восемнадцатилетняя Соня, как и сестра, твердо решила продолжить образование. Но генерал Круковский и слышать не хотел ни о каком университете. Чем настойчивее приступали к нему дочери, тем с большей решительностью говорил он «нет». В доме воцарилась гнетущая атмосфера. Не проходило дня, чтобы дверь в кабинет генерала не захлопывалась с оглушительным грохотом и откуда-нибудь из дальних комнат не доносились глухие рыдания. Девушкам запретили выходить на улицу без гувернантки. Круковский все больше склонялся к мысли, что надо скорее покинуть этот зараженный бреднями Петербург и ехать в тихое Палибино.
Действительно, если бы можно было заглянуть под крыши петербургских домов в те шестидесятые годы прошлого столетия, когда сестры Круковские так рвались на волю, то невольно бы пришла на ум мысль о начавшейся настоящей эпидемии семейных разладов.
«Не сошлись убеждениями» — этого было достаточно, чтобы молодежь из богатых семей, покидая отлаженное столетиями житье в особняках и роскошных квартирах, устремлялась на выстуженные промозглым невским ветром улицы. Испуганные родители с ужасом пересказывали друг другу последние новости. Девушки-аристократки, сбившись в кучку, или, как они называют, коммуну, моют грязные лестницы, сами ходят на рынок, стирают и зарабатывают тем, что шьют белье. Угрозы лишить наследства, даже проклянуть, не действовали. На все попытки вернуть беглянок домой те отвечали отказом. Они, видите ли, хотят жить своим трудом и устраивать жизнь по собственному разумению. Конечно, родители могли прибегнуть к силе закона, но поступать так, не боясь огласки и полной компрометации девушки, решались не многие.
...Понимая, что не сегодня-завтра их увезут в Палибино, Соня и Анюта решили прибегнуть к средству, которое все больше входило в моду среди барышень, жаждавших освобождения от родительских пут. Фиктивный брак. Обвенчавшись с человеком, который сочувствовал стремлению жить самостоятельно, девушка получала от него отдельный паспорт и разрешение на учебу в университете.
Среди людей, с которыми Анюта познакомилась в Петербурге, было несколько счастливиц, именно таким образом получивших возможность учиться. Они, впрочем, как и вся компания молодежи, куда зачастила старшая генеральская дочка, недолго ломали голову над тем, как помочь сестрам.
...Иван Рождественский, уже успевший посидеть в крепости и побывать в ссылке за участие в революционных студенческих волнениях 1861 года, был готов на товарищескую услугу. Добрый малый решительно направился к генералу просить руки младшей дочери, Софьи. Когда он объяснил отцу цель своего визита, тот, откашлявшись, поинтересовался социальным положением неожиданного гостя. Рождественский отрекомендовался сыном священника и поборником «свободной педагогики». Разумеется, этого было достаточно, чтобы генерал поблагодарил визитера за честь, которую он делает своим предложением, но категорически заявил при этом, что его дочь Софья Васильевна еще слишком молода и ей рано выходить замуж.
