Санаторно-курортный маньяк - Ольга Хмельницкая

– Я должна проверить свои записи, – пробормотала Лилия Степановна, – если вы не возражаете, мы с вами побеседуем позже.

В этот момент она увидела приближающегося Энгельса и сжала губы в тонкую ниточку.

– Спасибо за внимание, – быстро сказала Кулибина.

– Еще минуточку, – отрицательно покачал головой лысоватый доцент, который тоже увидел Максима на костылях, – похоже, у нас есть еще один вопрос.

– Я думаю, мы обсудим этот вопрос в кулуарах, – не сдавалась профессор, гневно сверкая голубыми глазами и подавая доценту знаки, но ситуация уже вышла из-под ее контроля – все присутствующие в зале смотрели на Максима с сочувствием и интересом.

Скользя костылями по полу, Энгельс взобрался на возвышение. Кулибина глядела на него с ненавистью. Алина, Нелли и Володя подпрыгивали в коридоре, чтобы было лучше видно, и ободряюще махали ему рукой. Максим увидел друзей, и у него потеплело на душе.

– Постоянная «мю» вычисляется следующим образом, – сказал Энгельс, взяв в руки маркер и поворачиваясь к белой квадратной доске, поставленной специально для выступления. Затылком он чувствовал острый взгляд профессора, пронизывающий его, словно рентген.

Сжав зубы, Максим написал на глянцевой поверхности длинную формулу. Собравшиеся некоторое время задумчиво смотрели на строчку, состоявшую из корявых закорючек, а потом согласно закивали.

– У этого уравнения, очевидно, есть два решения, – продолжил Энгельс. – Одно из них положительное, второе – отрицательное. И первые полгода я был уверен, что именно положительное значение является тем, что нужно. Оказалось, что это не так. Использоваться должен именно отрицательный корень!

Его голос окреп. В конференц-зале стало совсем тихо. Лилия Степановна смотрела на него своими холодными голубыми глазами. Теперь они были полны откровенной злобы.

– После того как положительный корень не подошел, я решил было, что задача создания искусственной нефти вообще не имеет решения. Эксперимент с отрицательным значением я проводил только для очистки совести. И, представьте себе, в результате получил жидкую субстанцию, состав которой на сорок семь процентов совпадал с составом нефти. Это был прорыв! Впрочем, все это происходило около трех часов ночи, до этого я не спал около двух суток… и подумал, что у меня начались галлюцинации от переутомления.

В конференц-зале повисла гнетущая, звенящая тишина.

– Но на следующий день я повторил опыты, слегла изменив начальные условия, – продолжил Максим и написал еще две формулы. – Уточнив таким образом значение «мю», я добился того, что состав получаемой мною искусственной нефти совпал с настоящей на шестьдесят один процент. Это уже было ближе к успеху. Дальнейшие эксперименты, например добавление песка, который замедлил протекавшую слишком бурно реакцию, что позволило при этом повысить температуру и давление, дали возможность еще немного приблизиться к идеалу. В результате настоящая нефть и искусственная, произведенная в лаборатории, совпадают в среднем на семьдесят один процент, в основном из-за того, что синтезируются лишь основные углеводы, без примесей.

Слушатели ошеломленно молчали.

– Да, – вспомнил Энгельс, – вы спрашивали точное значение «мю» в формуле? Отвечаю.

Максим подошел к доске и написал маркером единицу, потом поставил запятую, затем нарисовал двойку, семерку, девятку, тройку, пятерку, еще одну девятку и завершил ряд четверкой.

– Тут прозвучало, что вы перегоняли эту нефть в бензин и заправляли свой автомобиль, – спросил один из слушателей. – Это правда?

– Да, я заправлял свою «копейку» бензином собственного изготовления, потому что у меня было очень плохо с деньгами, – честно ответил Энгельс, – и могу сказать, что выхлоп при этом был намного чище, чем при использовании обычного бензина. Так что искусственная нефть может помочь человечеству справиться с парниковым эффектом и глобальным потеплением.

Из коридора послышались оглушительные аплодисменты и крики «браво» – это хлопали в ладоши Алина, Нелли и Маркс.

– Ну спрашивается, зачем мы тащили этот агрегат, – смеялся Володя, поддав устройство ногой, – если Энгельс может спаять таких хоть целую батарею!

Он обнял Околелову и поцеловал ее в щечку. Потом обнял Алину и тоже поцеловал ее, продлив этот процесс.

В зале творилось невообразимое. Участники симпозиума обступили Максима, задавали ему вопросы, пожимали руки и вовсю обсуждали технические подробности. Представители телекомпаний становились в очередь на интервью. Фотографы щелкали своими камерами.

Кулибина стояла в углу. Ее лицо покрывали красные пятна.

– Подлец! – крикнула Лилия Степановна. – Он украл мое изобретение! Негодяй! Вор!

Ее никто не слушал. Теперь всем было понятно, кто на самом деле построил аппарат. С трудом сдерживая злые слезы, сопровождаемая смешками, профессор выбежала в коридор, где стояли Околелова, Пузько и Маркс.

– Это все вы виноваты! Тупые, наглые, ленивые свиньи! – заверещала она, увидев подчиненных. – Только вернитесь на кафедру, уж я с вами поговорю! Вы у меня получите, мало не покажется!

– Я думаю, мадам, – галантно поклонился Володя, – что с завтрашнего дня кафедрой будет руководить Энгельс. А вам, Лилия Степановна, доверят продавать пирожки в буфете. Может быть. Если повезет.

– Он же без степени! Мелкая сошка! У него нет никаких организационных талантов! А у меня есть связи и влиятельные друзья, – рассмеялась Лилия Степановна.

– Убеждена, что ему присвоят степень доктора наук вне очереди, такие прецеденты были, – улыбнулась Алина, – а что касается связей и влиятельных друзей, то не думаю, что они захотят поддерживать с вами отношения после всего этого!

И она показала на работающий в холле телевизор. На экране как раз показывали искаженное гневом лицо Кулибиной и Энгельса, увлеченно пишущего формулы на белой поверхности. По лицу Лилии Степановны полились злые слезы. Она подняла ногу, сняла туфлю на высоком каблуке и изо всех сил швырнула ею в телевизор.

Анатолий Петрович Игуанов сидел на своем обычном месте швейцара. Он пребывал в отличном настроении.

«Ну какой же я молодец! – думал он, изучая список постояльцев. – Одним махом избавился и от ушлой девицы, и от настырного директора, который рано или поздно таки прикончил бы меня из своего большого пистолета!»

В списке женщин, живущих в «Весеннем ежике», значилось несколько очень интересных особ. Анатолий Петрович немедленно возбудился, представляя, как они дрожат от ужаса и слабо отталкивают его ослабевшими от страха руками. В мелкой и злобной душонке Игуанова мелькнуло воспоминание о Елизавете Кропоткиной, проявившей пыл и завидный темперамент и совсем его не испугавшейся. Он подумал было посетить ее снова, для приобретения разнообразного опыта, но потом передумал. Ему хотелось новенькую, молоденькую, длинноногую и желательно задыхающуюся от паники.

– Вот в двадцать шестом номере интересная барышня живет. Рыженькая причем, – пробормотал маньяк про себя. – Правда, придется подождать, пока директор и наглая девка, которая швырнула в меня бутылкой и которую я чуть было не проворонил в подвале, гарантированно скончаются. Они, может, уже и померли, но вдруг нет? Вдруг я туда сунусь, а директор начнет стрелять? И попадет? Или девица в меня чем-нибудь опять бросит?

Игуанов поежился. Полтора года тому назад женщина, к которой он нагрянул в номер, оказалась каратисткой и так его отметелила, что он еще неделю после того случая не мог понять, стал он импотентом или все-таки нет.

Оказалось – к счастью для Анатолия Петровича и к несчастью для его жертв, – что нет.

Украдкой потерев шрам, который остался после той встречи, Игуанов снова углубился в чтение списка. Интересные варианты проживали еще в пятнадцатом и сорок седьмом номерах.

– Эх, надо же еще будет дверь открыть, которую поганка блондинистая заблокировала, – вспомнил маньяк, немедленно наливаясь злобой. Он тогда пришел к девушке, запертой в каменном мешке, полный предвкушения, но получил от ворот поворот. Уж как он бил тогда в дверь, уж как злился и бушевал, но открыть ее не смог.

«Ничего, – с удовлетворением подумал Анатолий Петрович, – блондинок на свете много. Зато теперь я заживу по-новому. Не будет больше директора, устраивающего засады в холодильнике. Не будет больше сумасшедшей девки, которую я чуть было не придушил в ее собственном номере, когда она обнаружила отпечатки моих ботинок. Но она была как электровеник – то туда побежит, то сюда поползет! У-у-у, ненавижу! Выскользнула, можно сказать, из рук. Зря я сидел в шкафу, пытаясь подобрать момент, чтобы кинуться на нее сзади! Зря! Потому что она вернулась тогда вместе с директором. Но зато теперь все сложилось как нельзя лучше».

Он стал в деталях представлять себе, как корчатся от удушья ненавистные директор и блондинка, и заулыбался. Чтобы не спугнуть фантазию, швейцар закрыл глаза и так и сидел с прикрытыми веками. На устах у него блуждала счастливая усмешка.