Через три океана - Владимир Кравченко

12 мая. В девять часов утра взят курс NO 70°, ведущий в восточный Корейский пролив (иначе пролив Крузенштерна). С утра очень пасмурно, мгла, моросит дождь, холодно. Раздувшийся за ночь SO срывает с гребней волн серую водяную пыль и несет ее понизу. Совсем, родная Балтика. Силуэты судов пропадают в тумане. Жалко глядеть на броненосцы береговой обороны (3-й эскадры): они зарываются носом по самые башни, и с последних каскадами хлещет вода. Увидев на миноносце "Бодром", идущем по траверзу "Авроры", команду в белом, я сделал семафор: "Беспокоюсь о здоровье вашей команды". Против такой погодки, однако, никто ничего не имеет. Если она продолжится еще несколько дней, то мы пройдем во Владивосток незамеченными в 20 кабельтовых, под самым носом у японцев. К шести часам вечера стало тише. Горизонт прояснился, стена тумана осталась позади. К рассвету крейсерам приказано иметь пары на 15 узлов ходу. Что собирается сделать с нами завтра адмирал?

Глава XXXV.

Накануне Цусимы

13 мая. Сейчас мы находимся на траверзе острова Квельпарт, милях в 150 от Цусимы. Всю ночь ползли 5-узловым ходом; что-то не больно спешит наш адмирал.

Утром на "Авроре" было молебен. Часов в девять был поднят сигнал: "Эволюции". Эволюции? Под самым носом неприятеля? Не поздно ли? Действительно, командующий эскадрой не торопится. Создается впечатление, точно мы нарочно задерживаемся, стараемся оттянуть время. Ведь к Цусимскому проливу мы могли бы подойти двумя днями раньше, если бы не убили время на поворот к Шанхаю, не ползли бы черепашьим ходом, не занимались теперь, точно спохватившись, этими запоздалыми эволюциями. Наверное, адмирал это делает неспроста. Не ждет ли он выхода владивостокских крейсеров? Не хочет же он в самом деле подогнать наш бой непременно к 14 мая?! Судовые стратеги теряются в догадках.{52}

Я поднялся на мостик в самый разгар маневров: суда выстраивались во фронт, делали повороты на различное число румбов. В море дул свежий ветер от зюйд-веста. Выглянувшее солнышко было не в силах рассеять довольно густую мглу, вследствие чего очертания броненосцев по временам казались весьма неясными. Часов около десяти аврорские сигнальщики заметили в стороне, слева по траверзу, белый коммерческий пароход, расходившийся с нами [контр] курсом. В этой мгле не так-то легко было разглядеть его смутные контуры, а тем более определить национальность. Благодаря нашей черной окраске, мы, без сомнения, казались ему гораздо более видимыми. "Аврора" тотчас же просемафорила своему флагману на "Олег". Как после оказалось, этот пароход видели и другие суда. Никаких распоряжений, однако, насчет его задержания с "Суворова" не последовало, и эскадра продолжала мирно заниматься своими маневрами, к слову сказать, не очень-то удачными. В 12 ч, по окончании маневров, мы собрались в кают-компании за столом. Вошел командир:

- Господа, а пароход-то был японский разведчик. Вот и его депеши. Глядите!

Доска пошла по рукам... Всеми овладело радостное оживление: мы открыты, следовательно, сегодня ночью будут первые минные атаки, а завтра в проливе эскадренный бой. Без боя пролива нам не пройти.

Мне очень понравилось настроение аврорцев: радостное, спокойное настроение. Излишних иллюзий, правда, ни у кого не было, да и не могло быть, но не было и трусливых опасений. Зная нашу лихую молодежь, я ничего иного и не ожидал от нее. Так вот она, долгожданная развязка! Наконец-то!{53}

Не в ожидании ли этого момента мы восемь с половиной месяцев трепались, выворачивались чуть не по всем океанам земного шара, голодали, холодали, поджаривались под экватором, болели и тысячи других невзгод сносили безропотно. Ведь момент этот - момент расплаты за многое: за Артур, за наши дорогие погибшие суда, за наши постоянные неудачи в Манчжурии - за все. Так как же не радоваться?

Мы пригласили командира. Было поставлено шампанское (по одному бокалу), и коротенький тост Евгения Романовича за наш успех был подхвачен громовым "ура". Принесли семафор с "Суворова": "Неприятельские разведчики видят наш дым, много переговариваются меж собой". В половине третьего по сигналу с броненосца "Суворов": "Маневры! Неприятель впереди!" - начались снова эволюции, продолжавшиеся два часа. Вышли они очень нестройными, особенно у отряда Небогатова. И немудрено. Это наши первые совместные маневры с ним.

В 4 ч 30 мин сигнал с "Суворова": "Приготовиться к бою". В 4 ч 45 мин: "Завтра с подъемом флага поднять стеньговые флаги". В пять часов: "Во время боя у аппаратов иметь лучших телеграфистов и рассыльных". В шесть часов: "Завтра с рассветом иметь пары для полного хода". По окончании эволюции суда выстроились и продолжали идти в трех кильватерных колоннах: правая - отряды Рожественского и Фелькерзама, левая - Небогатова и Энквиста, средняя четыре транспорта. Впереди - разведочный отряд. На правом траверзе "Суворова" - "Жемчуг", на левом траверзе "Николая I" - "Изумруд". В замке эскадры - крейсер "Дмитрий Донской", на высоте которого по обе стороны шли госпитальные суда "Кострома" и "Орел". Роль нашего крейсера в предстоящем бою - действовать соединенно со своим флагманским судном "Олег" (контр-адмирал О. А. Энквист). На последней стоянке было решено, что охрана транспортов в бою будет поручена разведочному отряду ("Светлана", "Алмаз", "Урал"), а крейсерский отряд ("Олег", "Аврора", "Дмитрий Донской" и "Владимир Мономах") должен будет действовать самостоятельно, помогая главным силам и во время боя, по возможности, держась с противоположной неприятелю стороны наших броненосцев. Крейсера 2 ранга "Жемчуг" и "Изумруд" к крейсерскому отряду не принадлежали и имели свое особое назначение при броненосцах. Но затем охрана транспортов была найдена недостаточной, и из отряда адмирала Энквиста были выделены крейсера "Дмитрий Донской" и "Владимир Мономах". Таким образом, в распоряжении адмирала Энквиста как командующего крейсерами для самостоятельных действий осталось только два крейсера - "Олег" и "Аврора".

* * *

После багрового заката солнца, предвещавшего свежую погоду на другой день, суда спустили флаг, открыли отличительные огни, на этот раз неполные, только внутренние, обращенные друг к другу. Как и в предыдущие дни в палубах царила тьма: кое-где тускло светили пиронафтовые фонари, пущенные в полсвета, или густо закрашенные в синий цвет электрические лампочки. Время от времени проходили с потайными ручными фонариками офицеры. Какая-то необычайная торжественная тишина спустилась и овладела всем крейсером. Все замерло.

В восемь часов как всегда раздался глухой рокот барабанов, бивших сбор на молитву, раскатился дробью, отдался эхом в нижних палубах и замер вдали. Среди мертвой тишины отчетливо послышались слова молитвы, произносимой священником. Я вышел на верхнюю палубу. И здесь царило такое же торжественное и вместе с тем грозное молчание. У заряженных орудий прилегли комендоры. Сигнальщики напряженно вглядывались в ночную тьму. Глухо стучали удары винта. Эскадра бесшумно рассекала воды, стремясь вперед к своему неизвестному будущему, уже заранее предопределенному роком.